Он склонил голову на бок.

— Что ты имеешь в виду?

— Тот раз, когда мы танцевали перед камином. Думаю, всё решила песня. Софии нравилась эту песня, и когда мы слушали её вместе, во мне бушевали все мои эмоции, и я думал, что всё кажется неправильным. Но это было не так. Это казалось правильным. Так что, может быть, тогда я понял. Чёрт, может я понял раньше, но слишком боялся признаться себе в этом.

Арчер слегка откинулся на спинку стула и посмотрел в сторону камина, который трещал в гостиной.

— Думаю, тогда ты впервые показал мне свою мастерскую.

Я рассмеялся.

— Да?

— Потому что это было что-то личное, и ты поделился этим со мной. Люди ничем со мной не делятся — не особо.

Доводя чеснок и соус до кипения в сковородке, я мешал всё деревянной ложкой, слушая его.

— Нет?

— Люди действуют интуитивно, знают они это или нет. Они видят, что со мной что-то не так.

Я развернулся.

— С тобой всё абсолютно в порядке, Арчер.

— Уверен насчёт этого?

— Совершенно.

Остальное время мы заполнили тишиной. Арчер наблюдал, как я доготавливаю феттучини Альфредо или смотрел на закат солнца, а я пытался ничего не сжечь, пока наблюдаю за ним.

Я достал наши тарелки, и мы вместе сели за обеденный стол. Я разжёг огонь и включил пластинку — что-то тихое, что покрылось пылью.

— Я не могу не задуматься, — сказал Арчер, — чем ты занимался эти последние годы.

— Ты меня знаешь, Арчер. Я человек привычки. Всё одно и то же. Работал, смотрел на звёзды, пытался продать свои работы в магазине.

Он слегка улыбнулся.

— Да уж. Я так и понял, — мгновение он смотрел в сторону, немного неуверенно. — Ты с кем-нибудь встречаешься?

Я положил вилку, сбитый с толку.

— Прямо сейчас?

— Да.

— Я думал, что встречаюсь с тобой.

Он хохотнул, но звук был немного скрипящим, добавляя нервозности.

— Мы это делаем? Встречаемся?

— Можешь называть это как хочешь.

— Я не знаю, как хотел бы это называть.

Я кивнул.

— Я кое с кем встречался. Её зовут Сара.

— Та женщина из магазина? Думаю, я встречал её несколько лет назад.

— Я понятия не имею, как ты это помнишь.

— Было легко запомнить нескольких людей, которые были в твоей жизни, Мэллори. Ты не самый общительный человек, которого я встречал.

— Нет, полагаю нет.

— Так что случилось?

— С Сарой? — я пожал плечами. — Не знаю. Это не казалось правильным. Но и неправильным не казалось. Вообще никаким не казалось. Было слишком просто не стараться, так что я не старался. А она умная женщина, она это поняла.

— Жаль, что ничего не вышло.

— Что было, то было. Но скажи мне, какими были твои последние три года.

Он тяжело вздохнул.

— Было… плохо.

— Ты не обязан рассказывать мне, если не хочешь.

Несколько минут мы ели в тишине. В конце концов, Арчер произнёс:

— Когда я вернулся домой, моё состояние было не стабильным. Эмоционально. Мне стало хуже. Довольно банально, но это правда. Я не мог смотреть в глаза Дэнни. Он даже не похож на тебя, Мэллори. Не особо. Но я не мог смотреть на него. Я чертовски точно не мог смотреть в зеркало на себя. Когда доктор тогда пришёл ко мне и сказал про мою руку — что она испорчена из-за неправильного заживления, и мышцы повреждены, это был один из худших дней в моей жизни. Не было ничего другого, чего я хотел от жизни, чем пойти по стопам своего отца, а жизнь не только забрала его у меня, вместе с моей мамой, но и забрала единственную другую вещь, которую я хотел.

— Арчер, мне очень жаль. Я хотел бы что-нибудь сказать или сделать, чтобы тебе стало хоть чуточку лучше.

— Я не стрелял с тех пор, как попал в ту идиотскую драку у бара. С моей рукой всё не так плохо, когда она не вытянута, но давление на связки вызывает крайнее мышечное переутомление. Я не могу быть стрелком с дрожащей рукой. Стрельба помогала избавиться от части давления жизни. Не потому, что это пистолет или какое-то оружие, а потому, что именно так я чувствовал, как мой отец похлопал меня по спине и обнял в тот день, когда я сказал ему, что хочу присоединиться к правоохранительным органам, как он.

Я кивнул вместе с ним, не уверенный, что сказать. Не уверенный, могу ли я вообще как-то облегчить и рассеять его боль.

— Некоторые дни хуже других, — тихо сказал он.

— Да, я могу это понять.

— Мои родители умерли осенью. Это самый тяжёлый сезон. И тяжелее всего около годовщины их смерти. Каждый год я… — он на мгновение остановился, будто не уверенный, хочет ли продолжить. — Каждый год в этот день я брал старый пистолет своего отца, шёл на полигон и оставался там часами. Не думаю, что это был мой способ почтить память отца, скорее способ вспомнить его, — его голос надломился, вместе с моим сердцем. — А теперь я не могу.

Я потянулся через стол, взял его правую руку в свою, переплёл наши пальцы и сжал. Я не мог ничего сказать. Он потерял не только своих родителей, но и свой способ чувствовать близость с ними. Я не мог представить, каково это.

В моей хватке его рука дрожала.

Мы сидели так до тех пор, пока пластинку не начало заедать.

Я встал и пошёл заменить её. По пути назад я встал с одной из полок деревянную коробку и поставил её на стол перед Арчером.

— У меня для тебя кое-что есть, — сказал я ему, забирая наши тарелки и относя их на кухню.

Когда я вернулся, он водил пальцами по коробке перед собой. Это была ещё одна его причуда, в которую я влюбился. Казалось, если поблизости от него находилось что-то, что сделал я, ему обязательно было почувствовать пальцами поверхность предмета.

— Это ты сделал? — спросил он.

— Да, — сказал я, занимая стул рядом с ним.

— Красиво.

Я пожал плечами.

Вырезать пришлось долго, но я не ощущал этого, потому что работал над этим когда был дома и думал о нём. Эти минуты, казалось, пролетали в мгновение ока.

Снаружи на коробке была резьба с деталями дерева. Большой старый дуб с извилистыми ветками и массивным стволом. Я позаботился о том, чтобы сделать все тонкие линии правильными. Детали на коре, вены листьев на деревьях. И из каждого угла дерева торчали стрелы.

— Внутри кое-что есть.

Когда он поднял крышку, выражение его лица стоило всех часов работы, которую я вложил в это.

— Когда ты это сделал? — спросил он глубоким голосом.

— За годы.

Он посмотрел на меня.

— Ты не знал, увидишь ли меня снова. Что, если бы ты больше никогда меня не увидел?

— Тогда она стояла бы на книжной полке и ждала бы тебя.

Внутри коробки были дюжины маленький кусочков деревянного паззла. Они все были вырезаны вручную и покрыты лаком, чтобы придать им глубокий цвет красного дерева. На поверхности было разветвлённое изображение, повторяющее дизайн на коробке. Но на картинке на паззле было много деревьев с более длинными, переплетёнными ветвями, вокруг которых летали листья. Но пока он это не узнает. Наверное, понадобятся недели, чтобы всё собрать.

Он достал несколько кусочков и нежно коснулся резьбы на поверхности.

— Почему? — спросил он.

— Разве это не очевидно?

Арчер положил кусочек обратно в коробку и закрыл крышку, прежде чем полностью повернуться ко мне.

— Я не знаю, что сказать.

— Скажи, что тебе это нравится.

— Нравится. Очень. Я никогда не видел ничего более красивого. Или что-то, что было создано… именно для меня.

— Я тебя прекрасно понимаю.

Я обвил рукой его шею сзади и поцеловал его. Его руки тут же обвили мои плечи, и он поцеловал меня в ответ. Поцелуй был нежным, робким и, больше всего, неспешным, будто у нас было всё время мира.

Когда мы отстранились, я прошептал:

— Не уходи.

— Мне не следует оставаться, — ответил он.

— Следует. Тебе следует остаться со мной. Сегодня, завтра и каждую ночь.

Он откинулся назад.

— О чём ты просишь?

— В первый раз у меня всё получилось неправильно, Арчер. Я несчастен без тебя. Половина целого.