Прошло целых сорок минут, прежде чем Мэллори наконец заговорил со мной.

— Генри кажется милым.

— Да уж, — ответил я.

— Тебе пойдёт на пользу для перемены провести время с кем-то твоего возраста, — его взгляд оставался сосредоточенным на дороге.

— Вы можете прекратить это? — огрызнулся я. Думаю, это удивило нас обоих, потому что он на короткое мгновение взглянул на меня.

— Что прекратить? — Мэллори не был настолько глупым. Он только вёл себя так. И если он хотел строить из себя дурака, я мог строить из себя злюку.

— Вы чертовски знаете что, Мэллори. Вы постоянно бросаете в меня нашу разницу в возрасте, как оружие, и я устал от этого.

— Воу, Арчер. Ты о чём говоришь?

— Вы всегда напоминаете мне о годах между нами. Такое чувство, что вы используете их как оправдание, чтобы… я не знаю! Держать между нами не только наш возраст.

Я смотрел, как его костяшки побелели на руле.

— Ну, как бы ты не избегал этого осознания, нас разделяют годы. Семнадцать, если точно.

— И что?

— И то, что я только что говорил, что тебе хорошо было бы провести время рядом с людьми твоего возраста.

— Почему? Вы думаете, что если я буду рядом с людьми своего возраста, я волшебным образом забуду о том, что не даёт мне спать по ночам?

— Я не знаю, Арчер.

— Вы считаете меня ребёнком?

— Боже, нет! — по крайней мере, в этом он казался непреклонным. — Иногда я забываю, что мы не одного возраста.

— Хорошо, потому что это не имеет значения.

— Если бы мы поменялись местами, ты пел бы по-другому.

— Вы зациклились на своём возрасте.

— Нет, я зациклился на твоём! — прокричал Мэллори.

Этот тут же остановило нас обоих. Температура в кабине грузовика опустилась ниже нуля.

Когда мы подъезжали к дороге, ведущей к дому, в маленькой кабине раздался писк телефона. Мы оба опустили взгляд на пространство между нами на сидении, неуверенные в том, чей это был телефон.

Горел экран моего мобильника. Было легко разобрать на дисплее имя Генри, вместе с текстовым сообщением.

Мэллори припарковал грузовик на подъездной дорожке, вышел и захлопнул дверь, прежде чем пойти к дому, оставляя меня позади.

Я смотрел в потолок, не в силах заснуть.

Как только мы вошли в дом, я поднялся наверх, принял душ, оделся и забрался в кровать. Я был истощён, но моё тело и разум были напряжены.

Внизу я слышал музыку.

Внизу я слышал шаги Мэллори.

Если я спущусь сейчас вниз, то выставлю себя дураком. Я признаюсь в том, в чём не могу признаваться. Я вырву своё сердце из груди и оставлю его на столе в надежде, что Мэллори его подберёт.

Это было глупо. Мне следовало остаться в кровати и притвориться спящим.

Но я не мог, зная, что в мире существует такой человек, как Мэллори.

Так что я скинул одеяло и спустился вниз.

Он стоял перед камином, оперевшись руками на полку, глядя на языки пламени, танцующие как балерины, прослушивающиеся на роль всей жизни. В гостиной было тепло от огня и спокойно от тихой музыки из старого проигрывателя, который Мэллори держал в углу комнаты. На улице исчез весь свет, даже звёзды, не оставляя ничего, кроме чёрного фона для горячего свечения комнаты вокруг нас.

Без слов, я подошёл к дивану и сел. Я знал, что Мэллори слышал, как я спустился по лестнице и прошёл в гостиную, но всё равно не повернулся ко мне.

Его профиль был острым и суровым, как рваные, жёсткие линии гор вдали. Его губы были опущены вниз, выражение лица было холодным как снег. Пока оранжевые оттенки прижимались к его щекам, его носу, его подбородку, я задумался, почувствую ли когда-нибудь в жизни такое к кому-либо другому, или на этом для меня был конец.

Мэллори вздохнул и закрыл глаза.

— Моей жене нравилась эта песня, — тихо сказал он.

Эту песню я узнал, но не помнил названия. Старая классика: мило, но по большей части грустно, как голос мужчины, который её пел.

— Моим родителям тоже. Думаю, у них была эта пластинка. Я помню, как они её включали.

Через несколько мгновений Мэллори спросил:

— Хочешь поговорить об этом?

На что я честно ответил:

— Нет.

Он тихо хохотнул.

— Нет. Я тоже нет.

Я наблюдал, как он оттолкнулся от полки. Сначала он собирался сесть на диван напротив меня, но, очевидно, передумал. Он поднял подушки, выпрямил их и положил обратно. Подошёл к каминной полке и поправил рамки с фотографиями. Подошёл к книжным полкам и начал перебирать книги.

В конце концов, когда некоторое напряжение оставило его плечи, он остановился прямо в центре комнаты, лицом ко мне.

Он протянул руку и сказал:

— Иди сюда.

Люди влюбляются друг в друга по-разному. Некоторые люди влюбился во время смеха, окружённые энергией и радостью. Некоторые влюбляются во время страсти, не в силах удержаться от прикосновений.

Но мы с Мэллори влюбились друг в друга медленно, мягко, неуверенно, как практически и всё, что мы делали. Мы были тихими и плавными.

Я встал и взял его за руку. Она была больше и грубее моей. Он притянул меня к себе, взял меня за запястье и положил мою руку себе на плечо. Одна мощная рука обвилась вокруг моей талии, в то время как ладонь другой его руки легла на моё плечо.

И затем, пока мы стояли, почти соприкасаясь, Мэллори притянул меня ещё ближе.

— Потанцуй со мной, — прошептал он мне на ухо. Тепло его дыхания коснулось моей шеи, вызывая дрожь.

Мэллори не вёл, и я тоже. Но мы танцевали вместе, раскачиваясь из стороны в сторону, вперёд-назад, моя голова едва касалась его плеча, а его щека прижималась к моим волосам.

Мы танцевали до тех пор, пока иголка проигрывателя не начала скакать, и мелодия песни не стала рваной.

Он отвернулся от меня, чтобы убрать иглу с пластинки. Мгновение я думал, что он не вернётся, а оставит меня стоять посреди гостиной с разбитым напополам сердцем.

Но этого не произошло.

Музыка остановилась, и не осталось ничего, кроме тишины и треска огня.

Так что когда Мэллори вернулся ко мне и обвил обеими руками мою талию, притягивая меня к себе, вселенная исчезла.

Наши взгляды встретились, и он медленно, но уверенно, приблизился ко мне. Его нос коснулся моего. Его волосы щекотали мне лоб. А затем, когда я закрыл глаза, он прижался губами к моим.

Это тоже было медленно. Болезненно медленно. Это было мило и робко, как первый поцелуй между двумя людьми, которые понятия не имеют, что делают.

Он накрыл ладонью мою руку, затем поднялся к плечу, к шее, а затем к моей челюсти. Его большой палец коснулся моей нижней губы, пока он целовал её.

Я простонал, и он углубил поцелуй, прижимаясь чуть сильнее, проводя языком по моему нёбу.

Когда Мэллори отстранился, и наши глаза ещё раз встретились, мне захотелось сказать ему что-нибудь глупое, что-нибудь, что я совершенно точно имею в виду и никогда не смогу — и не захочу — забрать назад.

— Арчер, — тихо прошептал он.

Никто из нас не мог забрать это назад. Это было странно и незнакомо, и от этого мир снова казался правильным.

— Что мы делаем, Арчер? — спросил Мэллори.

«Влюбляемся», — подумал я.

Но вместо этого сказал:

— Целуемся.

Уголок его губ приподнялся.

— Нужно быть мужчиной посильнее меня, чтобы не поцеловать тебя хотя бы раз. Я должен был узнать.

— А теперь знаешь?

Мэллори на мгновение отвёл взгляд от меня, а затем вернул обратно, но на этот раз с робкой улыбкой.

— Не уверен. Может понадобиться попробовать ещё раз.

И он попробовал. Мэллори снова целовал меня, долгие минуты, которые и близко не были достаточно долгими.

— Уходишь? — спросил я со своего места за барной стойкой на кухне.

Мэллори закончил просовывать руки в рукава своей куртки.

— Ненадолго, да.

Я съел очередную ложку хлопьев и кивнул.