Я медленно кивнул и опустил взгляд на белый гипс на своей руке и потрёпанные кончики ниток повязки.

— Ты последний человек, которому я хотел бы причинить боль, Дэнни, — мой голос был тише, чем падающий снег снаружи.

— Тогда почему, Эйс? Почему ты мне не сказал?

— Я никому не говорил.

— Ты мне не доверяешь?

— Конечно, доверяю. Больше, чем кому-либо. Я доверяю тебе больше, чем самому себе. И никогда не смогу отплатить тебе за это.

— И тебе никогда не придётся, — огрызнулся он.

Тогда я поднял на него взгляд. Он как никогда готов был расплакаться.

— Дэнни…

— Ты мне как брат, Арчер. Ты не идеален, но никто не идеален. И если бы я познакомился с миллионом людей на этой планете, я всё равно выбрал бы тебя. Тебя и твою чёртову депрессию — тебя, твоё тихое сердце и твой страх жить. Но это больно. Больно, что ты не рассказал бы мне это — что ты мог не рассказать мне эту огромную часть тебя. И может я эгоист, но я чувствую именно это.

Каждый раз, когда Дэнни показывал мне, какой он хороший человек, это только больше всаживало в меня нож. Потому что я не был таким хорошим, как Дэнни. Я не был самоотверженным и заботливым, как он. И не смог бы таким быть, если бы и захотел.

Я всё ещё жил в этой глубокой тёмной яме, созданной из моей собственной боли.

— Я рассказал только одному человеку, — тихо признался я.

— Что ты гей?

Я кивнул, не в силах произнести эти слова сейчас или, возможно, вообще когда-либо.

— И не то, чтобы я считал это… неправильным. Это не так.

— Ты просто напуган?

— Да.

— Из-за того, что случилось, когда ты рассказал это в тот единственный раз?

— Да.

— Ну, это твоя самая большая ошибка, болван, — Дэнни практически кричал, но не совсем. Он пытался отшутиться, но по выражению его лица я мог сказать, что это самоё далекое от чего-то смешного, что когда-либо говорил мне Дэнни. — Ты рассказал не мне.

— Прости.

Он вздохнул.

— Спокойной ночи, Арчер.

— Привет.

Мои глаза распахнулись. В конце кровати стоял Мэллори, где стоял каждое утро последнюю неделю.

— Привет, — прохрипел я, крутясь в кровати.

— Нужна помощь?

Мэллори всегда спрашивал.

Я всегда отказывался.

Мы будто играли в милую маленькую игру.

Только мне нужна была помощь, и мы оба это знали, но ни один из нас не знал, как её оказать.

Я находил это странно расслабляющим. Только то, что Мэллори был старше меня, не значило, что он знает, что делает. Мы застряли в этом странном месте вместе — недоумевающие и потерянные.

Сегодня он выглядел иначе. Его борода была подстрижена и напоминала трёхдневную щетину, и сегодняшняя рубашка была менее помятой, чем я видел последние несколько дней. Мы особо не общались, но в отсутствие слов я находил определённый вид уединения в наблюдении.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Мэллори, медленно подходя к кровати, засунув руки в карманы.

Одиноким.

Безнадёжным.

Истощённым.

Будто мир, несмотря на свои маленькие очарования, постепенно исчезает.

— Нормально, — ответил я.

— Хочешь принять душ, а потом позавтракать?

Принимать душ стало моей наименее любимой частью дня. Заходить в ванную с Мэллори было достаточно неловко, но знать, что он стоит прямо за дверью и ждёт меня, было вишенкой на торте.

— Конечно, — сказал я. А затем, не в силах остановить себя, спросил: — Вы говорили с Дэнни?

Он сочувственно улыбнулся и покачал головой.

Дэнни не звонил с тех пор, как уехал почти неделю назад. Или, если звонил, просил Мэллори не говорить мне. Я не мог его за это винить — но боже, от этого я чувствовал себя плохо.

Я откинул одеяло и медленно, осторожно спустил ноги с кровати. Только когда моя здоровая нога коснулась пола, я понял, что Мэллори смотрит на меня.

— Что? — спросил я.

Он пожал плечами. Улыбнулся.

Взгляд был странный, но это позволило моим мыслям поблуждать. Что подумали бы мои родители, если бы ещё были живы, а я проходил бы через такую же ситуацию? Стали бы они успокаивать меня и помогать мне?

— Ты в порядке?

Мой взгляд поднялся к Мэллори.

— Да.

— Уплыл на миллион километров отсюда?

— Или на шесть футов под землю, — глупо ответил я, честно, не подумав.

Он нахмурился, а затем положил руку мне на плечо.

— Не делай этого с собой, Арчер.

Я жалко попытался ему улыбнуться.

— Я заскочу в душ.

— Будь осторожен. У тебя гипс.

На удивление, у меня вырвался смех.

— А, это старьё?

Его улыбка была широкой и неконтролируемой. Этим я в Мэллори очень восхищался — он никогда не пытался скрыть своё счастье.

— Думаю, я видел его мельком раз или два.

— Хотите написать своё имя? — даже произносить это казалось глупым. Но я не мог ничего поделать. Иногда Мэллори выманивал из меня глупость.

Его брови приподнялись.

— Не думаю, что делал это со времён начальной школы.

— Мой папа однажды сломал руку. Это было во время поездки на лыжах со мной, моей мамой и братом. Должно быть, мне в то время было около семи или восьми, но я думал, что настал конец света, когда видел его в больнице.

Мэллори сел в конце кровати, на расстоянии целого мира от меня.

— Я помню, каким ослепительно белым был его гипс. Не знаю, почему я это запомнил, но запомнил. Не мог ничего поделать и смотрел на него. Когда папа заметил, он попросил маму сходить купить мне новый набор разноцветных фломастеров. Когда они дали их мне, и папа сказал рисовать на всём его гипсе всё, что я захочу, это было… — я на мгновение сделал паузу. — Я разрисовал его гипс дурацкими рисунками своих любимых мультяшных персонажей или именами людей, которых знал. Не осталось ни дюйма белого цвета. Мои рисунки не стоили ничего, но когда я, наконец, закончил, спустя три дня, папа сказал, что у него никогда не было более красивого подарка.

Это воспоминание пронзило меня.

Прямо.

Сквозь.

Сердце.

Я пытался ухватить ртом воздух или схватиться за существование, но это было не просто. Моя голова тут же упала на руки, и я с силой прижал ладони к глазам.

Маленькие моменты удовлетворения не стоили этой сокрушительной боли. Жизнь не стоила этого. Как могло быть иначе, когда люди, которых я любил больше всего в мире, стали призраками.

Я не был в порядке.

Я не был в норме.

Я никогда не буду в норме.

— Арчер.

Каким-то образом сквозь тьму своих собственных мыслей я услышал голос Мэллори.

В то время как мой мир сжимался вокруг меня, я повернулся посмотреть на него. Он не смотрел в ответ, просто опустил взгляд на свои руки, которые лежали у него на коленях. Тогда я понял, что Мэллори страдал от собственной боли. Большинство людей, которые не носили в себе такой боли, как наша, не понимали, как с этим справляться. Они обнимали нас, успокаивали и говорили, что всё будет нормально, когда мы знали, что не будет.

— Дэнни сломал руку, когда ему было шестнадцать. Первая кость, которую он сломал в жизни. Он тебе рассказывал?

Я покачал головой, не в силах говорить.

— Выбирался из окна спальни девушки, — фыркнул он с улыбкой на лице. — Конечно же, нарушил комендантский час. Сломал руку, к счастью только в одном месте. Выпрыгнул прямо из окна её спальни на дерево и промахнулся футов на десять минимум. Мог бы голову себе проломить или шею свернуть.

— Похоже на Дэнни.

— Я помню, как мне позвонили посреди ночи. Он разбудил родителей девушки своими воплями. Они отвезли его в больницу и позвонили мне. Когда я его увидел… Боже, это больно. Он выглядел таким разбитым.

— Что вы сделали, когда увидели его?

Он повернулся посмотреть на меня.

— Я рассмеялся.

— Что?

— Может, это было от радости, что я видел его там — относительно нормальным, учитывая все обстоятельства. Может, я просто свихнулся. Но я рассмеялся, и когда это произошло, он тоже начал смеяться. Выражение его лица посветлело. Конечно, позже вечером дома я расплакался, когда он лёг спать. Но теперь он любит рассказывать людям о том, какой я монстр — в шутку, надеюсь. О том, как его отец приехал забрать его после того, как он сломал руку, и только и делал, что смеялся.