Противостояние – теперь Ричи понимал, что это типичная буря в стакане воды, какие случаются что в больших, что в малых городах, – продолжалось шесть месяцев, и, разумеется, смысла в этом не было ровным счетом никакого; статую уже купили, и даже если бы городской совет сделал что-то немыслимое (особенно для Новой Англии) – решил не использовать нечто такое, за что уплачены деньги, то куда, скажите на милость, дели бы покупку? Потом статую, которую не вырубали, а отлили в формах на каком-то заводе пластмасс, поставили на положенное ей место, еще завернутую в брезентовое полотнище, достаточно большое, чтобы послужить парусом на клипере. Сняли полотнище 13 мая 1957 года, в сто пятидесятую годовщину основания города. Само собой, одна часть собравшихся заохала от возмущения, тогда как другая ответила на это восторженными ахами.

Когда полотнище сняли, Пол предстал перед горожанами в комбинезоне с нагрудником и клетчатой красно-белой рубашке, с великолепной черной, такой окладистой, такой лесорубской бородой. Пластмассовый топор, конечно же, Годзилла всех пластиковых топоров, лежал у него на плече, и он улыбался северным небесам, которые в день открытия памятника были такими же синими, как шкура верного спутника Пола (Бейб, однако, при открытии не присутствовал: добавление синего вола сделало бы стоимость памятника неподъемной для городского бюджета).

Дети, присутствовавшие на церемонии (пришли сотни, в том числе и десятилетний Ричи Тозиер вместе с отцом), искренне и от всей души восторгались пластмассовым гигантом. Родители поднимали малышей на квадратный пьедестал, на котором стоял Пол, фотографировали, а потом, улыбаясь, с тревогой наблюдали, как дети, смеясь, залезали и ползали по гигантским черным сапогам Пола (поправка – по гигантским черным пластмассовым сапогам).

И в марте следующего года Ричи, уставший и перепуганный, плюхнулся на одну из скамей перед статуей, убежав (едва-едва) от господ Бауэрса, Крисса и Хаггинса, которые гнали его от начальной школы Дерри чуть ли не через всю центральную часть города. Оторваться ему удалось только в отделе игрушек Универмага Фриза.

Деррийский филиал не шел ни в какое сравнение с величественным зданием универмага в центре Бангора, но Ричи в тот момент не задумывался о подобных мелочах: в шторм годится любая гавань. Генри Бауэрс его настигал, а силы Ричи подходили к концу. Он нырнул в пасть вращающихся дверей универмага, потому что не видел другого пути к спасению. Генри, который определенно не понимал, как работают такие механизмы, едва не потерял кончики пальцев, пытаясь схватить Ричи, когда тот проскочил в зазор между неподвижной стенкой и вращающейся створкой, а потом помчался в глубины универмага.

Спеша вниз, с выбившимся из брюк подолом рубашки, он услышал удары, доносящиеся от вращающейся двери, громкие, как выстрелы в телефильмах, и понял, что Ларри, Мо и Керли по-прежнему гонятся за ним. Он смеялся, сбегая в подвальный этаж, но это был нервный смех; Ричи переполнял ужас, как кролика, угодившего в проволочный силок. На этот раз они действительно намеревались отколошматить его (а через десять недель или около того – во время этого забега Ричи и представить себе такого не мог – он поверит, что эта троица, особенно Генри, способна на все, кроме убийства, и, конечно же, побледнел бы от шока, если б ему рассказали об апокалиптической битве камнями, когда будет снято и это последнее ограничение). А винить в этой истории он, как и всегда, мог только собственную несдержанность.

Ричи и другие ученики его пятого класса заходили в спортивный зал. Шестиклассники – Генри выделялся среди них, как бык среди коров, – выходили из зала. Хотя Генри учился в пятом классе, в зале он занимался с более старшими ребятами. С труб под потолком опять капала вода, и мистер Фацио еще не подошел и не поставил табличку с надписью «ОСТОРОЖНО! МОКРЫЙ ПОЛ!». Генри поскользнулся на луже и шлепнулся на пятую точку.

И прежде чем Ричи успел глазом моргнуть, его предательский рот протрубил:

– Так держать, каблуки-бананы!

Расхохотались одноклассники и Ричи, и Генри, а сам Генри, когда поднялся, совсем не смеялся: его лицо цветом напоминало только что вытащенный из печи кирпич.

– Поговорим позже, Очкарик, – процедил Генри и двинулся к выходу из зала.

Смех разом стих. Мальчишки смотрели на Ричи как на покойника. Генри не остановился, чтобы понаблюдать за реакцией; просто вышел, опустив голову, с красными локтями (ударился ими об пол) и большим мокрым пятном на штанах. Глядя на мокрое пятно, Ричи почувствовал, как его убийственно остроумный рот вновь открывается… но на сей раз захлопнул его, да так быстро, что едва не ампутировал кончик языка.

«Да ладно, он забудет, – успокаивал себя Ричи, переодеваясь. – Конечно, забудет. Старина Хэнк не отличается хорошей памятью. Всякий раз, садясь срать, он скорее всего заглядывает в инструкцию, где написано, что и как нужно делать, ха-ха».

Ха-ха.

– Ты труп, Балабол, – сказал ему Винс Талиендо, по прозвищу Козявка, дергая себя за член, висящий над мошонкой, размером и формой напоминающей худосочный арахис. В голосе слышались грусть и уважение. – Но не волнуйся. Я принесу цветы.

– Отрежь себе уши и принеси кочаны цветной капусты, – остроумно ответил Ричи, и все рассмеялись, даже старина Козявка Талиендо рассмеялся, почему нет, они могли позволить себе смеяться. Над ними не капало. После школы они отправились по домам, чтобы посмотреть Джимми Додда и Мышкетеров в программе «Клуб Микки Мауса» или послушать, как Фрэнки Лаймон поет «Я не малолетний преступник» в программе «Американская эстрада», а вот Ричи пришлось нестись через отделы женского нижнего белья и посуды к отделу игрушек, пот стекал у него по спине в расщелину между ягодиц, а перепуганные яйца забирались все выше и выше, будто хотели повиснуть на пупке. Конечно, они могли позволить себе смеяться. Ха-ха-ха-ха-ха.

Генри ничего не забыл. Ричи ушел из школы через дверь в крыле дошкольников, на всякий случай, но Генри поставил там Рыгало Хаггинса, на тот самый случай. Ха-ха-ха-ха-ха.

Ричи заметил Рыгало первым, иначе никакого забега не было бы. Рыгало смотрел в сторону Дерри-парк, держа в одной руке сигарету, которую еще не успел закурить, а другой лениво вытаскивая штаны из задницы. Ричи, крадучись, пересек детскую площадку и уже проделал немалый путь на Картер-стрит, прежде чем Рыгало повернул голову и заметил его. Он позвал Генри и Виктора, и погоня началась.

Добравшись до отдела игрушек, Ричи увидел, что там абсолютно, полностью пусто. Отсутствовал даже продавец – взрослый человек, который мог удержать ситуацию под контролем. Он слышал, как три динозавра апокалипсиса приближаются с каждым мгновением. А сам просто не мог больше бежать. От каждого вдоха левый бок прорезала боль.

Взгляд его упал на дверь с надписью «АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД / ВКЛЮЧАЕТСЯ ОХРАННАЯ СИГНАЛИЗАЦИЯ». В груди затеплилась надежда.

Ричи побежал по проходу, заставленному игрушками «Дональд Дак в коробочке», танками армии Соединенных Штатов, изготовленными в Японии, револьверами с пистонами Одинокого рейнджера, заводными роботами. Добрался до двери, со всей силой навалился на толкающий рычаг. Дверь открылась, впуская в отдел холодный мартовский воздух. Зазвенела охранная сигнализация. Ричи согнулся пополам и метнулся в соседний проход. Где и улегся на пол еще до того, как закрылась дверь.

Генри, Виктор и Рыгало влетели в отдел игрушек, когда дверь захлопнулась, отсекая звон охранной сигнализации. Они бросились к двери, Генри первый, с закаменевшим, решительным лицом.

Наконец-то появился продавец, вбежал в отдел. В синей нейлоновой куртке поверх невероятно уродливого клетчатого пиджака спортивного покроя. Оправа его очков была розовой, как глаза белого кролика. Ричи подумал, что выглядит продавец как Уолли Кокс 42 в роли мистера Пиперса, и ему пришлось уткнуться предательским ртом в мягкую часть предплечья, чтобы не растратить последние силы на смех.