– Грузового двора, вероятно, тоже уже нет, так? – спросил Билл.

Таксист снова рассмеялся:

– Для человека, который уехал отсюда ребенком, у вас очень хорошая память, мистер («Тебе бы встретиться со мной на прошлой неделе, – подумал Билл, – мой франкоговорящий друг»). – Он на месте, но теперь это развалины и ржавые рельсы. Там не останавливаются и товарные поезда. Один парень хотел его купить и построить на его месте спортивный парк – поле для гольфа, тренировочные площадки для бейсбола, площадка для мини-гольфа, автодром, трасса картинга, павильон видеоигр, наверняка что-то еще, я просто не знаю, но возникла какая-то путаница с собственником земли. Я думаю, этот парень свое получит, он настойчивый, но пока идет судебное разбирательство.

– И Канал, – пробормотал Билл, когда они свернули с Внешней Центральной улицы на Пастбищную дорогу, которая, как и говорил Майк, называлась, согласно зеленому щиту-указателю, Торговой дорогой. – Канал-то по-прежнему здесь.

– Да, – ответил таксист. – И, думаю, будет здесь всегда.

Теперь слева от Билла тянулся Торговый центр Дерри, и пока они проезжали мимо него, Билл вновь ощутил это странное раздвоение. Двадцать семь лет назад на месте центра простиралось большое, длинное поле, заросшее высокой травой и гигантскими качающимися подсолнухами, которые «помечали» северо-восточный край Пустоши. За ней, на западе, находился Олд-Кейп, жилой район для малоимущих. Он помнил, как они исследовали это поле, стараясь не подходить близко и не упасть в провал – огромную дыру в земле, образовавшуюся на месте Металлургического завода Китчнера, который взорвался в пасхальное воскресенье 1906 года. Поле хранило множество реликвий, и они откапывали их с заинтересованностью археологов, обследующих египетские руины: кирпичи, черпаки, куски железа с ржавыми болтами, осколки стекла, бутылки, наполненные какой-то безымянной жижей, и воняла она, как самая жуткая отрава этого мира. Что-то плохое случилось неподалеку от этого места, в гравийном карьере, расположенном около свалки, но пока Билл не мог вспомнить, что именно. Пока он помнил только имя, Патрик Гумбольдт, и вроде бы к этой истории какое-то отношение имел холодильник. И еще птица, которая преследовала Майка Хэнлона. Что?..

Билл покачал головой. Фрагменты. Соломинки на ветру. Ничего больше.

Поле кануло в Лету, вместе с остатками Металлургического завода. Билл внезапно вспомнил большущую дымовую трубу Металлургического завода, облицованную плиткой, десять последних футов снаружи покрывала сажа. Она лежала на боку, в высокой траве, как гигантский мундштук. Они каким-то образом забирались на нее и ходили туда-сюда, раскинув руки, как канатоходцы, смеялись. Он потряс головой, словно хотел изгнать мираж торгового центра, уродливого нагромождения зданий с вывесками: «СИРС», и «ДЖЕЙ. К. ПЕННИС», и «ВУЛВОРТ», и «КВС», и «ЙОРКС СТЕЙК ХАУС», и «УОЛДЕНБУКС», и десятками других. Подъездные дорожки вели к автомобильным стоянкам и выводили из них. Но Торговый центр не исчез, потому что миражем не был. А от Металлургического завода Китчнера не осталось следа, как и от поля, которое окружало его руины. В отличие от воспоминаний Торговый центр реально существовал.

Но почему-то Билл в это не верил.

– Вам сюда, мистер. – Таксист свернул на автостоянку перед сооружением, которое выглядело как большая пластмассовая пагода. – Припозднились немножко, но лучше поздно, чем никогда, или я не прав?

– Конечно же, правы. – Билл протянул таксисту пятерку. – Сдачи не надо.

– Усраться и не жить! – воскликнул таксист. – Если захотите, чтобы вас куда-то отвезли, позвоните в «Биг йеллоу» и попросите передать заказ Дэйву. Назовите меня по имени.

– Я просто попрошу передать заказ религиозному человеку, – улыбнулся Билл. – Тому, который уже присмотрел себе участок на «Горе надежды».

– Вы все поняли, – рассмеялся Дэйв. – Удачного вам дня.

– И вам тоже, Дэйв.

Билл немного постоял под легким дождем, наблюдая, как отъезжает такси. Вдруг понял, что собирался задать таксисту еще один вопрос, но забыл… возможно, сознательно.

Он хотел спросить, нравится ли Дэйву жить в Дерри.

Билл резко повернулся и вошел в «Нефрит Востока». Майк Хэнлон ждал в вестибюле – сидел в плетеном кресле с огромной расширяющейся спинкой. Он поднялся, и Билл почувствовал, как по нему, сквозь него, прокатилось чувство нереального. Ощущение раздвоенности вернулось, только теперь более сильное, более ужасное.

Он помнил мальчика ростом пять футов и три дюйма, стройного, проворного. Перед ним стоял мужчина ростом пять футов и семь дюймов, худощавый, в одежде, которая висела на нем как на вешалке, с глубокими морщинами на лице, говорившими о том, что мужчине далеко за сорок, а не тридцать восемь или около того.

Потрясение, которое испытал Билл, должно быть, отразилось на его лице, потому что Майк спокойно сказал:

– Я знаю, как выгляжу.

Билл покраснел.

– Не так уж и плохо, Майк. Просто я помню тебя мальчиком. И все.

– Все?

– Ты выглядишь немного уставшим.

– Я немного устал, но я это переживу. Надеюсь. – Он улыбнулся, и улыбка осветила его лицо. В ней Билл увидел мальчишку, которого знал двадцать семь лет назад. Как старая деревянная Городская больница ушла в тень под напором современных стекла и бетона, так и мальчика, которого знал Билл, замаскировали неизбежные аксессуары возраста. Морщины на лбу, морщины от уголков рта, седина на висках. Но старая больница, пусть и ушедшая в тень, все равно оставалась на месте, а посему никуда не делся и знакомый Биллу мальчишка.

Майк протянул руку:

– Добро пожаловать в Дерри, Большой Билл.

Билл руку проигнорировал, обнял Майка. Майк крепко прижал его к груди, и Билл плечом и шеей почувствовал его жесткие курчавые волосы.

– Если что не так, Майк, мы это поправим. – Билл слышал слезы в своем голосе и не пытался их скрывать. – Один раз мы с этим справились, с-справимся и те-еперь.

Майк оторвался от Билла, подержал на расстоянии руки, и хотя по-прежнему улыбался, его глаза очень уж блестели. Он достал носовой платок, вытер глаза.

– Конечно, Билл. Будь уверен.

– Вы последуете за мной, господа? – спросила старшая официантка, миниатюрная, улыбающаяся азиатка в розовом кимоно с драконом, изогнувшим покрытый чешуей хвост. Ее черные волосы, забранные вверх, удерживали гребни из слоновой кости.

– Я знаю дорогу, Роуз, – ответил ей Майк.

– Очень хорошо, мистер Хэнлон. – Ее улыбка стала шире. – Я думаю, вы встретились с радостью.

– И я так думаю, – кивнул Майк. – Сюда, Билл.

Он повел его тускло освещенным коридором, мимо общего обеденного зала, к двери, которую закрывала бисерная занавеска.

– Остальные?.. – начал Билл.

– Все здесь, – ответил Майк. – Все, кто смог приехать.

Билл на мгновение замялся у двери, внезапно его охватил страх. Пугало не неведомое, не сверхъестественное; пугало осознание того, что он стал на пятнадцать дюймов выше, чем в 1958 году, и потерял едва ли не все волосы. Он вдруг стушевался (почти ужаснулся) при мысли, что сейчас снова увидит их всех и прежние детские лица окажутся погребенными под происшедшими с ними переменами, как оказалась погребенной старая больница. А место волшебных кинотеатров-дворцов в их головах заняли банки.

«Мы повзрослели, – подумал Билл. – Мы не представляли себе, что такое может случиться, во всяком случае, тогда, во всяком случае, с нами. Но это случилось, и, если я переступлю этот порог, тайное сделается явным: мы все – взрослые».

Он посмотрел на Майка, смущенного и притихшего.

– Как они выглядят? – услышал он свой неуверенный голос. – Майк… как они выглядят?

– Войди и увидишь. – Голос Майка звучал по-доброму, и он открыл дверь, предлагая Биллу войти в маленький банкетный зал.

Возможно, приглушенный свет стал причиной иллюзии, которая длилась лишь доли секунды, но потом Билл спрашивал себя, а не получил ли он послание, адресованное только ему: судьба иной раз может быть доброй.