— Именно таким образом ваши противники и покорили вас. В этом заключается их сила, — отрезала Бару, встряхивая сведенной судорогой кистью. — Кстати, я трезва как стеклышко.

— Это я могу исправить.

— Уйди вон! — хохотала Бару.

Она получила деньги в свое распоряжение. Лизаксу отдал ей свою долю, а остальные князья, как она и ожидала, последовали его примеру. Вернувшись в свой вультъягский кабинет, Бару взялась за дело.

Бунт, будто камешек, увлекающий за собой лавину, вызвал нешуточный кризис доверия и феерический обвал стоимости фиатного билета. Это было идеально — сейчас все предпочитали серебро и золото, поэтому за одну мятежную монетку можно было купить целую гору зерна, муки или соли.

— Ого! — воскликнула Вультъяг, выслушав объяснения Бару. — А мы богатеем, просто сидя на месте и ничего не делая? Неудивительно, что ты решила стать счетоводом.

Но следовало держаться настороже. Каттлсон вполне мог подсунуть восставшим отравленный или зараженный зерновкой хлеб. По распоряжению Бару люди Зате Олаке в Пактимонте выкрали комплект официальных печатей. С их помощью она могла фабриковать закупочные ордера от имени правительства Маскарада.

Инструменты были готовы. Настало время обеспечить восстание провизией на зиму.

И она обратилась к Отсфиру. Тот нажил состояние на торговле вдоль Инирейна, перевозя товары из княжества Унузекоме на север, уклоняясь от налогов и выступая в качестве посредника. Князь свел Бару с посредниками и контрабандистами, и она буквально превратилась в имперского торгового фактора. Она заключила нужные сделки, обеспечив их мятежным золотом, с оплатой по факту доставки, и даже привела купцов и контрабандистов в восторг, впервые в истории познакомив их с договорами о страховании сделок.

Правда, Отсфир написал ей: «Есть опасения, что они будут настаивать на таких же роскошных условиях и в будущем, что затруднит торговлю». Бару проигнорировала его жалобы.

Провизия, лес и металлы хлынули на север полноводной рекой, наполняя амбары и склады. Отчаянно не хватало соли, единственного надежного консерванта: князь Отр не торговал с восставшими без дозволения княгини Наяуру. Пришлось полагаться на морскую соль из владений Унузекоме.

Но Бару постоянно не хватало помощников. Управлять закупками и перевозками из замкнутой долины Вультъяг оказалось непосильной задачей. Требовался надежный человек, который мог бы заниматься делами в Уэльтони и понимал бы, что от него требуется, без письменных указаний.

То есть секретарь.

И пока Бару продолжала ломать голову над очередной задачей, дружинники Вультъяг, которые несли вахту на южном перевале, подняли над заставой флаг.

К владениям Тайн Ху приближались незваные гости.

Как всегда, без денежного вопроса не обошлось.

Князьям хотелось разделить добычу. Одна мысль об этом приводила Бару в панику — раздельная казна и политика, бесхозяйственность и жульничество по–настоящему пугали ее. Поэтому на совете в Высоком Камне она приперла к стене Лизаксу, хозяина замка. Пока Отсфир с Тайн Ху обменивались шпильками, Бару вышла с Лизаксу на мраморную ротонду с захватывающим видом на осенний лес. Берсерки–книжники, ученики князя, используемые в качестве телохранителей, ждали в почтительном отдалении.

— Как поживают наши счета? — поинтересовался князь.

— Изрядно разжирели. Нужно закупать провизию и кое-что еще. У нас есть ремесленники, чтобы изготовить оружие, и зернохранилища, с помощью которых можно пережить зиму. Теперь эту махину нужно кормить.

Восставшим действительно требовалось превратить добытое золото в копья и хлеб!..

В глазах князя отразилась память о безнадежности голодных лет.

— Необходимость понятна. Чем могу помочь?

— Деньгами должна управлять я, — ответила Бару. — Всеми, до единой монетки.

Он поплотнее закутался в накидку, тщательно расправив каждую складку. Он был худощав, волосы его начали седеть, а песня ветра в ротонде обжигала холодом, как звездный свет.

— Думаешь, я могу это обеспечить?

— Уверена.

— Но у меня есть только моя доля, — сказал он и пытливо посмотрел на Бару.

Неужели он ожидал услышать от нее витиеватые термины из философской лигатуры, которые можно попробовать на вкус и испытать на прочность, предварительно разъяв на составляющие?

— Разве я имею право распоряжаться долями Отсфира и Унузекоме? — Во взгляде его мелькнула плутовская искра. — Ты замышляешь хитрый финансовый трюк? Предыдущий дорого мне обошелся.

— Они доверяют твоему мнению, — сказала Бару. (Наверное, ему хотелось, чтобы она признала его авторитет.) — Ты — князь-философ, изучающий книги древних мудрецов. Твои действия служат для них примером. Ты — их лучший ум. Если ты отдашь свою долю мне, они поймут, что на меня можно положиться. Если же это их не убедит… — Она невесело улыбнулась. — Я помню, как настойчив ты бываешь в переписке.

— Ясно. Отсфир следует моим советам, когда они его устраивают. Но прочие немало преуспели, повторив мои успехи и избежав моих ошибок. — Отвернувшись, он шагнул к краю ротонды и устремил взгляд к далекому лесу. — Ты хочешь, чтобы я помог тебе стать чем–то большим, чем просто номинальный вождь. А что взамен?

— Я… — Уж кто–кто, а Лизаксу наверняка должен понимать, зачем ей контроль над деньгами! — Я выполню свою работу. Я гарантирую сохранность наших финансов.

— Что послужит общему благу…

Лес в этих местах был смешанный. Лизаксу наблюдал, как ветер обрывает полог умершей по осени листвы и несет ее на склоны гор. Бару уловила негромкий благодарный вздох.

— Но мы ведь торгуемся? — продолжал Лизаксу. — Не будет ли глупо с моей стороны оказывать тебе услугу без личной выгоды?

Бару схватила бы его за плечо и развернула бы к себе, если бы не его рост. Это только подчеркнуло бы разницу между ними, которая играла в его пользу.

— Если ты настаиваешь на том, чтобы искать в восстании личные выгоды, все мы вместе отправимся в Погреба. Тебя устраивает подобный финал?

Лизаксу оглянулся на нее через плечо — его глаза сузились над куньей накидкой и превратились в щели. Целые тучи листьев неслись по воздуху, вспугивая птиц.

— Мне нужен человек, который возвысился бы до понимания данного аргумента. Мне не хватает философа Лизаксу, движимого великими бескорыстными идеями. Он был в принципе неплохим… на свой лад. Однако он — и я остерегусь назвать его князем вслух, — да, именно он и довел свой народ до голода. Он видел, как его ученик и сосед — некультурный, своекорыстный, полуграмотный друг — разбогател и разжирел благодаря своему эгоизму. Вообрази себе, каково это — собственными руками воспитать человека только для того, чтобы он преуспел во всем, оставив тебя в стороне? И знать, что его люди процветают, а твои крестьяне плачут, поедая собственные рубища?

Ветер стих. Негромко, демонстрируя уважение к откровенности Лизаксу, Бару произнесла:

— Но может, твое воспитание пошло ему на пользу?

Кунья накидка обманула ее. На миг она увидела перед собой бешеного лиса с острыми, мудрыми, полыхающими яростью глазами. И она почувствовала все, что он мог бы сказать, — весь арсенал острых слов, напомнивших бы о том, что перед ней равный, чей ум не сбить с пути обманом и лестью.

Но в хитрости лиса была и доля сдержанности. Лизаксу не вспылил.

— Нет, — спокойно вымолвил он. — Настал и мой черед получить урок от Отсфира. Философией не накормить дочерей. А на общее благо не купить хлеба для моих крестьян.

Бару поежилась, но не опустила взгляд и вступила в торг.

— Я могу устроить так, чтобы часть денег незаметно исчезла. Сколько тебе нужно?

— Мне не нужны деньги. Мне нужно обещание — нет, лучше договор. — Оттолкнувшись ладонями от перил, он развернулся к ней — и снова что–то в полете ветра и листьев вызвало у Бару иллюзию, будто Лизаксу высвобождает из–под куньего меха человека или прячет под ним лиса. — Играй с остальными, как потребуется. Обведи вокруг пальца Унузекоме и Отсфира, поманив их мечтами о династии. Насыщай близнецов Зате кровью и ядом, дабы уберечь горло от их клыков. Я понимаю: революция — грязное дело, за все нужно платить… Но я — не разменная монета. Я — хозяин своего дома. Когда придет время платить по счетам — используй кого–нибудь другого.