«Наверное, это особая манера знатных, не связанных с какими–либо обязательствами. Им незачем постоянно следить за собой и притворяться — ведь они не добиваются своего положения тяжким трудом», — пронеслось у нее в голове.
Унузекоме любил занятные истории — гораздо сильнее, чем скучные планы. И если у него будет шанс стать легендарным капитаном, плывущим на смерть, — он своего не упустит.
Но Бару знала, что на свете бывают и другие истории. Она вспомнила о хвастливых рассказах Аминаты, которая бахвалилась, что единственный фрегат Маскарада способен выйти против четырех боевых дромонов Ориати и сжечь их дотла.
Флот Империи правил Пепельным морем. Унузекоме никогда не взять галеонов. Даже если на помощь придут пираты с юга. Его победу предстояло организовать Бару.
Но каким образом?
Письма, которые она пошлет в пактимонтское Адмиралтейство, будут вскрыты и прочитаны. Каждый отданный ею приказ будет изучен Каттлсоном: губернатор–здоровяк будет тщательно искать любую зацепку для его отмены. Нужно выдать восставшим золотой конвой, не выдав себя.
Как?
Унузекоме пытливо смотрел на нее. Князь терпеливо ожидал, когда она поделится своим великим планом, очередным ловким ходом, который даст ему шанс стать героем саги. Бару улыбнулась ему туманной улыбкой, хранящей за собой множество тайн.
— Я собираюсь полазать по вантам[21], — объявила она. — Хочу подвигаться. Не прихватите ли мой плащ?
Карабкаясь на мачту, она гадала, наблюдает ли за ней Унузекоме. Думает ли о том, что и его мать взлетала на ванты быстроходных судов, а в будущем, быть может, то же самое будут делать его дети? Таковы ведь все истории о князьях, не правда ли? Благородные предки, их чудесные наследники…
Ей — дикарке с Тараноке и талантливому саванту — надо найти преимущества и в своем происхождении.
Бару стиснула губы и продолжила лезть наверх.
А стоит ли ей верить князю? Но подозревать Унузекоме было неприятно. С ним ей легко, а его откровенность попросту обезоруживала.
А в глубине души Бару и сама любила истории.
Когда забралась на верхушку мачты, ее ладони горели, но она уже знала, как взять золотые галеоны.
* * *
«Битл Профет» сделал остановку, чтобы принять отчеты о ходе налогового периода. Бару читала их с беспокойством. Она не сомневалась, что Бел Латеман рассказал Каттлсону о ее дополнении к налоговой форме, о совершенно безобидном вопросе, заданном каждому ордвиннцу, простому и знатному: «Кого ты любишь больше?»
Отчеты Мер Ло пестрели цифрами, которые словно выпали из огромной вспучившейся от сырости мозаики. Теперь повсюду вскипали беспорядки — крепостные бунтовали против князей, толпы рвали в клочья сборщиков налогов, а гарнизоны отвечали на это жестоким возмездием. В частности, отмечалось нарастание напряженности во Внутренних Землях: и Строительница Плотин Наяуру, и Коровья Царица Игуаке подвергались дерзким набегам таинственных бандитов, каждый раз скрывавшихся на территории соперницы.
Ткань правления ветшала.
Бару развернула карту Ордвинна, приготовила острое перо счетовода и несколько чернильниц.
Дополнение к налоговой форме предлагало плательщику разделить десять фиатных билетов между ней самой, местным князем, губернатором Каттлсоном и правоблюстителем Зате. Сейчас, взяв эти данные из отчетов Мер Ло, Бару, весьма довольная изобретенным инструментом, наносила на карту цвета лояльности.
Алый цвет парусов имперского флота — для городов и княжеств, склонявшихся на сторону губернатора (в основном это оказалось княжество Хейнгиль).
Зеленый — цвет леса, цвет Ордвинна — для земель, хранивших верность своим князьям. Наибольшими симпатиями пользовались Вультъяг и Унузекоме, но не мягкий Радашич, не книгочей Лизаксу и — особенно — не Глиняная Бабка Эребог. То есть не те, кто глубже всех увяз в долгах.
И, наконец, синий — огромные пятна небесной, морской синевы, какой бы из ее восхитительно изменчивых оттенков ни попадался под руку — для областей, где любили ее, Бару.
Зате Яву, конечно, не жаловал никто. Впрочем, ее власть и не требовала популярности.
А Бару получила то, чего хотела, — карту лояльности Ордвинна, исследованного сквозь линзы одной из разновидностей власти — той самой, с которой она управлялась наилучшим образом. Теперь надо проверить все эмпирически и понять, вправду ли ей удастся превратить голубые пятна на карте в ревущие толпы народа на улицах.
«Бита Профет» прибыл к устью Инирейна, могучего Тока Света, несшего свои воды на юг с Зимних Гребней и отмечавшего восточные границы Ордвинна.
Бару с князем Унузекоме сошли на берег и отправились прогуляться по площадям и улочкам его столицы, Уэльтони. На карте она была раскрашена синим и зеленым.
Весть понеслась по городу, опережая Бару и князя. Сперва люди восхищенно шептались им вслед, а потом — негромко окликали и даже улыбались. Наконец Бару заметила всадников, поскакавших к усадьбе князя. Бару не расставалась с символическим кошелем на поясе — а уэльтонцы, не питавшие дружеских чувств ни к Каттлсону, ни к Маскараду, бросали работу и кричали — кто на афалоне, кто по–иолински:
— Честная рука! Честная рука!
Довольный Унузекоме шел рядом — с непокрытой головой, подставив ветру гордые ту майянские скулы, свободные от маски.
— Мой корабль принес добрую весть, — пояснил он стражу у ворот усадьбы. — Она к нам не с ревизией!
— Я выросла у моря, — призналась Бару дружиннику, вспомнив о Тараноке и о собственных ту майянских корнях, — но никогда не думала, что встречусь с Женихом Моря!
Она не ошиблась, раскрашивая отдельные участки карты в синий цвет… Толпа зевак, сопровождавшая их, одобрительно взревела. Народу явно польстило то, что эта иноземка понимала смысл прозвища их князя.
— Вам удалось найти способ? — шепнул Унузекоме, увлекая ее за собой сквозь ворота, закрытые дружинниками перед носом толпы. — Галеоны вот–вот возьмут нужный курс. Как будем брать?
— Легко, — ответила Бару и по–братски хлопнула князя по плечу. — Я дам Каттлсону то, чего он хочет. Я оставлю свой пост.
* * *
К тому моменту, как «Бита Профет» покинул Уэльтони, возвращаясь на запад, в Пактимонт, Бару уже написала и скрепила печатью четыре послания — Каттлсону, Тайн Ху, Зате Яве и самому Унузекоме. Князь увез ее послание, направляясь на юг, на встречу с пиратами и ориатийскими каперами.
Стоя на носу и любуясь восходящим солнцем, Бару пыталась разглядеть округлость мира. Она старалась представить себе, как он вращается вокруг солнца, как вертятся вместе с ним гигантские письмена торговли, болезней, преемственности и власти. Письмена, выведенные в течение сотен тысяч лет, безраздельно властвовали над многими миллионами людей. Целые народы, все человечество — это чернила и грамматика самой истории. Вот он, разом и вопрос, и ответ: «Мать, почему они приплывают к нам и заключают пакты? Почему мы не приходим к ним сами? Почему они такие сильные?»
Мер Ло она не написала ни слова. Отказала ему в его просьбе. Ведь письмо наверняка вскроют и обнаружат предупреждение.
По он, конечно, сразу же догадается. Несомненно. Мер Ло вывезет семью. И спасется сам.
Все на свете имеет свою цену.
* * *
При входе в гавань Порт–Рог Бару увидела силуэты кораблей конвоя. Она смотрела на цепочку бакенов, которая протянулась между огненосцем «Эгалитария» и сожженными башнями, и размышляла.
Итак, к отплытию приготовилась дюжина громадных галеонов, глубоко осевших в воду под тяжестью золота и серебра. Их сопровождал эскорт — пять быстрых фрегатов под алыми парусами.
Разумеется, их палубы были разлинованы шеренгами морских пехотинцев на учениях.
Какая добыча!
В порту ее ждали солдаты гарнизона, чтобы взять Бару под арест.
Конечно, арестом называть это было нельзя. В письме Каттлсону она позаботилась о надлежащей формулировке: «Временно отстраняюсь от исполнения должности но собственному желанию». То есть она останется имперским счетоводом провинции Ордвинн и сохранит всю власть и ответственность такового, пока не прибудет в Фалькрест и не предстанет перед судом Парламента. Однако для Каттлсона разница была чисто формальной.
