Голос актрисы нес в себе заряд этой воли.
— Я родила бы детей от князей и сыновей княгинь. Я смешала бы свою кровь с их кровью и удерживала бы их верность узами взаимного наслаждения. Взрастив детей и привязав соперников к моей плоти, я бы стерла все границы и соединила наши земли воедино. Я бы устроила ирригацию на общинных землях и сделала бы их обильными и плодородными. Зерном я откормила бы скот и сделала мой народ толстым от молока и мяса. Я отправила бы на охрану дорог и областей широкоплечих юношей и дев, рожденных женщинами, свободными в любви. Против нашей древней силы бледная химия и деликатные законы юных народов — все равно что детская истерика, и потому они уберутся обратно на восток и будут забыты. А с меня начнется истинная династия! Мой род создаст страну, над которой вновь зазвучат урунские песни, где империя ту майя вновь обретет, а со временем и превзойдет былую славу. Вот на что претендую я!
Огонь в ее глазах потух, из груди вырвался вздох. На миг опустив взгляд на озерца из пролитого виски, актриса вздрогнула и посмотрела на Бару. В таверне почему–то воцарилась тишина, а актриса показалась Бару отчаянно юной.
— Недешевые притязания, — произнесла Бару, пряча за словами свои истинные чувства. — Не нужна ли вам ссуда?
Актриса расхохоталась — дико, необузданно, и тотчас после жгучего сценического монолога и этого смеха Бару пришлось признать, что ее общество вовсе не безопаснее компании ныряльщиц.
— Ссуда, — повторила актриса. — А кому она не нужна? Но и без благородной крови тоже не обойтись. Поэтому я, пожалуй, останусь в Пактимонте… изображать тех, кем не являюсь.
— А лицедействовать у вас прекрасно получается, — искренне (монолог и вправду прозвучал волнующе и своеобразно) сказала Бару. — Это из какой пьесы?
Актриса пожала плечами.
— Из моей собственной. Я еще работаю над ней. Думаю, есть риск, что ее объявят крамольной.
— Как чиновник Империи я должна поддерживать искусства. Я оплачу ваш счет.
— А могущество денег превосходит все прочее, — заявила актриса, поднимаясь и осматривая подол своего платья. — Какие забавные бары выбирает моя кузина. Она заслуживает похвалы.
* * *
Так Бару и проводила свое время. В тавернах она выпивала и даже пела местные песни. Постепенно она научилась немного болтать по–иолински и по–урунски, но порой сидела в полном одиночестве.
Однажды вечером совершенно другая актриса — пышная, подгулявшая и ослепительная по ту майянским понятиям о красоте — сказала:
— Зачем вы все скрываете? Я предпочла бы видеть смех или слезы, но не вторую маску!
И Бару подумала: «Если я собираюсь в Фалькрест разгадывать имперские тайны, нужно посвятить себя делу целиком. Я должна уметь прятать любое чувство и принимать любой облик. Если в сердце моем — бунт матерей–охотниц, отправляющихся на поиски пропавших мужей со смертоносными копьями, я должна держать наготове кислоту и стальную маску».
Но ответила она так:
— Я слишком много времени провожу в вычислениях.
Привычка жить в двух мирах стала ее второй натурой. А может, и единственной — что ей еще оставалось делать? Наверное, она до сих пор хранила верность своему родному Тараноке — или нет?
Что скрывалось под ее маской?
Она сокрушила восстание Тайн Ху во имя собственного возвышения. Она стремилась попасть в Фалькрест. Ей следовало играть по правилам Маскарада, чтобы достичь вершины.
Иного выбора не существовало.
В припортовой таверне, глядя на купцов, мечущих кости и обменивающихся новостями, она обратила внимание на высокого ту майя в маске из соколиных перьев. В его повадках было нечто кошачье, а на его поясе из грубой бечевки висели ножны, разумеется, с мечом.
Бару была не па шутку заинтригована. Захватив с собой вина, она быстро вытащила незнакомца из толпы. Правда, она еще не знала, что будет делать, но собиралась попрактиковаться в искусстве обмана.
— Вы — Бару Корморан, — произнес незнакомец. Голос его звучал немного неестественно, не очень высоко и не очень низко, похоже, он был себе на уме. — Я угадал, верно?
Усадив его за кособокий стол, Бару заняла место напротив.
— Сегодня — нет! — заявила она. — Сегодня я из Ордвинна.
Мужчина пожал плечами и потянулся. Кожа его жилистых рук оказалась совершенно безволосой, и Бару не стала скрывать интереса к данной подробности. Пожалуй, она даже внушила ей облегчение. Редкие ужины в обществе Бела Латемана проходили даже более напряженно, чем официальные встречи с губернатором Каттлсоном в совете. Поначалу бедняга (Латеман, не Каттлсон) казался по уши влюбленным, но Бару мигом сообразила, что влюблен он, к счастью, не в нее.
— В маске вы бы могли сойти за ту майянку, — вымолвил незнакомец. — Но тогда бы вам понадобилось новое имя.
— Готова выслушать предложения, — ухмыльнулась Бару.
— Рыбачка, — предложил незнакомец. — Лесная куница, так любимая простым народом. Вдобавок выходит игра слов.
— Игра слов?
Бару наморщила лоб, не находя в афалонском варианте никаких каламбуров.
— Корморан — это птица, которая любит гнездиться возле воды. Корморан всегда ловит рыбу. А по–иолински «рыбачка» означает «куница, которая рыбачит». Вот он — символ икари Девены, ее основа и опора!
— Замечательно! Бару Рыбачка, любимица запретного бога. — Она кивнула на его меч. — Между прочим, многие жаждут моей смерти. Князья, которых я разорила, мятежники, которых обставила… Я даже умудрилась разочаровать парламентариев! Вы могли бы получить неплохую награду. Пожалуй, после того, что я сделала с фиатным билетом, губернатор с правоблюстителем даже не подумают возражать. Фалькрестские налоговые службы до сих пор выходят из себя.
— Мое оружие опечатано, — сухо ответил он. — И без труда его не извлечь.
Поднося бокал к своим губам, Бару рассматривала незнакомца и размышляла. Акцент, голос, нос е горбинкой могут многое рассказать о лесных краях…
Вероятно, лесничий. Из ту майя, очевидно… или нет?
Склонив голову, она пригляделась к лицу незнакомца, затем протянула руку и взяла его за подбородок. Он не отстранился даже после того, как она сжала пальцы, словно нащупывая знакомые черты. Навалившись на стол, Бару потянула его на себя, отметила полузакрытые глаза и крупные губы. Почувствовала, как напряглись его мышцы…
И, наверное, разочаровала его, шепнув на ухо вместо ожидавшегося продолжения:
— Тайн Ху? Какая решительная маскировка!
Княгиня Вультъягская разразилась хриплым смехом.
— Наконец–то! Как долго я ждала! Я‑то не сомневалась, что вы меня сразу раскусите!
— Явились убить меня?
Тайн Ху качнула головой. Волосы, коротко остриженные после их последней встречи, защекотали ухо Бару.
— Ваш ход сделан. Фиатный билет рухнул. Ответить мне нечем. Но, разорив нас, вы погубили и себя. Освободили нас от бумажных оков Империи. Дотла спалили плоды десяти лет экономического наступления Маскарада. В каком–то смысле я победила.
— Но я остановила вас.
— На время. Но подумайте о своем будущем.
Отстранившись, Бару опустилась в кресло и выпила.
Тайн Ху расхохоталась. Похоже, княгиня предположила, что Бару последовала ее совету и погрузилась в раздумья.
В каком странном положении оказались они обе! Метнули друг в друга копья и теперь сидели рядом — раненые, истекающие кровью. Тайны и устремления Тайн Ху были известны Бару, как никому во всем Ордвинне. И она уничтожила их — надежно, как только смогла.
Вероятно, именно по этой причине Тайн Ху неотвратимо влекло к пей.
— Я собираюсь вам кое–что сказать, — начала Бару. — Замечательная идея, о которой мне довелось читать. Нечто, изобретенное в Ориати.
Тайн Ху ухмыльнулась.
— Выкладывайте.
— Каждое лето вы закупаете для Вультъяга зерно и фрукты и делаете запасы на зиму. Если цены поднимаются, страдаете вы — и, конечно же, вместе со вультъягскими семьями — Вультъяг–Сентиамутами, Вультъяг–Одфири и прочими. Если цены вдруг падают, бедствуют хлеботорговцы. Для обеих сторон предпочтительна золотая середина. — Бару уставилась на свой бокал и решила, что с нее пока хватит. — Поэтому заключайте сделки заранее. Закупайте зерно для урожая следующего лета сейчас.
