Чудесно.

«В Ордвинне учреждается должность правоблюстителя, наделенного правом пересмотра законодательства, каковому правоблюстителю подчинены все судебные органы, коему вменяется в обязанность искоренение сектантских лжеучений, насаждение инкрастического мышления и гигиены наследования».

Глаза и ресницы Фалькреста. Популярности на таком посту не сыщешь.

«В Ордвинне учреждается должность имперского счетовода, коему подчинена вся торговля, как внешняя, так и внутренняя. Имперский счетовод наделен правом сбора налогов от лица Империи и правом распределения имперских денежных средств по своему усмотрению».

А это — она, страж имперской мошны. Наверняка пост не важный, если его сочли возможным отдать новоиспеченному технократу — девчонке, только–только вставшей из–за экзаменационного стола.

Наверняка?

Сложив руки домиком, Бару принялась сверлить взглядом потолок тесной каюты.

— Ордвинн — сущий улей, только вместо пчел — князья, — произнесла она. — Мы назначаем губернатора, чтобы он держал князей в узде. Вот задача экстраординарной сложности! Думаю, он должен быть либо деспотом, правящим железной рукой гарнизона, либо ввязаться в хитросплетение их политических интриг. Я права?

— Я слышал, губернатор Каттлсон предоставляет князьям едва ли не полную свободу действий, — ответил Мер Ло. — Однако мне известно, что истинная причина — в их безмерном взаимном уважении. Говорят, он часто совершает конные прогулки с князем Хейнгилем, Охотником на Оленей, и что они надеются совместно подыскать мужа–фалькрестийца для молодой госпожи Хейнгиль Ри.

— Трогательно, — протянула Бару, вновь уставившись на карту с пестрыми княжествами. — Вдобавок в Ордвинне полным-полно династий, держащихся старинных верований и ересей. Поэтому приходится назначать правоблюстителя, который, вероятно, не в состоянии уследить за поверьями и семейной жизнью каждого из местных крестьян. Значит, нынешнему правоблюстителю — а она женщина! — остается лишь махнуть на все рукой или заниматься своим делом весьма и весьма рьяно. Таким образом, либо она неэффективна и ее в грош не ставят, либо эффективна, но презираема народонаселением.

— Не могу сказать, презираема ли ее превосходительство Зате Ява…

— Не мямли, Мер Ло, — прервала его Бару. — Ты — мой секретарь. И я приказываю тебе быть со мной откровенным. Особенно когда я в чем–то ошибаюсь.

Он посмотрел на Бару, и его губы дрогнули в тщательно отработанной улыбке.

— Вы не ошибаетесь, — сказал он.

Откинувшись назад на скрипучем дубовом табурете, Бару таращилась на карту Ордвинна, но видела Тараноке. Две страны, настолько различные между собой, но парадоксально одинаковые…

— У князей нет иноземных торговых партнеров, кроме Маскарада, — заявила она, — и кроме других княжеств и долин. Поскольку нет у них и центрального банка, и общей валюты, они пользуются нашими имперскими фиатными билетами. Стоимость фиатных билетов зависит от внешней торговли и от политики Фиатного банка.

А торговля и Фиатный банк — в ее руках. В силу занимаемой должности имперского счетовода.

— Бесспорно, — подтвердил Мер Ло.

Тон его был столь же почтителен, но сжавшиеся губы и нервозность ясно говорили: он понимает, о чем она думает. В ее руках — не просто завязки кошелька правительства провинции. Управляя Фиатным банком, она контролирует экономическое процветание каждого из ордвиннских князей. И, в отличие от губернатора и правоблюстителя, она может держать князей в узде.

Если она сыграет в эту игру как порядочный гражданин Империи, то покажет себя единственным эффективным чиновником в рядах слабого правительства.

Если она сыграет в нее с умом, в собственных интересах, то станет самым влиятельным человеком в Ордвинне.

Она заставила Мер Ло подождать и опять забарабанила пальцами по дубовой столешнице, размышляя над целями и перспективами.

Бывали на свете царицы и помладше нее. А уж среди героев «Рогатого камня» и «Наставления к вольности» было множество юных (помладше Бару!), но сыгравших ключевые роли в Фалькрестской революции. Может, Кердин Фарьер решил проверить свою таранокийскую находку по высшему разряду? Вдруг он предоставил ей шанс?

Бару погрузилась в изучение карты. А Ордвинн был причудливым краем! Северные земли «лоскутного одеяла» славились лесными чащобами, в центре находилась россыпь вольных городов и поместий, расколовших эту часть Ордвинна, а на юге простирались хлебные поля побережья.

— Мер Ло, — заговорила Бару и провела пальцем по паутине княжеств. — Допустим, меня послали в Ордвинн, чтобы выполнить некую задачу — разрешить весьма серьезную проблему управления. Как по–твоему, в чем могла бы заключаться данная проблема? В убытках от непроизводительной издольщины? В княжеском долговом кризисе? Чем больна твоя родина?

— В Ордвинне есть обычай, постоянный и нерушимый, — можно сказать, краеугольный камень страны, кто бы ни управлял ею… — Мер Ло сделал паузу, и его пальцы замерли, повисли над картой, словно он пытался отвести руку Вару от огня. — Он называется «бунт».

Для подготовки у Бару оставалось еще целых семь недель. «Лаптиар» лягушкой скакал вдоль побережья, принимая на борт свежие фрукты и копченое мясо, доставляя по назначению пассажиров и почту. В море даже к капитанскому столу подавали на обед соленую рыбу и пиво. Пара врачей, уроженцев южной части Фалькреста, фанатично блюдущих доктрину инкрастической гигиены, регулярно подвергали команду бесцеремонным осмотрам. Дважды в день все, отбросив прочь стыд, мылись морской водой. Матросы с гиканьем и свистом швырялись мочалками, нимало не смущаясь своей или чужой наготы — совсем как тараноки. Какое–либо внимание к Бару проявляли лишь с практической точки зрения. Однажды женщина из морской пехоты поинтересовалась, как она тренируется, позже кто–то из матросов заметил, что с виду она ловка и опасна, как тигровая акула, и, наконец, боцман вызвал ее на состязание в лазании но канату (Бару проиграла, но ей понравилось).

— Прикройся! — шутили порой матросы–мужчины. — Идет охота на содомитов!

— А что делают с пойманными содомитами? — спросила Бару.

Все изумленно уставились на Бару.

— Каленым железом их, конечно, — сказал матрос. — Пш–шшш!

— Да вы, наверное, и дома такого насмотрелись, — проворчал его приятель.

Бару равнодушно пожала плечами. Она не собиралась демонстрировать им свою боль. «Наверное, именно так умер отец Сальм», — подумала она.

Когда «Лаптиар» добирался до очередного порта, Бару и Мер Ло сходили на берег. В такие часы Бару диктовала секретарю подробные заметки обо всем, что попадалось на глаза.

В городишке под названием Шанси, населенном поразительно светлокожими, общительными и приветливыми северянами, они посетили госпиталь, где содержались больные раком.

Кердин Фарьер шагал вдоль ряда кроватей, внимательно осматривая меланомы, и изредка комментировал состояние пациентов. Хотя, по его мнению, их светлая кожа являлась обычной для стахечиоидной расы в этих широтах, Кердин был явно чем–то озабочен.

— Вот что внушает мне опасения, — пробурчал он. — Придется спаривать их друг с другом, а там посмотрим, нельзя ли развить их лучшие характерные черты. Будем надеяться, что их удастся специализировать…

Он покосился на Бару и продолжил с неожиданным энтузиазмом:

— Ордвинцы — смесь подобного стахечиоидного типа с кровью имперских майя и неустойчивого расового типа туземных бельтиков. Кто знает, вдруг тебе представится возможность организовать экспериментальный брак. Мой коллега Исихаст постоянно ищет новые кровные линии для очистки.

Отметив его интерес, Бару забеспокоилась. Его бесцеремонные игры с наследственностью и евгеникой не просто нервировали, они пугали. Когда он заговаривал об инкрастицизме, в ее ушах вновь эхом звучало предостережение Аминаты. Бару вспоминала об ужасной судьбе, ожидавшей содомита или трайбадистку, и думала: «Я тоже участвую в этом, но вовсе не обязана любить доктрину. Я должна играть свою роль. Я обязана выжить и получить власть. Тогда я смогу положить этому конец».