— Ответ неплох. Ты все еще наша?

— Ваша?..

Пиньон подняла взгляд к снежной вершине потухшего вулкана.

— Ты провела в школе столько лет. Ты все еще наша? — повторила она.

Сколько раз предавали Пиньон? Сколько ее братьев и сестер продолжают борьбу? А сколько — сменили ремесло и мужей и говорят так же, как ее родная дочь: «Нам не победить»?

— Мать, — запинаясь, заговорила (в который раз!) Бару. — Я ищу другой способ драться с ними. Наберись терпения. Побереги себя. Не… не растрачивай себя понапрасну. Они очень хитроумны. У них есть власть.

— Ты выбрала свою дорогу, дочь, — отвечала Пиньон. — Я выбираю свою тропу.

Бару молча положила руки на плечи матери и расцеловала Пиньон в обе щеки. Затем отец Солит обнял Бару и, в свою очередь, спросил:

— Ты помнишь Сальма?

И Бару обняла его в ответ, поразившись, сколь хрупким он кажется теперь, когда они почти сравнялись в росте.

— Я не забуду отца, — прошептала она ему на ухо. — Я не забуду отцов.

Отец шумно вздохнул — медленно, словно сдерживал этот вздох годами.

Затем он и мать Пиньон отступили от Бару, на лицах их от разилась подобающая случаю суровость.

— Ступай, — сказала мать. И чуть мягче добавила: — Надеюсь, ты вернешься и привезешь с собой все, чего хочешь.

А потом мать Пиньон и отец Солит побрели к дому: с каждым шагом они удалялись от Бару.

Она смотрела им вслед, пытаясь сдержать слезы. Потом ей стало слишком больно, и, повернувшись лицом к морю, Бару пошла к новенькому кораблю.

Спустившись к причальной стенке, она увидела Кердина Фарьера. Он ждал ее у шлюпки с лучезарной улыбкой. Глядя в его глаза, она подала ему руку как равному.

— Значит, ты проводишь меня до Пактимонта и отправишься дальше, в Фалькрест?

— Ты покидаешь дом, — ответил он, — а я возвращаюсь в родные пенаты. Моя работа на Тараноке завершена, и теперь ты можешь начать ту же деятельность в Ордвинне. Изящно, не так ли? Как будто спланировано загодя.

— И какое же это занятие?

— Мое любимое занятие, — изрек он, оттягивая ворот летней куртки. — Я отыскиваю тех, кто заслуживает большего, и возношу их наверх.

Они сели в шлюпку. Окинув взглядом гребцов, определяя их чины и происхождение, Бару наткнулась на встречный взгляд.

— Лейтенант Амината, — произнесла она, хотя живот подвело от злости и нерешительности. — Поздравляю с новым назначением.

— Взаимно, — улыбнулась в ответ Амината. — Поздравляю с поступлением на службу. Насколько я могу судить, ты сдала экзамены замечательно.

Корабль оказался фрегатом под названием «Лаптиар». С его палубы Бару впервые смогла лицезреть весь Тараноке — плодородный, черный, окруженный стаями птиц. Холмистый, с потухшим вулканом, уходящий за горизонт, погружающийся в глубины памяти…

Повинуясь торговым ветрам, «Лаптиар» повернул к северу и пошел вдоль западного побережья Пепельного моря. Бару почти все время проводила на верхней палубе, практикуясь в навигации. Штурман высматривал береговые ориентиры и прокладывал курс по–каботажному, но Бару предпочитала смотреть на солнце и звезды — такие прекрасные, вечные и неизменные.

Расчет долготы требовал более получаса вычислений на бумаге. Ко времени прибытия в Ордвинн Бару удалось сократить это время до двадцати минут. Что ж, если счетовода из нее не выйдет, на худой конец пойдет в штурманы.

Нос фрегата крошил волны в мелкие брызги. Теплые ветры несли с собой темнокрылых буревестников и суда южных моряков с бесчисленных островов Ориати Мбо. Моряки швыряли птицам соленую рыбу и кричали что–то на своих языках.

— Соль и цитрусы, — произнес Кердин Фарьер, поднимаясь к ней на корму и неся в каждой ладони но половинке лимона. — Главные химикалии Империи.

— Соль сохраняет пищу для долгих путешествий, — процитировала Бару, — а цитрусы защищают путешественников от цинги.

Фарьер превратил ее плавание в продолжение экзамена на чин. Едва поднявшись на борт, он сразу же спросил, знакомо ли ей название корабля. Конечно, Бару знала: Лаптиар — имя персонажа классического революционного романа «Рогатый камень». Раньше она могла бы и обидеться, но сейчас ей не сиделось на месте, и возможность лишний раз поработать над собой только радовала.

В ней пробуждалась гордость.

— На Тараноке добывают странную красную соль, — изрек Фарьер, прислонившись к лееру[5] и швырнув обглоданную кость в кильватерную струю. — По–моему, ее называют железистой. За последние годы я отослал несколько образцов домой, в Фалькрест. Двое моих коллег весьма интересуются экспериментальной химией.

Бару поджала губы.

— Не сомневаюсь, любые работы, проводящиеся в Фалькресте, весьма важны.

— Фалькрест — сердце и разум мира.

— Именно так меня учили в школе.

Фарьер протянул ей половинку лимона. Бару отмахнулась, даже не взглянув на нее. Хмыкнув, Фарьер покачал головой.

— Нс капризничай. Фалькрест для тебя еще не потерян. Экзамен — не единственный путь туда, есть и иные дорожки, Бару Корморан. Но они требуют терпения, преданности и компетентности.

— Интересно, чего именно мне не хватило.

— Ты молода. Наследственный потенциал твоего народа пока не изучен. А его вырожденческие негигиеничные брачные обычаи внушают немалую тревогу. Тебе надо радоваться, что…

— А я‑то думала, когда лицо скрыто под маской, значение имеют только личные достоинства.

Фарьер достал матросский нож и принялся чистить лимон. Из–за качки он орудовал клинком излишне осторожно и тихонько посмеивался над своей неловкостью.

— Пожалуй, не теми вопросами ты задаешься, — пробормотал он. — Что, если ты показала настолько высокие результаты, что тебя сочли достойной для дальнейших испытаний? По более строгому счету, в более сложной обстановке? Минуя долгую рутину ученичества и постепенного продвижения по службе? Имперская Республика, как ты справедливо заметила, есть меритократия, где правят лишь самые талантливые и достойные. И в самом скором будущем нам и впрямь потребуется свежая кровь! На севере волки поднимаются из промерзшего логова. На юге буйвол, загнанный в угол, свирепо склоняет рога. Что ж, Маскараду надо сделать решительный ход и выиграть эту игру.

Бару посмотрела на птиц, летящих вдалеке, и попыталась определить направление ветра. Ее мучили тревожные мысли, и она чувствовала себя неуверенно.

Кердин Фарьер оказался не простым купцом — как она и подозревала с первых школьных дней. Бару убедилась в правоте своей догадки после махинаций Кердина с ее экзаменационными результатами.

— Если есть выбор, я бы предпочла знать, кто испытывает меня. И почему вместо ученичества я получила один из высших постов в правительстве имперской провинции.

— Придется тебе поверить, что Имперская Республика лучше осведомлена о том, как и где ты послужишь ей наилучшим образом, — ответил Фарьер, салютуя Бару очищенным лимоном, точно бокалом.

Бару молча отправилась на поиски своего тренировочного клинка и партнера для упражнений.

Вечером Бару вызвала в каюту своего секретаря.

— Мер Ло?

— Да, ваше превосходительство, — подтвердил он, боком протискиваясь в дверь. — К вашим услугам.

Секретарь оказался тощим узкоплечим мужчиной. Цветом кожи он вполне сошел бы за тараноки, разве что был чуть бледноват, как все, кто проводит много времени взаперти, — например, отец Солит. Бесстрастное лицо секретаря украшал легкий макияж по Фалькрестской моде. Неожиданно Бару подумала, умеет ли он петь, и спустя мгновение поняла, что он очень похож на зяблика — любопытного и резкого в движениях. А доверия к внешним впечатлениям она не любила: внешность зачастую обманчива.

Места в каюте едва хватало для двоих. С тщательно скрываемой нервозностью Бару смахнула со свободного табурета свои пожитки.

— Ты из Ордвинна, — заявила она, жестом веля своему первому подчиненному садиться.