Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Почерк у него был чист и понятен. Прочитает даже малограмотный сельский дьячок. Далее нужна была первая фраза, позабористей. Её он долго искал и, не найдя ничего подходящего, начал просто: «1819 года, марта 25-го дня, морской министр, адмирал маркиз де Траверсе, объявил лейтенанту Лазареву 2-му, что император Александр I приказал отправить для открытий две экспедиции: одну к Южному, а другую к Северному полюсам...»

Прошли сентябрь, октябрь, ноябрь. Фаддей писал и писал, почти не отрываясь от стола. То Эме, то Уусталь, то Аго приносили еду, свечи, которые быстро сгорали в укорачивающиеся дни. В середине ноября повалил снег, такой же густой и долгий, как на юге у полюса. Он замёл следы из Кихельконне. Это приходила Айра и подолгу глядела на светящееся окно, на склонённую над столом голову Фаддея, не решаясь войти в дом, где она испытала пусть короткое, но великое счастье.

А в начале декабря Аго запряг пару лошадей и повёз в Виртсу Фаддея и Олева. Первый уезжал продолжать службу, второй — увольняться с флота. Чтоб начинать новую жизнь.

Глава восьмая

Варна и после неё

1

В приёмной маркиза де Траверсе не заставили томиться. Его сразу же провели в кабинет. Иван Иванович выпорхнул из-за стола — этакий красавчик с быстрыми, живыми глазами, бровями вразлёт, узким носом, женственными, бантиком, губками, волнистыми кудряшками, зачёсанными вперёд, — по-русски трижды облобызал моряка. Но говорить он начал по-французски, поскольку русский язык ему давался трудно.

   — Как вы провели отпуск, мой друг?

   — В трудах над рукописью.

   — Конечно, конечно. Государь уже справлялся. Поздравляю с капитан-командором и Святым Георгием.

   — Благодарю, ваше сиятельство.

   — Нет, я вас благодарю! — протестующе замахал белыми ручками барон. — Вы назвали моим именем один из островов в Тихом океане. Спасибо, капитан-командор.

Морской министр извлёк из стопки бумаг заранее приготовленный приказ Адмиралтейства.

   — Я долго думал, куда вас направить, и советую, не приказываю, а лишь советую, принять командование пятнадцатым флотским экипажем. Он расквартирован в тех же Екатерининских казармах, где и Гвардейский экипаж. Согласны?

   — Следовательно, мне нужно из Кронштадта перебираться в Петербург? — Фаддей с сожалением подумал об Аннушке и её милых родителях, но отказываться не стал, не в его привычках было перечить начальству.

Он снял квартиру из двух небольших комнат у Ново-Никольского моста через Екатерининский канал. Одна из них тут же превратилась в книжный склад, а не кабинет. Полутысячная команда экипажа хлопот не доставляла. Офицеры здесь служили давно, обучением молодых матросов занимались старательно (кому же охота уезжать из столицы?), да и сами нижние чины со рвением постигали морскую науку, надеясь потом попасть в более хлебный Гвардейский экипаж. Так что Фаддей мог спокойно писать книгу, поминая добрым словом министра.

Кроме того, в Петербурге он мог общаться с учёными мореплавателями, пользоваться библиотекой. Здесь близко сошёлся с Василием Михайловичем Головниным, ротным командиром Морского корпуса, а потом главным интендантом флота, начавшим беспощадную войну с казнокрадством и взяточничеством. Чаще встречался и с Иваном Фёдоровичем Крузенштерном, который ввёл Беллинсгаузена в учёный совет адмиралтейского департамента. Сюда стекались все сообщения о плавателях мира, о них едва ли не первым узнавал Фаддей.

Одновременно он исполнял должность дежурного генерала при Морском министерстве и генерал-цейхмейстера. Последняя должность была связана с артиллерией, не менее любимой, чем мореплавание и картография. Она позволила скорей продвинуть в строевые части превосходную новинку: замки к пушкам. Раньше канонир приставлял зажжённый фитиль к затравке и производил выстрел. Теперь он только дёргал за шнур — курок на стволе, отжатый пружиной, как в ружьях, спускался и высекал искру. Особенно годилось такое приспособление молодым артиллеристам. Для новичков, не бывших в сражениях, трудно бывало попасть фитилём в гнездо с порохом, да ещё при страхе и качке, а тут мог выстрелить и далеко не храбрый человек, даже юнга.

Несмотря на множество обязанностей, Фаддей всё же довёл книгу до конца. Рукопись в девяти тетрадях с приложением карт, таблиц астронома Симонова, зарисовок Михайлова он отдал Голенищеву-Кутузову на редактирование.

К этому времени Симонов уже издал брошюру в пятьдесят девять страниц с кратким очерком о походе к Южному полюсу. Вернее, он напечатал свою речь «Слово об успехах плавания шлюпов «Восток» и «Мирный» в 1819,1820 и 1821 годах», произнесённую в Казанском университете при возвращении. Иван Михайлович рассудил, что книгу Беллинсгаузен издаст не скоро, а более прыткие западные путешественники быстро пробегут по уже изведанным местам и присвоят обретённые россиянами пространства, поэтому он торопился.

«Мы обогатили круг человеческих сведений открытием тридцати островов, сделали множество полезных наблюдений, умножили музеумы наши новыми и любопытными произведениями природы по ископаемому, прозябаемому и животному царству, — утверждал он, приписывая успех экспедиции «неимоверной неустрашимости и благоразумию обоих вождей» и, конечно, счастью. — Сколько опасностей угрожало нам в местах сих, сколько раз смерть мы видели перед глазами своими и могли б навсегда скрыться в пучине вод...»

Брошюра печаталась в университетской типографии и вышла очень малым тиражом. Тем не менее её заметили за границей и «приняли к сведению», как и другую работу астронома: «Астрономические и физические наблюдения профессора Симонова, сделанные во время путешествия его на шлюпе «Восток».

2

7 ноября 1824 года главную базу Балтийского флота и столицу империи постигло великое несчастье. С запада налетела жестокая буря. Всю ночь в окна хлестал дождь с ледяной крошкой. Вода в Неве поднялась чуть ли не на четыре метра выше ординара, перевалила через гранитные парапеты набережных, хлынула на улицы, сбивая пешеходов, опрокидывая кареты.

Ещё сильней пострадал Кронштадт. Низменный остров Котлин почти весь оказался затопленным. Под ударами волн рушились частные дома, земляные укрепления. «Сила ветра и волнение были так ужасны, что на крепостях опрокидывало и бросало в воду орудия с лафетами, имевшие по 170 пуд весу», — с содроганием вспоминал очевидец.

В этот день стихия уничтожила все укрепления, которые создавались в течение ста с лишним лет. Из девяноста четырёх судов держались на якорях только двенадцать, остальные бросило на берег и мели, они разломались и потонули. Более трёхсот зданий морского ведомства потребовали капитального ремонта, остальные пошли на слом. Главная крепость и флот на Балтике перестали существовать.

После того как буря стихла и подсчитали убытки, Александр I вызвал командора Головнина, исполнявшего должность генерал-интенданта. Зная о том, что царь плохо слышит, Василий Михайлович доложил громким голосом:

   — Как ни горько сообщать вашему величеству, но начатые шаги по восстановлению отечественного флота если не сведены на нет стихийным бедствием, то во многом возвращены к исходному положению...

В тяжёлом раздумье государь прошёл по кабинету, остановился перед командором:

   — Что теперь делать?

   — С удвоенной энергией создавать новый флот.

   — Вот как?! Ценю вашу настойчивость и преданность морскому делу, но сильно сомневаюсь, чтобы после нанесённых потерь можно будет остаться в прежних пределах. Не так ли?

   — Так точно, ваше величество. Сама стихия указывает нам новый путь!

   — Какой же? — насторожился император.

   — Паруса сказали своё слово. Наступает эпоха пара. Надо браться за строительство пароходов. Им принадлежит будущее.

123
{"b":"607283","o":1}