В Кроншлоте начали строить гавань. Несколько лет солдаты, пленные шведы, взятые под Полтавой и в других боях, работные люди из всех губерний добывали камень и глину, возводили стенки для гавани, строили дома и казармы.

После Гангутского сражения в 1714 году к Кроншлоту вместе с победителями пришли десять трофейных судов со 116 орудиями и пленными матросами. Стройка пошла успешнее. Сдали Котлинскую гавань. Но в ней могло размещаться не более сорока кораблей. А Пётр хотел держать у острова весь военный флот и купеческие корабли. Он начертил новый проект просторных гаваней. Для строительства велел послать из губерний рабочих и губернаторов для присмотра за ними. Такого новшества не делалось даже при возведении столицы.

Гигантская работа по реконструкции Кроншлота и сооружению гаваней делалась споро, голодно, кроваво. Появлялись мастерские, эллинги, доки, каменные дома, стенки Средней гавани.

Вскоре Пётр объявил ещё об одном проекте, который поразил даже много перевидевших его помощников. Он задумал разделить остров поперёк каналом, а восточнее в том же направлении провести другой. Перпендикулярно — третий, от западной оконечности острова. И наконец, четвёртый — почти на пятьсот метров севернее третьего. Таким манером на западе он должен был достигнуть моря, на востоке соединиться со вторым каналом. Копались они так широко, чтобы по ним свободно проходили самые большие корабли.

В 1719 году начали рыть первый канал. Он должен был стать и доком. Работали зимой и летом. Землёй, которую выбрасывали тысячи лопат, засыпали мелководье вдоль берега тогдашней гавани. Большое пространство с глубиной от семи до трёх футов годилось для стоянки крупных судов. Его отвоевали у моря, как голландцы, но те потратили на благоустройство своей земли века, русским же отводились считанные годы.

Канал-док размером 20 на 300 метров — Петровский — восприняли в Европе не только как значительное техническое достижение, но и как важное явление в политической жизни. Английские министры, моряки, военные инженеры «владычицы морей» тревожились и недоумевали: зачем московитам такие исполинские доки? Неужели они станут строить стометровые корабли?

Нет, пока таковых не было. Но Пётр предвидел, что такие корабли будут строить и ремонтировать его потомки. Он, как дальновидный политик, рассчитывал на столетия вперёд. Здесь одновременно могли доковаться более десяти судов, как нигде в мире. И, как нигде в мире, для осушения дока Пётр изобрёл гениально простой способ. Вырыли большой бассейн, соединили его с доком, устроили шлюзы. Док наполняла вода из залива. Когда же вводили в него суда и требовалось обнажить их днища, чтобы начинать починку, открывали шлюзы. За несколько часов вода уходила в бассейн. А если бы откачивать такое огромное количество воды насосами, то ушло бы на это месяца два-три. Именно столько времени выливали воду из бассейна в залив. Суда спокойно ремонтировались, а ветряные мельницы махали крыльями, приводили в действие помпы. Когда же требовалось вновь осушить док, бассейн был уже пуст.

Признанные морские державы — Англия, Голландия, Франция, имеющие большие флоты и многовековой опыт судостроения, располагали лишь малыми доками. Они действовали на принципе приливов и отливов. Люди не могли сами осушить док, а ждали, когда вода придёт, путь назад ей преграждали ворота, и когда уйдёт, на что уходило месяц и больше.

В 1723 году в центре Котлина заложили ещё одну крепость — Кронштадт. У стен Гостиного двора устроили Итальянский пруд. Вдоль набережных вытянулись трёхэтажные «губернские флигеля», где первый этаж отводился под лавки и кабаки. Их сдержанную красоту затмил Итальянский дворец князя Меншикова, а Пётр жилище своё построил скромнее, в голландском вкусе, прямо на воде, на сваях в центре Средней гавани.

После смерти Петра строительством Кронштадта занялся Иоганн Людвиг Люберас. Шотландец по происхождению, Люберас вступил на русскую службу, как только Россия присоединила Лифляндию, где обитал род Люберасов, изгнанный из Шотландии. Молодой Люберас знал латынь и все европейские языки, быстро выучился и русскому. Он ведал «рудокопными делами», строил порты и крепости, воевал в Польше, пока, наконец, не занялся последним в своей жизни делом — каналом Петра Великого и укреплением Кронштадта.

В строительство канала много сил вложил и знатный механик-изобретатель Андрей Константинович Нартов. Он поставил три пары шлюзовых ворот, главный механизм докачсанала. Эти ворота надёжно перекрывали воду, были прочны, легки в управлении и прослужили многие десятилетия.

Ко дню окончания работ на дамбе построили деревянный обелиск с надписью: «Дело являет, каков был труд» и «Чего не победит Россия мужеством?» Царица Елизавета Петровна повернула рукоять — ворота шлюза открылись, и в канал под грохот орудийного салюта хлынула вода. 1 августа 1752 года в док вошёл первый корабль. Строитель канала Иоганн Люберас умер через неделю, как хлебороб, завязав последний сноп.

В Кронштадт прибыл генерал-майор Ганнибал, чтобы вместе с Голенищевым-Кутузовым разобрать бумаги покойного. «Арап Петра Великого», прадед Пушкина, Абрам Петрович с 1723 года после Парижа, где обучался инженерному искусству, уже работал на Котлине. Но после кончины Петра рассорился с Меншиковым, который сослал его в Сибирь. Елизавета Петровна вернула его, послала на стройку в Кронштадт. В1762 году он вышел в отставку, «получил абшид», как тогда выражались, и уехал в своё поместье на Псковщину.

Ещё с Люберасом работал на острове и Ларион Матвеевич Голенищев-Кутузов, отец великого полководца. Он прошёл здесь всю карьерную лестницу от поручика до полковника-инженера. Затем его отозвали в Петербург в Главную канцелярию артиллерии и фортификации. В ней он стал ведать всеми крепостями в Прибалтике.

В 1763 году инженер-генерал-майору Лариону Матвеевичу приказали приступить к строительству Петербургского арсенала, следом — к постройке Екатерининского (ныне Грибоедовский) канала, за что по окончании работ императрица Екатерина II наградила его золотой табакеркой с бриллиантами, и, что не менее важно, он заслужил сердечное расположение государыни, позднее распространившееся и на его сына Михаила.

В ноябре 1769 года Л.М. Голенищева-Кутузова назначили в армию Петра Александровича Румянцева, и он с сыном оказался на театре военных действий. После взятия Измаила был определён на службу «ради означения, как бы лучше в том городе сделать укрепление».

Вернувшись с войны «за старостью лет и болезнями», а было тогда Лариону Матвеевичу пятьдесят один год, вышел в отставку генерал-поручиком, поселился в Москве и стал московским сенатором, получив прозвище Разумная книга. Умер он в 1784 году шестидесяти пяти лет от роду, когда Михаилу Илларионовичу шёл сороковой. Всю жизнь отец оставался сыну добрым советчиком и верным другом.

Таким же близким станет будущему «спасителю Отечества» двоюродный дядя Иван Логинович Голенищев-Кутузов. Он был старше Михаила всего на шестнадцать лет, но фельдмаршал князь Смоленский считал его вторым отцом.

К столь пространному описанию истории Кронштадта и жизнедеятельности старших Голенищевых-Кутузовых прибег автор потому, что и Кронштадт, и Голенищевы-Кутузовы окажут на судьбу главного героя нашего — Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена — самое непосредственное влияние, как и другие деятели его времени, без которых невозможно дать полный портрет.

Когда Фабиан поступал в Морской кадетский корпус, Иван Логинович Голенищев-Кутузов уже давно занимал должность его директора. Смело можно сказать, что это заведение стало самым желанным местом приложения всех его недюжинных способностей и блестящего педагогического таланта.

Отец Ивана Логиновича тоже был моряком, но дослужиться успел до лейтенанта. Он умер совсем молодым от чумы в Очакове, когда сыну шёл восьмой год. Иван Логинович родился в августе 1729 года в имении отца в Торопецком уезде Новгородской губернии. Тринадцатилетним отроком его отдали в Сухопутный шляхетский кадетский корпус, но в следующем году перевели в Морской, поскольку он происходил из новгородских дворян, а они по указу Петра I долженствовали поступать на морскую службу.