На другой день островитяне навезли множество снеди, оружия, украшений.

   — Заметьте, Иван Иванович, как разнятся туземцы друг от друга, хотя и живут неподалёку, — сказал Фаддей Завадовскому. — На одних островах мы встречаем совсем диких и злых, на других, как здесь, доверчивых и мирных...

   — Не скажите, — не согласился Завадовский. — Посмотрите, какие шрамы у многих из них. Это не ритуальные наколки. Да и сколько копий и дубин они навезли!

С приближением ночи туземцы заспешили на берег. На шлюпе остались король, Пауль и ещё один старик, похоже, наставник его величества. Они отужинали с офицерами в кают-компании, позабавились ракетным огнём, но ещё более их заинтересовал магнит. Лейтенант Торнсон на лист бумаги положил иголку, снизу стал водить магнитом. Иголка стала бегать и кружить. Король с опаской отодвинулся от Торнсона.

   — Похоже, он принял меня за нечистую силу, — улыбнулся Константин Петрович.

Утром снова окружила шлюп флотилия парусных лодок. Сыновья Фио привезли двух свиней, за что старший получил пистолет со свинцом и порохом. Страстный любитель всякого оружия Митя Демидов показал, как обращаться с пистолетом в схватках с неприятелями. Фаддей насыпал королю семян разных русских овощей. Урок Фио усвоил скоро, поскольку сам занимался земледелием.

Островитяне наперебой звали погостить у них на берегу, но посылать гребные суда без натуралиста Фаддей не стал, ибо в этом случае надо было бы искать надёжную якорную стоянку, терять несколько дней, чего позволить себе не мог, поскольку в южном полушарии приближалась весна, в Порт-Джексоне он хотел заменить степс бушприта, который оказался совершенно ненадёжным. Жители долго провожали шлюпы, держась за ахтертай, и отпустили только тогда, когда увеличился ход и волны начали опасно прижимать пироги друг к другу.

30 августа, в день именин государя Александра I, погода позволила Лазареву и его офицерам прибыть на «Восток». Попивая грог, моряки вспоминали любезное Отечество, родных и друзей. Уже стемнело, как с бака закричали:

   — Человек за бортом!

   — Положить марсель на стеньгу! — послышалась команда вахтенного офицера Лескова.

Все выскочили из кают-компании наверх.

   — Докладывайте! — потребовал капитан.

   — В море упал матрос. Я послал его закрепить кливер. Он шёл по бушприту назад и, очевидно, оступился.

   — Кто?

   — Блоков.

Фаддей хорошо знал Филиппа Блокова. Это был здоровый и проворный матрос. Не верилось, что беда случилась из-за неосторожности. Но пока раздумывать было некогда.

   — Разрешите спустить ялик? — подал голос удручённый Лесков.

   — Немедля!

В ялик прыгнул нетерпеливый Анненков с «Мирного». В руках он держал фонарь. Лейтенант искал упавшего, кладя руль то вправо, то влево. Со шлюпа пускали ракеты, жгли фальшфейеры, вслушивались в тишину — не донесётся ли крик. Но шумели только волны, да в чужом небе безмятежно мигали звёзды.

   — Утонул, страдалец, — удручённо проговорил кто-то из матросов.

Час поисков результатов не дал. Анненков вернулся на шлюп.

   — Пусто, — произнёс он, отдавая фонарь капитанскому вестовому.

   — Где ж найдёшь? Упал же при большом ходе и волнении, — как бы про себя вымолвил Торнсон.

Опечаленные не меньше хозяев гости вернулись на «Мирный».

Фаддей окинул взглядом столпившихся вокруг матросов. При мерцающем свете фонарей их лица показались бледными, как у покойников.

   — Краснопевцев! — позвал он тимермана.

Из толпы выдвинулся старший плотник. Беллинсгаузен кивком пригласил его в свою каюту. Он знал, что Блоков и Краснопевцев были земляками с Псковщины, дружили, несмотря на разницу в корабельной иерархии, один был простым марсовым и получал 15 рублей 10 с половиной копеек в год, другой же — целую сотню, но ели из одного котла, вели задушевные беседы, заступались один за другого, если среди братвы возникали трения.

Усадив тимермана в кресло напротив, Фаддей попросил:

   — Василий, скажи, было ли что на душе Филиппа в последнее время?

   — Особого не замечал, — задумчиво ответил Краснопевцев и неожиданно встрепенулся. — Больно сильно по деревне томился. У него мать осталась с семью младшими сёстрами да братьями. А отец уж перед самым нашим походом помер, грыжа в гроб вогнала.

   — Что ж мне не сказал?

   — Так ведь кому из нас сладко? Филька сам в поход напросился, хотел свет повидать, да чужбина ночью показалась. Источила душу как червь.

   — Ты предполагаешь, что сам?..

   — Про это не говорю. А вообще смерть часто поминал, особливо после Таити.

«Надо у Лазарева Дионисия брать. Пусть на «Востоке» послужит», — подумал про себя Фаддей, вслух же произнёс:

   — Скорее всего, поскользнулся наш Блоков. Качка была, темень...

Краснопевцев бросил на него быстрый понятливый взгляд и, потупившись, согласился:

   — По нечаянности сгинул, по недосмотру. Разрешите идти?

   — Иди... А про грех добровольный и сам не думай, и других не смущай.

   — Неужто не понимаю? Да ещё перед новыми льдами и великими снегами. — С этими словами Краснопевцев выбрался из непривычного кресла и скрылся, осторожно прикрыв дверь каюты.

Итак, третья смерть... По своей ли воле, по чужой ли, но ещё одного человека не стало в экспедиции. Хоть на шлюпе было больше сотни человек, а заменить Филиппа Блокова оказалось некем.

3 сентября поймали большую акулу, матросы звали её прожорой.

Она долго шла в кильватере, сопровождаемая стайкой лоцманов — малых рыб с синеватыми полосками. В ловле участвовали Олев Рангопль, Мишка Тахашиков, Губей Абдулов со Степаном Сазоновым, которых сдружили дни в лазарете, когда у них появились признаки цинги. Они выбрали самый крепкий канат, большой крюк, выдерживающий свиную тушу, конец закрепили за кнехт. В уду с приманкой акула вцепилась сразу.

   — Разогнёт крючок, зараза! — закричал Мишка, удерживая из всех сил натянувшийся конец.

Ему на помощь ринулся Дионисий, ухватил канат медвежьими лапищами, задержал покатившегося было к кормовым леерам матросика.

   — Набрасывай петлю под ласты! — рявкнул святой отец Олеву.

Рангопль быстро отмотал от бухты конец саженей десять, соорудил петлю и с нескольких попыток подцепил прожору. Один Дионисий, остальные только мешали, вытащил хлестающуюся разбойницу на палубу. Губей изловчился кувалдой размозжить ей морду. Под ластами нашли двух рыб-прилипал с локоть длиной. Разрезали брюхо и в желудке обнаружили среди полупереваренной рыбы и креветок раковину с человечью голову.

   — Вот это пасть! — воскликнул поражённый Мишка.

   — А глотка? — напомнил священник.

Яков Берх замерил длину — девять саженей от носа до хвоста. Он хотел сделать чучело, но оно заняло бы много места. Ограничились тем, что содрали шкуру, счистили мездру и засолили в бочке. Плавники отдали на камбуз для холодца, а мясо выбросили, поскольку русские относились к нему с тем же предубеждением, как к собачатине или крысятине.

Через два дня увидели идущее навстречу судно. Просигналили флагами просьбу остановиться. Транспорт развернулся в дрейф. К нему на ялике отправился Демидов узнать, нет ли каких новостей из Европы. Марсовые убрали паруса. Всё равно надо было ждать «Мирный».

Глядя вслед удалявшемуся ялику, Фаддей подумал, не пора ли мичмана производить в лейтенанты. Такая власть начальнику экспедиции была дана, как и когда-то Крузенштерну, который во время плавания присвоил Беллинсгаузену звание лейтенанта. Но это произошло через семь лет службы мичманом, как предписывал петровский Морской устав. А Митя выпустился из Корпуса в 1815 году и только шестой год носит мичманские звёздочки. Пусть подождёт, если не совершит чего-либо геройского в этом плавании.

Через час Демидов вернулся. Он доложил, что судно «Фаворит» принадлежит купцу из Калькутты, неделю назад оно вышло из Порт-Джексона и направляется в Батавию, далее — в Индию.