К ним, мореплавателям, открывателям, Беллинсгаузен испытывал особенную приязнь. С отцовской нежностью относился он к Петру Кузьмичу Пахтусову. Этот молчаливый моряк с лицом аскета-простолюдина, сын шкипера, здесь же в Кронштадте окончивший штурманское училище и в чине унтер-офицера отправленный в Архангельск, занимался гидрографическими работами на побережье Северного Ледовитого океана. Они велись в тяжелейших условиях, часто при бескормице и без необходимого снаряжения. Матросы и наравне с ними работавшие офицеры выбивались из сил, болели цингой. Но исполняли свой долг.

Далее Пахтусов загорелся целью исследовать Новую Землю — остров совершенно неведомый. На карбасе «Новая Земля» и шхуне «Енисей» отважный штурман с верными единомышленниками вышли в море и провели съёмку побережья островов. Им пришлось зазимовать. От холода и недоедания умерло двое матросов, остальные тяжело болели, но не бросали работу. На обратном пути шхуна затонула со всей командой. Карбас бросило на мель у Печорской губы. Пахтусову отсюда удалось добраться до Архангельска на оленях.

Но и в этой дороге у него созрел план нового предприятия. В этот раз зимовали в западном устье Маточкина Шара. От цинготной болезни и ревматизма Пахтусов потерял четверых товарищей, остальные настолько ослабели, что не смогли выйти в море следующей весной, а передвигались только по берегу.

От чудовищного напряжения сил и неимоверных лишений, на которые могли идти только русские люди, Пётр Кузьмич скончался в тридцать шесть лет, успев всё же на карты Новой Земли вместо пунктира положить точные очертания и собрать огромный материал для лоции Карского моря.

В лето 1827 года тряхнул сединою Дмитрий Николаевич Сенявин, знаменитый флотоводец, извечный враг турок и оппозиционер всякому насилию. Его не любил Ушаков, но готов был доверить ему флот. Декабристы прочили его в будущее конституционное правительство России. Однако Николай не стал привлекать его к ответственности. Более того, он извлёк старика из забвения, назначил членом Верховного уголовного суда, ввёл в Комитет образования флота, который при нём из «комитета по утаптыванию мостовых» превратился в действенный орган по устройству портов, кораблестроения и морской артиллерии. Адмирала избрали академиком, назначили сенатором. И вот теперь поставили командующим эскадрой против турок в Средиземном море.

Беллинсгаузен подробно рассказал Сенявину о своём недавнем плавании в ту сторону, о том, что удалось разведать.

   — Жить — значит быть в пути. Завтра чуть свет я под парусами, — поблагодарив за сведения, произнёс адмирал.

Свой флаг он поднял на грот-стеньге 74-пушечного корабля «Азов», которым командовал теперь Михаил Петрович Лазарев. В эскадре было девять линейных кораблей, семь фрегатов, четыре брига и корвет.

«Все корабли и фрегаты соблюдали во всей точности места свои в ордерах (походных порядках), сколь же верно ночью, как и днём, и все движения и управления производились быстро и правильно, ордер или колонна никогда и ни в каком случае не нарушались.. Старейшие и опытнейшие моряки Дании и Англии, посещавшие эскадру в Копенгагене и Портсмуте и видевшие её в действиях, единодушно отзывались, что столь примерной и отличной эскадры они никогда видать не ожидали», — писал сенявинский биограф лейтенант Броневский.

Притулившись возле рулевого, адмирал ставил перед собою компас, расстилал лакированную карту и сам направлял ход корабля, и только лишь тогда, когда эскадра миновала опасные места, спрашивал чаю. Горизонт, небо, всё злобно темнело. Дождь — тяжёлый холодный дождь осеннего балтийского ненастья — заслонял другие корабли.

На подходе к Портсмуту лоцманы встречали русских. Адмирал от их услуг отказался:

   — Наши корабли слишком хорошо знакомы с портами Англии.

Это он вспомнил позорное пленение его эскадры в Портсмутском порту, когда Британия встала на сторону Швеции в российско-шведскую кампанию 1807—1809 годов.

Теперь врагом были турки. Пожар, предрекаемый когда-то послом в Порте Григорием Александровичем Строгановым, должен был разгореться со дня на день. Несмотря на активное давление России, защищавшей христианские народы Греции и Балкан, турки продолжали притеснять и угнетать их. Феодальная власть пашей, баев, янычар не могла уже держаться на одной крови и казнях.

Под влиянием Французской революции началось глухое брожение. Поэт и революционер Ригас написал гимн, греческую марсельезу: «Вставайте, сыны Эллады, славы час уже настал».

В дунайских княясествах началось восстание под руководством Тудоре Владимиреску. На помощь из России пришёл вооружённый отряд волонтёров. Его возглавил генерал русской службы Александр Ипсиланти. Но турки со страшной жестокостью расправились с восставшими. По Оттоманской Порте прокатилась волна погромов. В Константинополе повесили 84-летнего патриарха Григория V. Чудовищную расправу янычары учинили на острове Хиос. Из стотысячного населения уцелело лишь две тысячи, остальных либо убили, либо продали в рабство. Двадцатитысячная армия турок вторглась в Морею, к берегам двинулся её флот.

Просвещённые монархи Священного союза осудили восставших греков как мятежников, выступивших против «законной власти». Но греки не сложили оружия. Их небольшие суда отважно вступали в схватки с многопушечными кораблями. До русских моряков докатилась молва о подвиге некоего Канариса, который на брандере пробился к стоянке Хиоса и сжёг флагманское судно.

К грекам устремились добровольцы из России, Германии, Франции, Англии. Среди них был и великий поэт Байрон, отдавший жизнь за свободу Греции.

По совету австрийского князя Меттерниха султан обратился за поддержкой к своему могучему вассалу Мухаммеду-Али, правителю Египта, пообещав отдать ему Сирию и Кандию (остров Крит). В феврале 1825 года в Морее высадились египетские войска. Ими командовал сын египетского султана Ибрахим-паша. Египтяне, обученные по европейскому образцу французскими офицерами, овладели большей частью Морей. Они варварски разоряли страну, сжигали и вытаптывали посевы, разрушали села, вывозили в Египет греческих крестьян и женщин.

Опустошив Морею, в мае 1825 года Ибрахим-паша подошёл к городу Миссолончи, который турки осаждали несколько лет. Стиснутые плотной блокадой, потеряв всякую связь с внешним миром, горожане стали умирать от голода. Обессиленные воины с трудом держали оружие, но не помышляли о сдаче. Они держались всё лето, осень и зиму, необычно холодную для этих мест. Лишь в апреле 1826 года египтяне и турки прорвались через стены и истребили всех защитников.

Но в горах Морей и Аттики, в водах Эгейского моря греки продолжали борьбу. Из их рядов вышел Макриянис. Благодаря своей отваге и уму, он стал признанным командиром повстанческих отрядов. Национальное собрание избрало Иоанна Каподистрия, состоявшего ранее на русской службе в Министерстве иностранных дел, президентом Греции.

Под воздействием всех свободолюбивых людей послы России, Англии и Франции заключили конвенцию об «умиротворении». Они предложили Турции прекратить военные действия, вывести из Греции флот и войска, предоставить грекам автономию. Однако турки отклонили мирные предложения и начали готовиться к захвату оставшихся в руках греков островов. Тогда-то и пробил час адмирала Сенявина.

Однако старик сумел доплыть лишь до Портсмута. Жестокая болезнь свалила его[60]. Командование эскадрой принял контр-адмирал Леонтий Петрович Гейден.

9 сентября, когда эскадра находилась у берегов Сицилии, её настиг шторм. Утром при уборке крюйселя на корабле «Азов», перед нашествием шквала, с рея упал в воду матрос. Мичман Домашенко бросился с кормы в воду, подхватил утопавшего, но волнением и шквалом их отнесло далеко в море. Спустили шлюпку, но она не успела доплыть до моряков. Оба они утонули.

Когда Моллер доложил Николаю о горестном положении матери Домашенко, тот не раздумывая начертал: «Несчастной матери дать в пенсион по смерть двойной оклад противу получавшегося сыном, а если есть сёстры, то распространить и на них до замужества. Об отличном подвиге г-на Домашенки объявить по флоту в вашем приказе».