К вечеру путешественники вернулись. Они привезли образцы камней, мха, морской травы, полдюжины пингвинов и трёх живых котиков.

— Пресная вода там есть, — сказал Лесков, — но в ручьях. В одном месте нашли туши ободранных котиков, палубную доску и бочку. Значит, на северном мысе зверобои были.

Фаддей пошёл вдоль южной кромки Шетландских островов. Хорошая видимость позволила обозреть и описать 160 миль побережья.

Привезённых котиков поместили всех вместе в ванне на юте, но они всё время беспокойно ворчали друг на друга и дрались. Чтобы они не перепортили своих шкур, двух пришлось забить. Берх препарировал их и нашёл в желудках много голышей и острых камешков. Как и птицы, тюлени глотали камни для лучшего пищеварения.

Беллинсгаузен жалел, что в экспедиции не было профессиональных натуралистов. Их обязанности исполняли офицеры и грамотные доброхоты из команды. Одни описывали разных птиц, животных, другие изготовляли чучела, третьи следили за течениями, солёностью, погодными явлениями южных морей... Когда по возвращении учёные и музеисты Адмиралтейства ознакомились с коллекциями и записями наблюдений, то с похвалой отозвались о их трудах.

Обследуя Южный Шетландский архипелаг, моряки открыли ещё несколько островов: Трёх Братьев — по схожести, Рожнова — в честь старшего друга Беллинсгаузена Петра Михайловича Рожнова, под чьим началом состоял Фаддей в первые годы службы, Мордвинова — бывшего морского министра, Шишкова.

В плавании, казавшемся бесконечным, в холодах и дождях, снегопадах и штормах, под звон получасовых склянок, шум волн, криков полярных птиц и утробный рёв зверей протащился февраль. Поломались полусгнившие кницы, едва держались мачты, всё больше и больше шлюп набирал воды из порушенного форштевня, и матросы едва успевали откачивать её. Мерзкая сырость, опостылевшая однообразная еда, скука грозили подорвать здоровье людей.

Сдох котик, взятый в Новой Шетландии. Сколько ни старались матросы кормить его разной вкуснотой и свежим мясом, он пищи не принимал и худел с каждым днём. А рыбы для него достать не могли.

Какаду, за которого когда-то капитан заплатил три бутылки рому, выпорхнул из клетки в каюте, влез по вантам на верх грота. Денщик Мишка хотел его снять, но попугай полетел и свалился в море прямо перед шлюпом. К его счастью, ход был тихим, матросы с борта подставили шест. Испуганный баламут вцепился когтями в дерево, его подняли из воды, но и после он не скоро ослабил хватку. Погибло много кур и птиц, взятых в Порт-Джексоне и на тропических островах Океании. Они не вынесли сурового климата.

Обратный путь в Рио-де-Жанейро протекал более или менее благополучно при хорошем ветре. Фаддей приказал увеличить скорость. Хотя с носа втекало много воды, но её беспрестанно откачивали специально отобранные команды из здоровых, ещё не обессилевших матросов.

И наконец, показался бразильский берег, горы, знакомая «Сахарная голова» у входа в Рио-де-Жанейрский залив. Матросы начали вытаскивать сырое бельё и одежду. Развешивать на вантах и верёвках, протянутых вдоль бортов, отворили каюты и люки, приободрились, повеселели. Да и сам Фаддей как-то не верил, что вывел экспедицию из пасти лютого дьявола — Южного Ледовитого океана.

Среди разного чиновного и таможенного люда Фаддей не заметил сразу добрейшего вице-консула Петра Петровича Кильхена, а когда столкнулся нос к носу, то несказанно обрадовался, будто не виделись целую вечность.

— А где Григорий Иванович? — спросил он о Лангсдорфе.

Оказалось, не удержала учёного консульская должность, организовал экспедицию и отправился вглубь бразильских джунглей в качестве натуралиста и естествоиспытателя.

Освоив прежнюю стоянку у Крысьего острова, отдав все распоряжения об устройстве команды и занятиях, капитаны поехали к министру-посланнику фон Сераскеркену.

Генерал с большим вниманием выслушал рассказ о плавании, расспросил о Южных Шетландских островах. Со своей стороны, Фаддей попросил, сверх обычного снабжения свежими продуктами, поискать у вольных купцов новые кницы взамен сгнивших и разрушившихся от тяжёлых перегрузок. Фёдор Васильевич обещал сделать всё, что в его силах.

С 1 марта матросы принялись готовить шлюпы к последнему плаванию через Атлантику. С Завадовским и Лазаревым Беллинсгаузен поехал посмотреть стоявший неподалёку американский фрегат «Конгресс». Содержался он в чистоте и порядке, но, сойдя на нижнюю палубу, русские моряки увидели покойника в гробу. Сопровождавший капитанов американский сержант морской пехоты сказал, что за три месяца плавания из Кантона до Рио они выбросили за борт семьдесят человек, а восемьдесят других больны, лежат на койках в жилых палубах.

   — А что у них — холера, цинга? — спросил Завадовский.

Американец пожал плечами:

   — Думаю, тропическая лихорадка.

Фаддей пожалел, что не взял с собой штаб-лекаря, тот скорей бы поставил диагноз. Тем не менее, опасаясь заразить свои экипажи, Беллинсгаузен и Лазарев запретили всякое общение с матросами «Конгресса».

На Крысий опять свезли Симонова с инструментами, кузницу и мастерские, купоров для исправления бочек. Для ремонта носовой части «Востока» из нижних трюмов откачали всю воду, выгрузили рангоут и освободились от переносных тяжестей, переместили балласт на корму. Наклонили судно настолько, чтобы киль вышел из воды. Мастеровые ободрали искорёженные листы, нашили новые доски, проконопатили пазы, особенно шпунтовый паз, через который, оказывается, текла вода в трюм, обшили новой медью.

Однако, несмотря на все старания Кильхена, книц у вольных купцов не оказалось. Тогда Фаддей попросил вице-консула закупить дубовые кницы в здешнем адмиралтействе. На «Восток» приехали командир порта с корабельным мастером. Португалец-мастер брался за работу, но запросил такие деньги, которых попросту не было в судовой кассе. Сошлись на том, что адмиралтейство продаст лишь дерево и кницы, а остальное выполнят сами матросы. После долгих проволочек и затруднений из адмиралтейства прислали восемнадцать книц. Половину употребили под бимсы, другие приделали стандерсами. Старые кницы не убирали — боялись их трогать, чтобы не затягивать ремонта. Он и без того продолжался до апреля.

В это время русские моряки оказались свидетелями разгоравшегося политического конфликта при португальском дворе. За несколько дней до прихода шлюпов в Рио король объявил о своём намерении вернуться в Лиссабон. В сопровождении многих духовных особ и придворных он поехал на своей вызолоченной барже на флагман «Хуан VI». На нём он хотел отправиться в метрополию. «Восток» и «Мирный» уже стояли на рейде. Когда король проезжал мимо шлюпов, матросы с рей кричали «ура», канониры стреляли из пушек. Гребцы на барже осушили вёсла, какой-то сановник с королевским штандартом в руке произнёс речь, приветствуя Россию и её императора.

В один из дней Беллинсгаузен с Лазаревым и Завадовским съехали на берег, чтобы увидеть народное собрание. На нём должны были выбрать некоторых министров и депутатов для вручения королю просьбы дать народу Бразилии испанскую конституцию, которая существовала бы в полной силе до принятия португальской. Такое собрание интересовало потому, что они, русские, живущие под скипетром самодержавным, не знали никаких конституций и никогда не видели подобных ассамблей.

Дома на главной Биржевой улице украшали шёлковые флаги, выставленные из окон. На тротуарах толпился народ. Людьми был забит и зал мэрии в виде амфитеатра.

После долгих споров, затянувшихся до вечера, выбрали пять депутатов из разных сословий — военных, купцов, плантаторов, ремесленников. Избранники отправились пешком из мэрии во дворец короля. В зале загремела музыка, во дворе стали рваться ракеты, извещая о том, что депутатская делегация на подходе. За ними повалил народ. Но зал не опустел, а поредел: остались доругиваться самые рьяные спорщики.

Толпа увлекла и наших моряков, заинтересованных, чем же закончится вся затея. По пути шествия из освещённых окон махали белыми платками, кричали «виват! виват!», словно одержали неслыханную победу.