И не они ли подсказали ему верную мысль — запрятать в этой дубраве на время битвы с ордынцами принёсшей окончательную победу русским засадный полк во главе с двоюродным братом Владимиром Серпуховским и мудрым Боброком?!

После поездки на возвышенное место, расположенное от Зелёной дубравы в противоположной стороне, на правом берегу речки Нижний Дубик, по всеобщему мнению сразу названное Красным холмом (с него Мамай будет руководить во время битвы своими туменами), московский князь крепко заснул в своей юрте и увидел сон...

Огонь увидел до небес, огромный огонь, который пылал на Красном холме. А вокруг него бегали какие-то люди, то ли ордынцы, то ли русские — не разобрать, и отгоняли трещотками, свиристелками, верещалками птиц, которые так и летели в пламя. А птицы эти — кулики, кои населяли открытое место между Доном и Непрядвой, Смолкой и Нижним Дубиком, — оттого-то поле и зовётся Куликовым.

Проснулся Дмитрий и рассказал сон Пересвету.

   — Огонь — ты же, княже, видел его недавно... За Лихарёвским городищем. Когда несчастные запалили избы... А птицы — словно в жертву Богу или Духу. А я полагаю, скоро здесь или на Рясском поле такое начнётся, тут уж не до птичек... А будет огонь и пепел!

   — Да, верно — не до птичек... Пусть и Божьих! Топор, меч и стрела... И будет великий огонь!..

...Из деревни Смекаловки пришло мне письмо от Белоярова.

«Хотел раньше тебе написать, да всё некогда — время сейчас запарное: сев на носу. Пришёл ко мне председатель и говорит: «Силуян, валенки валять — дело хорошее, но сейчас важнее сельхозтехника. Помоги нашим механикам с ремонтом...» Вот и помогаю. Правда, из меня механик-то не ахти какой... Что-то поднесу, подержу, пока сварщик тыкает электродом в железяку, ось вставить могу, колесо привернуть, гусеницу натянуть или же кувалдой где ударить... В руках сила ещё есть...

А пишу я тебе насчёт посоха Пересвета. Говорили мы про него с тобой и про историю тоже... И самому интересно стало: куда же, думаю, он из монастыря делся?.. У отца Василия, как помнишь по моему рассказу, которого на Дмитриевой горе фашисты убили, дочь ещё до войны замуж вышла и жила в Скопине на Песочной улице.

И вот, как выдался свободный день в воскресенье, приоделся я и вместе со смекаловскими мужиками и бабами поехал на базар. А Песочная улица от рынка совсем недалеко: через мост перейти.

Ну, в общем, нашёл я домик Варвары Васильевны, она меня не признала поначалу — сколько годов-то прошло! И, если б не разговор с тобой о Дмитрии Донском, о посохе Пересвета, о монастыре на Дмитриевой горе, разве я бы зашёл в этот домик?! Ну, поговорили о том о сём, и спросил я её о посохе Пересвета.

«Как же, помню... — отвечает. — У меня в детстве часто зубы болели, так мама заставляла погрызть его маленько. Как мышка поскребёшься о ствол зубами, глядь — и легче становится. А какой он большой был — не поднять, с двумя рогульками наверху, прямо ствол яблони...

После войны, как побили Гитлера, стали мужики вертаться. И вернулся с ними Павел Ильич Сальников — учитель-историк из второй средней школы. Так вот он этот посох раскопал в развалинах церкви, которую фашисты разрушили. Раскопал и поместил его в наш городской музей. Но вот лет десять назад в этом музее пожар случился, огонь-то быстро успели загасить, а вещи в Рязань вывезли...»

И думаю, — писал далее Силуян Петрович, — а не хранится ли посох в Рязанском краеведческом музее?.. Узнай. И напиши обязательно. Не забывай нас, приезжай в Смекаловку.

Передаёт тебе огромный привет бабка Марина Кочеткова, и дядя Пётр Зайцев, и родная твоя тётя Наташа.

К сему низко кланяюсь —

Силуян Белояров».

...Видел Рязань в разное время. Впервые ещё школьником я летел в неё с тяжёлым воспалением лёгких на «кукурузнике». А выписавшись из больницы как раз под Новый год — тридцать первого декабря, — долго бродил по заснеженным, ярко освещённым вечерними огнями, праздничным улицам Рязани, широким, заново отстроенным, — в шестидесятые годы город быстро строился, расширялся. Помню голубые ели на площади Победы и возле гостиницы «Москва».

Приходилось позже останавливаться в ней, когда приезжал в Рязань по делам, бывая не только в воинских частях, но и на заводах и фабриках, и просто так, чтобы полюбоваться историческими памятниками и заокскими далями. Большой современный промышленный город!

Первое упоминание о Рязани мы находим в изначальной русской летописи — «Повести временных лет», где она большей частью именуется «Резань». После описания ссоры Святослава и Владимира Мономаха с князем Олегом Святославичем говорится: «Олегъ же вниде исо Стародуба вонъ и прииде к Смолнску и не принаша Смоляне и иде к Резаню...»

Но всё-таки считают основателем Рязани великого князя Святослава Игоревича, который в десятом веке совершил прославленный поход с целью освободить русское население Поочья от дани хазарам. Он прошёл со своим войском из Киева по всей Оке и Волге до Каспийского моря и, как известно, вернул свободу русским сёлам этого края. Святослав Игоревич, естественно, должен был создать там опорные пункты — крепости. Он начал строить их в 965 году. Это подтверждают и сохранившиеся крепостные валы Старой Рязани (внутреннее, северное кольцо), которые, по данным археологических раскопок, относятся к десятому веку. Однако как торговый город Рязань оформилась значительно позже — в 1095 году, и эту дату принято считать днём её рождения.

Высокий уровень развития русской торговли в Поочье вызвал к жизни совершенно особую монетную единицу — перерезанный пополам дирхем — так называемую резану, которую находят при раскопках во множестве. Это было чисто рязанское изобретение. Отсюда и возникло название укреплённого города на Оке.

На лёгких лодках по рекам Ранове, Хупте, Вёрде, Воронежу, Дону в другие города Руси, а по Оке и Волге уже на ладьях в дальние страны везли рязанцы мёд, воск, шкурки бобров, а на рынок Старой Рязани стекались пёстрые ткани и благовония Востока, парча и золототканые одежды Византии, жемчуг и драгоценные камни Индии; здесь продавали ловчих соколов, меха соболей и горностаев, торговали скотом и красивыми невольницами. Но всего охотнее рязанцы покупали знаменитые франкские мечи, луки, кинжалы и копья. Каждый житель Старой Рязани, будь то ремесленник или торговец, был также и искусным воином, — город, находившийся на границе Дикого поля, из которого совершали набеги кочевники, требовал этого.

Обычно такие набеги предпринимались зимой, когда воды реки и мещёрских болот сковывались льдом, по которому можно было близко подойти к крепости. Дозорные, завидев кочевое воинство, двигающееся со скотом, жёнами и детьми, жгли костры, подавая сигналы дымами, а в церквах звонили колокола во всю мощь, собирая вооружённых людей. Неорганизованных, пёстрых кочевников, состоящих из половцев и кипчаков, нетрудно было отогнать от города.

Но вот наступил 1237 год. Так же льдом покрылись озёра, болота и Ока. И когда дозорные просигналили, что идёт враг, не было паники и уныния среди горожан: авось и теперь отгоним. Но то оказался другой враг — хорошо вооружённый, с железной дисциплиной, многочисленный, со своими тактическими приёмами ведения боя, с беспрекословным повиновением приказам военачальников, решительный и не знающий жалости. Это уже была хорошо обученная и отлично оснащённая армия, которой предводительствовал хан Батый — внук Чингисхана. Рязанцы, вышедшие, как всегда, из крепости навстречу неприятелю, вдруг увидели перед собой несметные полчища и вынуждены были отступить за земляные валы, рвы и дубовые стены города и запереть ворота.

...И на этот раз, приехав в Рязань, чтобы узнать о посохе Пересвета, я снова с волнением смотрел в Краеведческом музее панораму штурма Старой Рязани Батыем.