В передке у ног Игнатия стояла закутанная в длинные холсты посуда, решета с отборным овсом и ячменём для лошадей, и под ними тоже находилось оружие.

Оружие взяли на всякий случай: духовные люди были всегда почитаемыми на Руси, их не трогали не только простые смерды, но и ордынцы и даже разбойники, а бедных монахов и подавно, — что с них возьмёшь?.. Глиняные горшки разве, которые они возят на продажу. «А мало ли что?..» — рассудили Боброк и Пересвет, сбирая в дорогу князя Дмитрия и его неразлучного товарища Михаила Бренка. И для пущей безопасности снарядили в санный обоз кроме Якова верных дружинников великого князя...

В сани запрягли лошадей, которых выбирал сам Боброк с собственной конюшни. Сменные, бежавшие сбоку, были Владимира Серпуховского.

Как только миновали последние разбросанные в беспорядке на окраине Москвы низкие избы ремесленников, сразу же углубились в сосновый лес. Дорогу уже успели прикатать. Лошади бежали резво, и из-под их копыт весело летела в лицо Якову снежная пудра.

   — Дядя Александр, а вправду люди говорят, что сам великий князь одноглазого Бегича зарубил на Воже: развалил мурзу на две половины, а уж когда меч седло разрубил и в круп лошади вошёл, тогда и сломался? — тихо спросил Яков Пересвета, поглядывая на спящего Дмитрия Ивановича.

   — Ну раз люди говорят, значит, вправду. А ты сам об этом у него спроси.

   — Что ты?! Боязно... — искренне удивился Яков.

   — Чего испугался? — открыл глаза Дмитрий. — Вот отче говорит, медведя ножом валишь...

   — Да я... Так. Ничего... — засмущался Яков, но, увидев на губах великого князя улыбку, приободрился. — Дак ведь то медведь, княже, чего же его бояться?!

   — Вот те раз... Ну уж коль любопытен, отвечу: одноглазого Бегича не я зарубил, а Даниил Пронский, только он его не развалил, а голову ему ссек. Ловок в бою, а конь под ним словно вьюн: крутится, топчет врагов копытами. Я уж после битвы говорю Даниилу: «Продай коня». — «Нет, — отвечает, — княже, не продам, а подарить могу». Да я не принял такого подарка: видел, что для него этот конь значит... Великое ему спасибо за то, что стоял со мной рядом на Воже, крепко стоял, не дрогнул!..

Выехали из леса, и открылось поле. Вдалеке уже стало светлеть — время к рассвету близилось. Дорога начала взбираться всё выше, и, когда лошади вынесли на высокий холм, справа внизу увиделся большущий овраг, заросший густым орешником, маленькими соснами и молодыми дубками, запушёнными снегом.

Кони вдруг заржали, рванулись влево от дороги, захрапели, сменные натянули постромки, коими были привязаны сбоку саней, и Игнатий Стырь закричал, дёргая вожжами и правя свои сани так, чтобы они закрыли княжеские со стороны оврага:

   — Волки!

Среди кустарников и сосенок замелькали зелёные огоньки глаз хищников. Дружинники на санях Игнатия вытянули из-под решет с овсом и ячменём саадаки.

Яков хлестнул вожжами по крупу коня и крикнул дружиннику, который сидел за возницу на первых санях, чтоб гнал быстрее. Лошади рванулись как очумелые.

Князь вытащил нож, положил рядом. Бренк сделал то же самое.

   — Дядя Александр, возьми вожжи и правь лошадью, — обернулся Яков к Пересвету.

Стая волков вырвалась из оврага и полукругом побежала за обозом. Яков насчитал в стае пятнадцать хищников. И тут вдруг волки разделились, одна половина так и продолжала бежать сзади, другая вырвалась вперёд, стараясь пересечь дорогу. Дмитрий Иванович ткнул рукой в спину Пересвета:

   — Погоняй, отче, погоняй. Надо нам первые сани обойти: что он там один сделает, его сразу с лошадьми и разорвут волки. Да потом надо к нему из третьих саней людей подсадить.

Лошади, управляемые Пересветом, вырвались и понесли. Волки тоже побежали быстрее. В предрассветной белесе уже были видны их крупные головы и оскаленные пасти.

Яков прицелился в бегущего впереди хищника, натянул тетиву, и стрела впилась волку сбоку в грудь, зверь кувыркнулся и, густо окровавив снег, забился в судорогах. Несколько волков налетели на умирающего и стали рвать его зубами. Но тут бегущий чуть поодаль здоровенный хищник, видно вожак, расшиб эту кровожадную голодную свору своей мощной грудью, и она, подчиняясь его воле, снова бросилась в погоню за лошадьми.

Второго волка порешил из лука Бренк. На третьих санях дело обстояло лучше: сзади них валялись на поле мохнатыми разбросанными холмиками уже четыре хищника.

Ещё одного сразил метким ударом стрелы князь Дмитрий. Восемь остальных во главе с сильным вожаком продолжали настигать скакавших лошадей.

И тут стременная, более не выдержав этого молчаливого и отчаянного состязания в беге, кинулась в сторону и, порвав постромки, вырвалась на заснеженное поле. Но снег, подмороженный лишь сверху, стал проваливаться под её копытами, и бег заметно замедлился. Два волка прыжками достали лошадь: и вот уже один бросился ей на спину, другой вцепился в шею. Лошадь упала и замолотила ногами о землю.

Вожак продолжал бежать. И за ним, не отставая, тоже бежала, судя по росту, по узкой морде и короткой шерсти, волчица.

Великий князь снова натянул лук, и стрела попала в живот волчицы. Обливаясь кровью, она стала отставать. Но вожак даже не сбавил шаг, он весь находился во власти бега и азарта борьбы.

Уже хорошо были видны его упругие ноги, которыми он далеко отталкивался от подмороженного снега, — бежал красиво, вытягиваясь в струну. И сколько ни целились в него и Яков, и Бренк, и князь Дмитрий, стрелы проносились мимо.

— Вот дьявол, заговорённый, что ли? — засмеялся громко Яков, и смех его как-то странно и неуместно прозвучал сейчас в воздухе, накалённом от сумасшедшего бега и пропитанном запахом волчьей крови.

Их лошадь, оставшись одна с оборванными постромками, стала косить глазом, хрипеть и исходить пеной: её охватывал страх. Она шарахнулась вбок, вырвала полозья из наезженной колеи, и находившиеся в санях люди чуть не вылетели на дорогу. Волк, воспользовавшись замешательством, вдруг широко и свободно прыгнул, намереваясь вцепиться в холку коню, но промахнулся и, задев туловищем о передок саней, упал в них. Развернувшись, кинулся на Бренка, тот стукнулся о дощатый борт, сбитый телом хищника. Но в этот момент к волку бросился Яков, стиснул руками его горло и так сдавил, что хищник-вожак дёрнулся задними ногами, рыгнул кровавой пеной и затих.

Лошади стали, дрожа от страха и отчаянного бега.

   — Добро, Яков, спасибо! — похвалил московский князь и похлопал молодого Ослябю по спине.

   — Это воротник вам, княже, — он протянул задушенного волка на дно саней, а Яков Ослябя вытер с ладоней кровавую волчью пену.

Снова упрятали в солому оружие, пожалели о разорванной волками сменной лошади и тронулись в путь. Опять въехали в лес. Стволы сосен, прямые, как лезвия мечей, уходили далеко ввысь, ели разлаписто стелили свои ветви над просекой и чуть не гладили ими головы лошадей.

   — А ты, Михайло Андреевич, — обратился Дмитрий к Бренку, — предлагал не сани, а пошевни с лучками снарядить, дак мы теперь бы и не проехали здесь.

   — Но зато тепло, — сказал Бренк.

   — Али замёрз? — подначил великий князь, намекая на жаркую схватку с волками.

Впереди и слева раздались стуки топоров и треск падающих деревьев.

   — Это лесники, княже, лес ронят, — сказал Пересвет. — Оказывается, мы не в поле волков встретили, а в чище. Место такое, вырубленное подчистую, а пни на дрова выкорчеваны. Если прилегает к чище хвойный лес, то зовут его Красной раменью. Вот мы по нему и едем... А берёзовый, дубовый или смешанный, прилегающий к чище, звали бы Чёрной раменью, — Пересвет отдал вожжи Якову. — Я тут два года назад бывал... Сейчас мурьи будут — зимники для лесников. Заедем да и горячего поедим.

Тут увидели дым, который выходил, казалось, из самой земли, низко стелясь над сугробами. Это была первая мурья.

Лесники начинают строить её летом: копают в земле четырёхугольную яму сажени две на три, опускают в неё сруб из просмолённых брёвен, кладут наверх несколько венцов из сосны, прибивают к ним доски и засыпают землёй. Для входа оставляют отверстие, чтобы человеку пролезть. По лестнице и спускаются вниз.