Абике и сама когда-то восхищалась этими парадами русских гвардейцев, которых доставил в Ханбалык[36] полководец Яньтемур. Их было ни много ни мало — две с половиной тысячи рослых, белокурых, голубоглазых красавцев...
Она рассказала о своём отце и этих парадах Мамаю и задала вопрос:
— А что в твоей жизни хорошо запомнилось?
— Звезды, — ответил Мамай.
— Какие звёзды? — не поняла Абике.
— Звезды на небе, которые светили мне в детстве через дырявую кошму. Мы ведь татары, и нам не полагалось иметь юрты, крытые хорошими войлочными кошмами, а если у кого они появлялись, то их тут же отбирали монголы...
Абике как-то странно взглянула на Мамая, глаза её сверкнули как у мусуки, но она быстро опустила их, и молодой сотник пожалел, что сказал ей эти слова. «Неужели донесёт Джанибеку?!» Но, слава Гурку, всё обошлось. Абике не рассказала об этом великому каану, и, может быть, потому, что ей понравился этот храбрый красивый юноша.
Убедившись в её порядочности, Мамай поведал ей родовое предание, которое гласило о том, как Повелитель Вселенной сварил в кипящих котлах татарских князей...
— О жестокости нашего великого предка мне много рассказывала бабушка, — сказала Абике. — Ещё будучи мальчиком, он убил своего сводного брата. За это на него надели цепи, а когда он вырос — деревянные колодки. Вот послушай...
Родное племя Темучина после смерти отца — вождя этого племени и знаменитого мергена — отказалось признать власть его девятилетнего сына. Тогда мать с четырьмя сыновьями и грудной девочкой покинула родной уртон и, погрузив в повозку войлочную юрту, отправилась к синеющим вдали холмам. По пути семья питалась кореньями степных трав и рыбой, которую ловили в реках Темучин и его сводный брат Бектер. Удочка у них была одна на двоих. Однажды они закинули крючок и, когда леска дёрнулась и огромный таймень оказался на берегу, возле пойманной рыбы разгорелась драка. Каждый из них хотел доказать, что это именно он первый поймал такую большую рыбину, чтобы потом похвастаться перед матерью и братьями. Бектер, в конце концов, овладел тайменем. Темучин решил отомстить ему, и дело тут не в отобранной рыбине, — сводный брат, одних лет с Темучином, был сильнее, и только он мог оспаривать его власть в семейной юрте.
И когда Бектер, удалившись однажды, что-то мастерил, Темучин стал незаметно подкрадываться к нему. Вот брат уже близко, Темучин натянул лук, с которым ходил на охоту, пропела стрела и пробила Бектеру грудь.
Как ты знаешь, Мамай, этот мальчик Темучин вошёл в историю как всемогущий Чингисхан, завоевавший нам землю от края и до края. Но теперь ты видишь, что первый его шаг к власти был сделан задолго до того, как он двинулся на завоевание мира...
Глаза Абике снова сверкнули как у мусуки. И Мамай, поклонившись, сказал ей:
— Вы должны гордиться своим великим предком, госпожа!
Но вдруг в глазах Абике пропал блеск, и она ничего не ответила на слова своего главного телохранителя. Она ведь знала и другое: Чингисхан ради той же власти не щадил и своих сыновей... Она снова притихла, вспомнив, что говорил Джанибек: «Ты будь осторожна...» И перед глазами у неё возникло коварное, как у Тайдулы, лицо старшей жены великого каана Тогай-хатун.
— Видимо, только беспощадной жестокостью люди добывают себе большую власть, — сказал Мамай и сам поразился обобщённости своих слов...
Эта беседа происходила у Бараньей головы — огромного валуна, похожего на голову барана и расположенного у основания горы Агермыш. И вдруг они услышали напевный звук серебряной трубы.
Джанибек созывал на военный курултай знатных мурз, темников, тысячников и сотников. Не раздумывая, Мамай вскочил на коня и поскакал к белой юрте великого каана. Абике, хорошо зная, что означает этот сигнал, покорно последовала за сотником.
На военном курултае все собравшиеся увидели, как взволнован хан Золотой Орды. Видимо, какая-то весть потрясла его. В глазах Повелителя полыхал огонь. Джанибек быстрым движением большого и указательного пальцев перебирал янтарные чётки, нанизанные на шёлковую нить.
— Я собрал вас, мои верные мурзы и военачальники, чтобы сообщить ещё раз о том, как лживы и коварны эти псы, служащие Иисусу Христу, — и он показал рукой с висевшими на ней чётками в сторону генуэзской крепости. — Один из моих воинов, который в день гибели двадцати наших братьев был в Кафе, сегодня рано утром близко подъехал к крепостной стене, увидел на ней солдат и в троих признал убийц. В прошлый раз, когда я требовал выдать их, консул уверил нас, что все они осуждены, закованы в цепи и высланы в Геную. Я не поверил ему, и мы решили привести войска к стенам Кафы.
Только немногие из мурз знали истинность этого решения — великому каану было наплевать на те двадцать загубленных жизней, он хотел приступом овладеть богатым генуэзским городом, чтобы разграбить его. Так что прав был помощник консула, говоря о том, что Джанибек ждал повода напасть на Кафу по примеру Таны.
И волнение Джанибека тоже было поддельным: подданные знали, что он в совершенстве обладал талантом актёра.
После пространной речи великого каана на военном курултае постановили снова затребовать убийц и для переговоров с генуэзским консулом послать трёх человек: Бердибека как представителя царствующего рода, одноглазого Бегича, многоопытного и мудрого мужа, и сотника Мамая.
Против Мамая возроптали некоторые мурзы и темники, но конец их недовольству положил Джанибек: ему самому нравился храбрый юноша, да, видимо, Абике много хорошего успела рассказать своему мужу о преданном молодом начальнике тургаудов...
Ордынских послов встретил у крепостных ворот начальник гарнизона Стефано ди Фиораванти с десятью аргузиями, которым был заранее отдан приказ провести их к консулу таким путём, чтоб те не видели приготовлений к осаде и расположения войск.
В кабинет к консулу ордынцы прошли мимо четырёх телохранителей, стоящих у наружных дверей в ярких красных плащах, с длинными мечами, воткнутыми в пол остриями возле ног, с алебардами, закинутыми за спину.
Готифредо ди Зоали вместе с помощником, которому надлежало сегодня быть и переводчиком, радушно встретили послов; Мамай и Бегич поклонились консулу, а Бердибек лишь слегка кивнул. По богатому одеянию и сабельным ножнам, гордому виду консул понял, что перед ним посол не из простых мурз. А узнав, что он — царевич, сын великого каана, Готифредо в свою очередь счёл нужным склонить перед ним голову и пригласить всех за стол, на котором стояли вина и разложены всевозможные закуски.
Пожалуй, впервые Мамаю приходилось пить и есть, сидя на стуле, а не на ковре, скрестив ноги. Но Бердибек с Бегичем уже где-то приобрели этот навык и уверенно взялись за ножи и вилки. Мамай последовал их примеру, но вилка выскальзывала из его пальцев, — это заметил консул и слегка усмехнулся уголками губ. Молодого сотника сразу же заинтересовал раскрашенный в голубой, жёлтый и зелёный цвета большой шар на железном острие, стоящий в углу комнаты на столике из слоновой кости. Пока не говорили о деле, поглощая кушанья, и помощник, уловив любопытные взгляды юноши в сторону глобуса, подошёл к шару, крутанул его и стал объяснять, что это такое. Это — земля, синим цветом обозначены моря и океаны, жёлтым — горы, зелёным — долины. И тогда вспомнились Мамаю слова Абике о том, что её великий предок Чингисхан завоевал для своих потомков землю от края и до края... Подумал: «Хватило ли бы у меня сил одолеть такой путь на своём аргамаке?.. А у Бердибека?.. Ведь он наследник великой ханской власти в Золотой Орде... Бердибек моложе меня, а я сильнее его, я — воин, я участвовал во многих битвах. Но и он тоже... — возразил сам себе Мамай. — К тому же Бердибек — чингизид, царевич!» — Мамай взглянул на сына великого каана. Тот медленно потягивал из хрустального кубка вино и исподлобья наблюдал за радушным весёлым хозяином.
Настала минута решать дела. Положили на стол ножи и вилки и встали. Заговорил Бегич и передал постановление военного курултая.
