— Я был зол. Мне не хотелось просить Перуджино.

   — Ах, ну да, я должен был понять, — с сарказмом сказал Леонардо, — теперь всё ясно.

   — Я был зол не на тебя, Леонардо. На себя. Но обратил эту злость против тебя.

Леонардо промолчал.

   — Потому что я трус. Мне бы надо было встать против всех, кто клевещет на тебя.

   — И против Великолепного? — Голос Леонардо смягчился. — Нет, маэстро, ты не трус. Тебе надо думать о семье и других учениках. Будь я на твоём месте, мне пришлось бы поступить так же.

   — Спасибо, — сказал Андреа. — Ты мне как сын, а я... да какой из меня отец, ничем не лучше твоего. — Тут он вспыхнул. — Ох, прости! Я не хотел говорить такого. Синьор Пьеро да Винчи мой друг. Я и представить не могу...

Тут они посмотрели друг на друга и оба рассмеялись. Никколо, слегка ошалевший, тоже улыбнулся.

   — Что ты станешь делать, Леонардо? — спросил Андреа.

   — Поищу дом.

   — И правильно. Тебе давно пора иметь собственную bottega.

   — Художнику, который не получает заказов, bottega ни к чему.

   — Удача ещё вернётся к тебе. Ты слишком хороший художник, чтобы долго сидеть без заказов. А покуда продавай эти свои бестолковые машины.

   — Сторонникам Пацци?

Андреа пожал плечами.

   — Быть может, я сумею заинтересовать твоими талантами венецианцев.

   — Быть может, — согласился Леонардо.

Наступило горькое молчание.

   — Леонардо, а как же я? — спросил Никколо, торопясь развеять неловкость мгновения.

   — Андреа?.. — спросил Леонардо.

   — Это решать только маэстро Тосканелли, — проговорил Верроккьо.

Никколо кивнул и уставился в пол, словно хотел взглядом выжечь в нём дырку.

Леонардо переехал в тесный неприглядный домишко, который подыскал ему Зороастро. Дряхлые красные кирпичи были мягкими и крошились; скорее всего, они остались от разрушенной башни, срытой для «большей общественной безопасности», когда в 1250 году народ взял под контроль Синьорию. Старые укреплённые личные башни были некогда средоточием непримиримой вражды между партиями гвельфов и гибеллинов[106].

Плата оказалась на удивление низкой, да иной она и быть не могла при таком состоянии дома. Зато комнаты с высокими потолками, словно в утешение, хорошо держали свет, а из окон хоть немного, но был виден Арно. Такова была bottega да Винчи, новая мастерская, где Леонардо собирался создавать предмет своей гордости — механические чудеса.

По случайному совпадению дом стоял близ Понте Веккио.

Бывший хозяин Леонардо будет его соседом.

Никколо вместе с Зороастро каждый день навещал маэстро Паоло дель Поццо Тосканелли. Зороастро обожал влиятельных знакомых, a bottega Тосканелли была салоном для художников, путешественников, известных учёных и нового поколения интеллектуалов, что восставало против приверженцев старой науки.

   — Тебя приглашают, — сообщил Зороастро, без стука входя в личную мастерскую Леонардо. За ним, не переступая порога, стоял Никколо. Леонардо сидел перед холстом и писал, точно во сне. Захваченный врасплох, он вздрогнул, и его кисть скользнула, смазывая черты сурового измождённого лица святого Иеронима. В этом полотне отразились вся горечь Леонардо и его желание уйти от мира. Он писал святого со старика, которого вскрывал в больнице: впалая грудь, жилистые плечи, тонкая шея, впалые щёки. У ног страдающего святого лежал рычащий лев. Мука и жертвенность.

То был автопортрет... вопль его скорби.

   — Значит, ты всё же решил снова взяться за кисть. — Зороастро скользнул по картине пренебрежительным взглядом. — Но после твоих прелестных Мадонн я никак не ожидал такого. Это заказ?

Зороастро был щегольски разряжен в пёстрые шелка.

Леонардо вспыхнул, будто с него сорвали маску.

   — Почему ты врываешься ко мне, даже не постучав? — холодно спросил он. — И кто это меня приглашает?

   — Это не совсем приглашение, Леонардо, — сказал Никколо. — Но маэстро pagholo Medicho справлялся о тебе. — Только любимцам Тосканелли было позволено называть его личным прозвищем. — В конце концов, ты все эти недели пренебрегал им.

   — Пренебрегать маэстро невозможно, — сказал Леонардо. — Он всё время в обществе.

   — Тем не менее он жаждет твоего, — сказал Зороастро.

   — Я не готов ко встрече с обществом. Будь я там, мне не потребовались бы твои услуги, чтобы продавать мои изобретения. И ты не наживался бы на мне и не носил бы этих богатых и безвкусных одеяний.

Зороастро как будто вовсе не был задет. Он поклонился и сказал:

   — Но если бы ты не был к моим услугам, о чём ты говоришь так презрительно, у тебя не было бы ни этого прекрасного дома, в коем ты работаешь, ни собственных учеников, ни денег, ни поварихи.

Леонардо улыбнулся и покачал головой.

   — Вот видишь? — спросил Зороастро. — Я прав. Так что снимай свой халат и одевайся, потому что у маэстро Тосканелли гость, который хочет тебя видеть. — Было очевидно, что он упивается предвкушением.

   — Никко, передай ему мои извинения.

   — Он велел сказать тебе, что здесь тот, кто одалживал тебе книгу о тайнах цветка, — сообщил Никколо. — Тот, кого зовут Кукан в Венце...

   — А Куан Инь-ци, — сказал Леонардо. — Так он возвратился.

   — Мы теряем время, — заметил Зороастро. — А опаздывать к маэстро pagholo непочтительно.

   — Зороастро, ты тоже приглашён на вечеринку к маэстро? — спросил Леонардо.

   — Мы все приглашены, — запальчиво ответил Зороастро.

Леонардо хмыкнул.

   — Так он не хочет принимать тебя без меня, так, что ли, Зороастро? Из маэстро pagholo вышел бы отменный лавочник.

   — Что ты имеешь в виду? — спросил Никколо.

   — Как положено лавочнику, он хорошо знает своих посетителей. Ему отлично известно, что наш друг и компаньон не успокоится, пока не проникнет в ближайшее окружение маэстро. И не даст покоя мне.

Зороастро двинулся к двери, источая ледяную ярость.

   — Не будь так уверен, маэстро Artista. — Его голос, упавший до шёпота, дрожал. — Тебе не всегда будет так просто унижать меня — и находить кредиты для исследований, которые столько же мои, сколь твои.

Леонардо удивлённо взглянул на Зороастро. Не может же он, в самом деле, настолько принимать себя всерьёз?

   — Маэстро pagholo сказал ещё, что один султан проехал полмира, чтобы повидаться с тобой, — некстати вставил Никколо.

   — Он сказал это тебе? — вопросил Зороастро. — Ну, если маэстро Тосканелли избирает наперсником дитятю, то без моего общества он вполне сможет обойтись. — И он удалился, уязвлённый до глубины души.

Леонардо смотрел на фигуру святого Иеронима, страдавшего во тьме на холсте, смотрел так, словно и Никколо и Зороастро были лишь временной помехой; и улыбался картине, как будто это была шутка, понятная лишь им двоим. Корни её уходили в слоистые каменные стены грота за домом его матери в долине Бончио. На миг Леонардо даже почуял затхлый запах сырой земли и сладостный аромат снадобий из черники и шалфея, тимьяна и мяты. Ребёнком в той прохладной и душистой пещере он был счастлив.

   — Идём, Никколо, — сказал он наконец, выходя из задумчивости. — Думаю, Зороастро уже настрадался всласть.

   — Маэстро pagholo просил также, чтобы мы привели Тисту, — сказал Никколо. Хотя Тиста был ещё мальчиком, Верроккьо позволил ему уйти с Леонардо — как его ученику.