— Мне был сон, — сказал Леонардо. — Дар поэта Данте Алигьери.

   — Он подсказал тебе ответ? — недоверчиво спросил мальчик.

   — Именно он, Никко.

   — Значит, ты веришь в духов?

   — Нет, Никко, только в сны.

Почти весь обратный путь они прошли молча, потому что Леонардо ушёл в себя. Он то и дело останавливался, чтобы сделать запись или набросок.

Уже в городе Никколо спросил:

   — Маэстро, ты веришь в сглаз?

   — Почему ты об этом спрашиваешь?

   — Сегодня на рынке одна женщина сказала, что ты можешь быть колдуном, можешь овладеть душой человека, взглянув в его глаза. Ты это можешь, Леонардо?

   — Нет, Никко, — мягко сказал Леонардо. — Не спорю, глаза — это врата души, но никакая духовная сила из них не исходит.

   — Я видел, как один из слуг мессера Веспуччи заболел и умер от сглаза, — как бы между прочим сказал Никколо.

   — Ты мог и ошибиться.

   — Я видел, — упрямо повторил Никколо и вдруг добавил: — Ты не забыл, что мы должны зайти к маэстро Боттичелли?

   — Нет, Никколо, я не забыл. Но я должен завершить маленькую Мадонну, прежде чем его великолепие и Симонетта приедут в bottega. После их ухода я навещу Сандро.

   — По-моему, ты боишься, мастер, — сказал Никколо, не поднимая взгляда от мостовой.

   — Боюсь чего?

   — Что маэстро Боттичелли болен из-за тебя. — Никколо выразительно коснулся глаза. — Из-за тебя... и красивой женщины Симонетты.

Когда Леонардо вернулся в bottega Верроккьо, Симонетта ждала его в студии. Она сидела перед маленькой Мадонной, глядя на неё так пристально, будто хотела расшифровать некую тайнопись. День клонился к закату, и свет в студии казался мертвенно-серым. Когда Леонардо и Никколо вошли, Симонетта оторвалась от картины.

   — Ах, милый Леонардо, ты поймал меня, — сказала она. — Я стараюсь запомнить каждый удар твоей кисти. Ты, должно быть, последователь пифагорейцев.

   — Почему ты так думаешь? — Леонардо был удивлён, застав её в своей комнате — и так рано. Где может быть Андреа? Симонетта была очень важной гостьей и заслуживала достойного приёма. Он поцеловал протянутую руку. Что-то было не так, но избежать обычного пустословия, предваряющего серьёзный разговор, он не мог.

   — Мадонна, младенец и кошка образуют в композиции треугольник, — сказала Симонетта. — Разве Платон в своём «Тимее» не представляет бессмертную душу как треугольник?

   — Прости, если разочарую тебя, мадонна Симонетта, но я не пифагореец... насколько мне самому известно. — Симонетта рассмеялась, а Леонардо продолжал: — Треугольник кажется верной фигурой для композиции этой картины. Быть может, в этом случае бессмертный Пифагор и был прав. Я не мог не рисовать тебя, дабы показать красоту и чистоту души Девы.

   — И в не меньшей степени потому, что полотно заказал Лоренцо.

Леонардо не смог удержаться от смеха: она поддразнивала его в самой любовной манере.

   — Я знаю, что ты не хотела причинять мне неудобства, но... я не ожидал встретиться с тобой до сумерек. А где же его великолепие? Я думал, он будет сопровождать тебя.

   — Он с... — Симонетта оборвала себя и попросила: — Никколо, не принесёшь ли мне вина? Ужасно хочется пить.

Никколо вежливо поклонился:

   — Хорошо, мадонна. — Однако прежде чем выйти, бросил на Леонардо недовольный взгляд: Никко терпеть не мог оставаться в стороне от чего бы то ни было.

Когда он вышел, Симонетта по-матерински раскрыла объятия Леонардо, и он опустился подле неё на колени. Она поцеловала его, и он заметил, как она устала и встревожена.

   — В чём дело, мадонна? — спросил он.

   — Лоренцо с Сандро, как и твой учитель Андреа.

   — Но почему? Что случилось? — Леонардо сразу предположил худшее.

   — Мы с Лоренцо и Джулиано собирались весело провести день. Они разбудили меня на рассвете, чтобы ехать в Карреджи, а по пути вытащить из спальни Сандро — чтобы мне было с кем поговорить, покуда они будут обсуждать Платона с Иоаннесом Аргиропулосом и Марсилио Фичино. Но, приехав к Сандро, мы сразу поняли, что дело плохо. Bottega его в совершенном запустении. Он завесил все окна так, что свет едва-едва проникает вовнутрь. Его мы нашли в постели. Он явно уже давно ничего не ел, от него остались лишь кожа да кости, и даже запах говорил нам, что он болен. — Она прижалась щекой к щеке Леонардо, и он почувствовал, как она дрожит. Потом Симонетта отодвинулась и продолжала: — Но его глаза... они горели, сверкали. Увидев меня, он отвернулся и пробормотал: «Слишком поздно. Я уже переспал с тобой». Говорил он вполне осмысленно.

   — Что бы это значило? — спросил Леонардо.

   — Боюсь, он отравил себя фантазиями... обо мне. Я не нуждаюсь во враче, чтобы понять, что он болен любовью. Стоит поглядеть ему в глаза, и всё становится ясно.

   — Это, наверное, melancholia ilia heroica, — объявил, входя в комнату, Никколо. Вид у него был взволнованный, щёки горели: он явно подслушивал под дверью. — Меланхолическая лихорадка, вызываемая любовью. Она истощает и тело и дух. Маэстро Тосканелли учил меня таким вещам. Он разбирается и в медицине, и в магии.

   — Никко, это дело личное, — резко сказал Леонардо.

   — Но я тоже тревожусь за Сандро, — возразил Никколо. — И я могу помочь. Я читал «Lilium Medicinale»[66]. А ты?

   — Ты дерзишь, — заметил Леонардо без малейшего гнева в голосе.

   — Пожалуйста, позволь ему остаться, — сказала Симонетта, отодвигаясь от Леонардо.

Он поднялся и наполнил для неё бокал принесённым Никколо вином.

   — Я умею хранить тайны, — серьёзно сказал Никколо.

Симонетта на мгновение взяла Никколо за руку, а затем отошла к окну.

   — Это я во всём виновата. Сандро влюблён в меня.

   — Ты не можешь винить себя, мадонна, — возразил Леонардо.

   — Я слышала, как он звал меня в ту ночь, когда мы сбежали с вечеринки у Нери... но поспешила уйти.

   — Ты сделала это для его же пользы. Виноват я, потому что не виделся с ним целую неделю. Я мог не дать ему настолько заблудиться в фантазиях.

   — Я должна была отдаться ему, — еле слышно, словно самой себе проговорила Симонетта. — Отдавалась же я другим... — Она помолчала и через минуту добавила: — Лоренцо велел привести в bottega Сандро своего врача. Он всё ещё там, ставит пиявки. Но даже врач предложил нам привести к Сандро колдуна.

Леонардо кивнул, хотя и не видел особой нужды в чарах колдунов.

   — Лоренцо позаботился и об этом, — сказала Симонетга.

   — Значит, Сандро под их присмотром...

   — Да, и Лоренцо послал меня дождаться тебя.

   — Но ведь Сандро наверняка хочет видеть тебя больше, чем всех остальных.

   — Сказав мне, что я опоздала, он страдал всякий раз, когда я подходила к нему. Меня, кстати, выставили из комнаты, потому что он начинал метаться и беспокоиться в моём присутствии, то и дело пытался встать, дотянуться до меня... Врач боялся, что он причинит мне вред. Но он продолжал звать меня даже тогда, когда я вышла из комнаты — как тогда, на вечеринке... Это кошмар, Леонардо. Но, признаться, мне стало спокойнее, когда Лоренцо попросил съездить за тобой.