— Почему ты не с другими женщинами? — спросил Леонардо. — И почему...

Она рассмеялась, обрывая его на середине фразы:

   — Ты думаешь, только персиянки могут сражаться? Мы тоже не всю свою жизнь проводим в гаремах.

Удивлённый её агрессивностью, он только и мог, что сказать:

   — Я не хотел быть непочтительным...

   — Зато я была непочтительна. — Она опустила глаза и, словно лишь сейчас осознав, что голова её непокрыта, подтянула повыше свой узорчатый муслиновый платок. Улыбнулась ему, словно приняв иную личину, и сказала: — А, так вот как ты узнал меня. — Гутне помолчала и добавила: — Но я узнала тебя сразу, маэстро, словно Аллах указывал на тебя.

   — Это Сандро попросил тебя выкрасить волосы, как у...

   — У Джиневры? — переспросила она. — Нет, но именно она подсказала мне сделать это.

   — Что ты имеешь в виду?

   — Я хотела Калула.

   — Сына Уссуна Кассано?

Гутне кивнула.

   — Я выкрасила волосы и отыскала его. Он увидел меня — и увидел себя. Теперь я принадлежу ему. — Она запнулась с удивлённым видом. — Ты разве против? С тех пор как ты отдал меня Сандро, я... — Она смолкла с рассчитанной многозначительностью, но смотрела на Леонардо испытующе, словно хотела понять, желает ли он, чтобы она вернулась.

   — А как же Сандро? — спросил он.

   — Он сказал мне, что не останется в этих краях.

Пришла очередь Леонардо удивляться.

   — Он сказал мне, что любит меня, — продолжала Гутне, — но не может заниматься со мной любовью. Он сказал, что унесёт мой образ в своём сердце. Ты не знаешь, что он этим хотел сказать?

Леонардо знал, даже слишком хорошо, но промолчал.

   — Ещё он сказал, что посвятил себя Богу. Он хотел позаботиться о моём устройстве, но я отказалась. Когда он узнал о Калуле, он сильно рассердился.

   — Где он теперь? — обеспокоенно спросил Леонардо.

   — Не знаю. Он не сказал мне.

   — Тогда где держат женщин?

   — А разве он при них?

   — Я думаю — да.

   — Не знаю. Никто этого не знает, кроме тех, кто их охраняет. — С этими словами Гутне вскочила в седло, затем обернулась: — Тебе и вправду не безразлично, что с ним станется?

Леонардо мог лишь смотреть на неё.

   — Я думаю, тебе безразличны все, кроме Никало. А он, скорее всего, уже мёртв. — И она поскакала назад в бой, к солдатам Калула, исчезнув в клубах пыли, словно и сама была сотворена из дыма.

   — Она ненавидит тебя, верно, господин? — В тоне Миткаля был не вопрос, а утверждение. Помолчав, мальчик добавил: — Господин, я знаю, где прячут женщин.

Когда Леонардо отыскал калифа, тот, сидя в седле на отшибе от боя, совещался с Куаном, Деватдаром и другими высшими офицерами, все — эмиры из тысячи. Они сбились тесной кучкой, и телохранители-мамлюки кольцом окружали их. Увидев Леонардо, калиф кивнул ему и сделал знак солдатам расступиться и пропустить Леонардо.

   — Я вижу, что ты, по крайней мере, жив, — сказал Кайит Бей, — а вот другие мои воины убиты.

   — Турков погибло больше, чем арабов или даже персов, о Владыка Миров, — сказал Леонардо.

   — Благодаря твоим орудиям, маэстро. Но что проку в них сейчас?

   — Твои войска слишком рвались в бой.

Куан взглянул на него с тревогой, потому что калиф был изнурён и физически и духовно; но Кайит Бей сказал:

   — Солдаты недолго могут принимать смерть, стоя на месте. Или ты полагаешь, что смог бы удерживать их дольше?

   — Нет, повелитель, конечно же нет.

   — Что же ты тогда думаешь? Кто победил — мы или турки? — Он усмехнулся, потому что они стояли словно в гигантском склепе: вонь смерти была сильнее, чем аромат самых сладких духов. — Ну? — В голосе калифа прозвучала опасная нотка.

   — Мы не победим, покуда не возьмём замок, — сказал Леонардо. — Войска Мустафы будут в безопасности под его прикрытием.

   — Мы уморим их голодом, — сказал калиф.

Леонардо оглядел стоявших вокруг. Никто не произнёс ни слова.

   — И ты останешься здесь на всю зиму? — спросил он. — И заморишь голодом своих солдат заодно с турками?

   — Мы сокрушим их, даже если погибнем все до последнего.

   — У меня есть план, повелитель, — сказал Леонардо. — Не соизволишь ли ты...

   — Сдаётся, что теперь ты стал моим вестником, маэстро. — Калиф словно не слышал слов Леонардо.

   — Боюсь, повелитель, я не понимаю, о чём ты говоришь.

   — Если мы все не погибнем, маэстро, я призову тебя позже, — сказал калиф, жестом приказывая ему удалиться. — Ты должен быть со своими орудиями, если только все они не уничтожены турецкими пушками. Мы похороним Хилала позже. С почестями.

   — Хилал мёртв?

Леонардо поклонился и ушёл, уверенный, что калиф заметил его изумление и страх.

   — Миткаль, — сказал Леонардо, — ты умеешь хранить тайны?

   — Конечно, маэстро. Разве я уже не доказал, что верен тебе?

   — Если бы ты мог уничтожить турок и покрыть себя славой путём обмана и хитрости — ты бы сделал это?

Миткаль явно опешил.

   — Это бы зависело...

   — От чего? — поддразнил его Леонардо.

   — Не знаю, господин, но я никогда не предам своего калифа, — настороженно объявил Миткаль.

   — Я ни за что на свете не предложил бы тебе предать твоего повелителя. Но сможешь ты солгать своим командирам, чтобы помочь мне?

   — Да.

   — Почему? — Леонардо удивило то, что мальчик не колебался ни секунды.

   — Потому что ты спас мне жизнь.

И тогда Леонардо посвятил в свой замысел этого слишком рано повзрослевшего ангела смерти.

Наконец Кайит Бей призвал Леонардо в свой шатёр. Раб поднёс Леонардо кофе и трубку; ароматы крепкого кофе и табака были восхитительны, и лишь тогда Леонардо осознал, насколько он устал и голоден.

   — Ты умеешь толковать сны? — спросил калиф.

   — Нет, повелитель.

   — Нет?.. А вот мой Деватдар умеет.

Леонардо кивком поздоровался с Деватдаром — тот сидел на подушке напротив калифа и рядом с Куаном и, судя по всему, чувствовал себя неуютно.

   — Перед самым рассветом мне приснился страшный сон, — продолжал калиф. — Я позвал имама и моего Деватдара. Однако один, похоже, не в силах ответить мне, а ответ другого я не приемлю.

Он поглядел на Деватдара и имама; священнику было, судя по виду, около восьмидесяти; сгорбленный и ссохшийся, он кутался в свои просторные одежды, словно прячась в них от мира, но глаза его смотрели прямо и в некотором роде зловеще.

Затем калиф повернулся к Леонардо.

   — Мне снилось, что огромная змея обвилась вокруг меня. Она дотянулась до моей шеи и принялась душить меня, но в тот миг, когда она воззрилась на меня глазами, сверкавшими точно драгоценные камни, она вдруг преобразилась в орла. Он расправил крылья, и поднял меня в воздух, и долго нёс меня в когтях, покуда я не увидел внизу, на песке пустыни жезл, сияющий точно раскалённые угли. То был жезл глашатая. Затем орёл мягко опустил меня на песок рядом с жезлом. Едва я коснулся его, как освободился от страха и сомнений. — Калиф помолчал. — Скажи мне своё истолкование, маэстро Леонардо.

   — Я не верю в некромантию, — сказал Леонардо, стараясь не выдать своего волнения. Поистине, будь Леонардо суеверен, он счёл бы сон калифа даром богов.

   — Это не имеет значения. Куан тоже не верит.

Куан опустил глаза.

   — Мой раб и брат согласен с истолкованием моего Деватдара, — продолжал Кайит Бей. Затем он подал знак Деватдару: — Расскажи ему.