Чёрный воздух, казалось, был полон призраков.

Каменные валы рванулись навстречу Леонардо, когда он пытался приземлиться. Ему и Миткалю пришлось нелегко, потому что ветер разбивался о замок, словно волны о волнолом, тянул и дёргал их в разные стороны, как невидимыми канатами, и Леонардо проволокло по камню, обдирая кожу на плече и ногах, но он быстро вскочил, отстегнул сбрую, вынырнул из планера и пинком перебросил его через край вала, наружу, — как огромная птица, тот заскользил вниз и беззвучно рухнул глубоко в расселинах утёсов.

   — Ты цел? — шёпотом спросил Миткаль. Он, конечно, был куда опытнее Леонардо в искусстве приземления; он тоже швырнул свой планер со стены, чтобы машина не попала в руки турков, иначе те будут начеку.

   — Да, цел, — сказал Леонардо, туго затягивая лоскутом ткани обильно кровоточившую ногу. — Пойдём, мы можем спуститься вон по той лестнице.

Лестницы были частью самого вала. Секции стен соединялись друг с другом лишь деревянными мостками, которые при нужде легко можно было убрать, и тогда враг был бы вынужден обнаружить себя и с боем брать лестницы.

   — Где остальные? — прошептал Леонардо.

Миткаль пожал плечами.

   — Наверное, уже у ворот.

Леонардо не видел ни мальчиков, ни их планеров. Во внутреннем дворе замка горели лагерные костры; эта крепость была намного больше, чем казалось Леонардо. Дым костров жёг ему глаза; внизу их было множество, и несколько горело на парапетах. Свет лился из окон и бойниц, и тени метались и прядали, как испуганные животные. Места, где были расставлены пушки, хорошо охранялись, и как ни любопытно было Леонардо поглядеть на них поближе, он ни на секунду не замешкался около лестницы, ведущей к пушкам, а двинулся дальше, пригнувшись и затаив дыхание. Какой-то замечтавшийся турок торчал на лестнице, но они предпочли не убивать его, а подождать, покуда он уйдёт сам. Внизу у костров тесными компаниями сидели солдаты, пили, смеялись и рассказывали скабрёзные байки — извечное развлечение воинов всех времён и народов.

Леонардо и Миткаль двинулись к юго-западному барбакану, стараясь держаться в тени; Миткаль шёл с внешней стороны, потому что в своей турецкой одежде был менее приметен для турок, чем Леонардо. Они миновали выбеленные извёсткой стены огромного зала, примыкавшего к жилым помещениям. Леонардо очень хотелось остановиться, когда они проходили мимо старинной башни, которую не перестраивали. Это была башня с минаретом, и если Никколо жив, если он вообще в замке — он должен быть в этой башне, в казематах, расположенных под ней. Впереди были ворота, их чёрные арки тонули в глубокой темноте. Однако чугунная решётка была поднята, обитые железом створки дверей распахнуты настежь, и солдаты Куана вливались в них струёй чёрного дыма. Хотя в темноте Леонардо не мог разглядеть трупов, он ощутил острый запах свежепролитой крови. Они сделали это. Эти мальчики, эти кастраты-убийцы, эти малыши пробрались сюда, перерезали стражу и открыли ворота; и теперь гвардейцы Куана изнутри поднимались на стены замка и поджигали казармы, убивая всех турков, что встречались им на пути, с той молчаливой жестокостью, которая Леонардо казалась куда страшнее любого боя, избиения, резни, какие ему доводилось видеть до сих пор.

Леонардо увидел Куана, и тот пригласил его остаться с канонирами, уже размещёнными на валах. Леонардо отказался, и тогда Куан велел своим собственным телохранителям сопровождать его в поисках Никколо; Миткаль настоял на том, чтобы остаться с ним. Они отыскали дорогу к башне, и телохранители двинулись вперёд, рубя каждую тень, убивая всех, кто попадался навстречу, будь то мужчина или женщина.

Замок сотрясался от первого грома пушек, ударивших по турецкому лагерю, и даже здесь, в сырой темноте, освещённой лишь пламенем факелов, Леонардо мог представить, как мчатся по равнине его колесницы... а за ними во тьме движется войско калифа. Мысленным взором он видел, как солдаты зажигают фонари и окружают лагерь Мехмеда, содрогающийся от частых разрывов, как будто сама земля разверзлась, чтобы поглотить турок. Всякий раз, когда стреляла турецкая пушка, Леонардо не только слышал, но и ощущал выстрел — словно сам он взрывался с каждым снарядом.

Они спустились по лестнице в погреба и там нашли в полу люк. Они спустились в каземат, освещавшийся через узкие отверстия в толстых стенах под самым потолком. Серые мечи света рассекали темноту впереди них, шедших по безлюдным грязным комнатам и коридорам. Странно, но все двери были распахнуты настежь. Когда они углубились в подземелья — солдаты шли впереди с факелами, и пламя прыгало и трещало, словно злилось, — Леонардо ощутил вонь гниющей плоти. Он задохнулся, когда дошли до последней комнаты — не более чем огромной дыры, куда были сброшены тела на разной стадии разложения. Едкая вонь извести, которой, словно грязью, заваливали мертвецов, жгла и разъедала ноздри.

Солдаты забормотали молитвы и в страхе повернули назад.

   — Оставьте нам факелы, — приказал Леонардо. Он говорил шёпотом, ибо почти потерял надежду. Он был уверен, что именно здесь и оборвалась жизнь Никколо — в куче гниющих человеческих отходов.

Солдаты отдали Леонардо и Миткалю факелы и поспешили исчезнуть.

   — Ох, и почему это турки не сожгли их? — пробормотал Миткаль, поднимая свой факел повыше и глядя на трупы.

   — Подозреваю, что это дары, предназначавшиеся для калифа, — сказал Леонардо. — Ты узнаешь кого-нибудь из них?

Миткаль покачал головой.

Леонардо, стиснув зубы, принялся разыскивать среди трупов Никколо.

   — Господин, ты умрёшь, если дотронешься до них, — сказал Миткаль. — Зараза...

   — Значит, я умру, маленький солдат, — отозвался Леонардо.

К его великому облегчению, он не нашёл Никколо в останках плоти и костей.

Его не было нигде в замке...

С высоты укреплений Леонардо смотрел на поле битвы. Отсвет фонарей и факелов странным образом заколдовал его, и казалось, что глухой шум боя — крики, рычание, предсмертные стоны — не что иное, как отдалённое веселье праздничной толпы. Земля и небо смешивались во тьме, исколотые сверху и снизу огоньками звёзд и фонарей. Избиение завершилось. Пушки больше не стреляли. Люди сошлись в рукопашной. Поражение Мехмеда было полным. Рассвет обнажит правду: сотни тысяч убитых... добыча, которой не сожрать всем стервятникам Персии; а Никколо здесь не было.

Но если он был на поле боя с Мехмедом и Мустафой, а так оно, скорее всего, и было, то сейчас он мёртв — мёртв и погребён, как под слоем опавшей листвы, под телами убитых турок, и скоро его тело сожгут безымянным, словно нищего, погибшего волей случая.

Он спустится вниз, он встретится со всем этим лицом к лицу, как бывало и прежде; он уже был со всех сторон окружён смертью, когда рылся в трупах мужчин, женщин и детей там, в каземате; когда он вспомнил об этом, ему пришло в голову, что надо бы сжечь их, чтобы их души смешались с огнём и джинн унёс бы их через трубу, там же есть труба... но он не мог заставить себя сделать это, как не мог сейчас сдвинуться с места; конечно, он мог бы прыгнуть вниз, и тогда мгновение, вечность он парил бы во тьме, в пустоте, словно у него выросли крылья, словно он обернулся собственной летающей машиной; а потом начал бы падать, падать, и ветер свистел бы в ушах голосами детей, голосами...

А потом Леонардо бежал, мчался сломя голову по валам и бастионам, вниз по ступеням, в арочный проем ворот, под одной, другой решёткой, по брёвнам подъёмного моста — на пандус, сливавшийся со скалой, по ступенчатой тропе, что круто и опасно спускалась во тьму, к подножию утёса в форме конской подковы, где ждёт его Сандро...