Глаза их на миг встретились в безмолвном приветствии — но и только. Почему же их всех собрали здесь? — спросил себя Леонардо. Тут он ощутил уверенное прикосновение Пико делла Мирандолы, но не осмелился задать ему этот вопрос. С Пико появились ещё двое, очевидно, советчики Нери и Торнабуони. К Нери пришёл маленький человечек с близко посаженными глазками и большими ушами, оттопыренными официальной, слишком большой для него шапкой; второго человека Леонардо знал — это был приятель его отца.

Леонардо кивнул ему, потом отвернулся, сделав вид, что разглядывает галереи. Там стоял Сандро; он выглядел смущённым, словно это по его вине Леонардо попал в эту западню. Леонардо рад был увидеть его.

   — Это все обвиняемые? — спросил судья капитана, что стоял между судейским помостом и галереей.

   — Да, ваше преподобие.

Судья кивнул и, глядя сверху вниз на арестованных, проговорил:

   — Сейчас я зачитаю обвинение, найденное отцами прелатами в ящике перед Палаццо Веккио апреля восьмого дня: «Будьте извещены, судебные старшины: истинно, что Джакопо Салтарелли, кровный брат Джиованни Салтарелли (он живёт с братом в доме златокузнеца в Ваччереккиа против Вуко, а лет ему семнадцать), означенный Джакопо претерпел много бед, вынужденный уступать людям, которые домогались от него нечестивых удовольствий, одно из коих — содомия. Таким образом ему доводилось делать многое, скажем так, обслуживать нескольких человек, о которых я знаю весьма много. Называя лишь некоторых, скажу о Бартоломео ди Паскуино, златокузнеце, что живёт в Ваччереккиа; Леонардо ди Сер Пьеро да Винчи, что живёт у Андреа Верроккьо; Баччино, портном, что живёт в Орто Сан Микеле; Марко Торнабуони, — тут судья глянул из-под своей бумаги на юношу и, покачав головой, закончил: — И Гульельмо Онореволи, прозываемом Нери, что одевается в чёрное.

Джакопо Салтарелли, подумал Леонардо. Он привёл Леонардо и его друзей к Нери в тот пасхальный вечер; он был тем раскрашенным ало-пегим созданием, которое трудилось над пенисом Нери. Но Салтарелли знал, что делает фелляцию не Леонардо, потому что как раз тогда Нери разгримировался, сняв с лица накладки и грим.

Леонардо понял, что стоит здесь не случайно.

   — Итак, юные преступники, — сказал судья, откладывая бумагу, — мне достоверно известно, что вы не питаете уважения к ночным колоколам, что вы носитесь по улицам, обнажив мечи, с криками: «Смерть тем, кто на нашем пути»; что вы пьёте и дебоширите, развратничаете с мужчинами и женщинами. Не собрались ли вы вместе в пасхальный вечер, чтобы поносить Христа на оргии, где и был развращаем вами юный Джакопо Салтарелли? Не поклонялись ли вы Сатане в ту самую ночь в доме Онореволи, и не превратилось ли это поклонение в совокупление? — Судья возвысил голос, словно возбуждённый собственным красноречием. — А ты, молодой Онореволи, не проник ли в его задний проход, хоть он и совсем дитя? Ты, что выдаёшь в себе приспешника Сатаны одними только чёрными одеждами — ты скоро увидишь, что единственное твоё достояние — клочок тряпья, чтобы подтереться!

Галереи взревели.

Потом судья взглянул на Марко и Леонардо.

   — Позор вам, Марко Торнабуони и Леонардо ди Сер Пьеро да Винчи! Марко, ты из древнего патрицианского рода; Леонардо, твой отец славится незапятнанной репутацией и хорошо знаком мне. Вы развратничали с детьми и покрыли себя позором педерастии.

   — Я не педераст! — выкрикнул Леонардо, не в силах больше сдерживаться. — Не содомит!

Стражники бросились к нему, но тут мягко вмешался Пико, извинился перед судьёй и прошептал:

   — Ты не должен взрываться; обо всём можно будет договориться, но, если ты спровоцируешь судью, я ничего не смогу сделать.

   — Но это унижение...

   — Ничего не поделаешь. Тебе придётся выдержать это.

   — Сохраняйте спокойствие! — велел судья и продолжал перечислять грехи и извращения тех, кто стоял перед ним. Леонардо понадобилась вся его воля, чтобы отрешиться от голоса судьи и насмешек с галереи; он вновь грезил о своём соборе памяти, перебирал имена, места и события, испытывая странное ощущение deja vu[90]: горящие бумаги и левантинская засуха... землетрясения и сердцебиения... убийства, кровь, разрушения... Так грезил он наяву.

Он ощутил тепло, словно на левую сторону его лица, на щёку и шею кто-то наставил увеличительное стекло. Чей-то взгляд жёг его, и неудивительно — на галерее было полно народу. Но он не удержался от того, чтобы посмотреть вновь на своих обвинителей, на тех, кто счёл его виновным, не разбираясь, правда это или ложь; и тогда увидел, что у дверей, с лицом бледным, как у больного, стоит отец.

Сер Пьеро да Винчи стоял, выпрямившись, облачённый в платье нотариуса — и из его суженных глаз изливался на сына огонь преисподней.

То был не просто взгляд, а овеществлённая ненависть.

И в миг, когда глаза их встретились, Леонардо ощутил, что горит заживо.

   — Но тебе нечем защищаться, Леонардо, — сказал Пико во время перерыва, объявленного судьёй. Было уже поздно, и солнце клонилось к горизонту. Леонардо был измучен, унижение не прекращалось.

   — Это был Нери, переодетый мной, а не...

   — Я понимаю, что ты мне сказал, и уверен, что так и было. Но никто тебе не поверит, и я знаю этого судью — ему не понравится, если ты обвинишь другого.

   — Но ведь всё было именно так!

Пико взглянул на Леонардо и пожал плечами.

   — Тогда что же нам делать? — спросил Леонардо.

   — У меня уже всё готово.

   — И что же?..

   — Мы попробуем купить тебе свободу. Великолепный выделил для этого кое-какие деньги.

   — Но это не очистит моего имени, — мрачно сказал Леонардо. — Лоренцо мог бы прекратить всё это.

   — Мы уже обсуждали это, — раздражённо сказал Пико. — Если бы он мог спасти тебя — он спас бы; но он Первый Гражданин, а не тиран. Что бы он ни думал, он не может поступать только так, как ему нравится.

   — Ты прав, Пико, во всём прав, — сказал Леонардо. — Прости. Ты более чем добр ко мне.

   — Я ничего не обещаю. Ты, кстати, всё-таки можешь провести пару месяцев в тюрьме. Но не дольше того...

   — Ты же сказал, что Лоренцо позаботится о моём освобождении.

   — И он, и я. Но на это может понадобиться время.

Леонардо закрыл глаза и кивнул, словно решение суда было уже оглашено.

Леонардо стоял в зале собраний перед судьёй с обрюзгшим лицом, который готовился огласить приговор. Снова взгляд отца жёг ему затылок. Он крепко сжимал дрожащие руки, терпя издёвки галереи.

Пико говорил в защиту Леонардо:

   — Культ красоты мальчиков совершенно платонический... в лучшем смысле этого слова. Что он такое, как не восторг перед красотой товарищества и дружбы?.. Быть может, освобождение на поруки... Мы готовы внести две сотни флоринов.

На галерее раздались крики, свист, гогот: сумма была немаленькая.

Леонардо глубоко вздохнул. Будь что будет, подумал он, тюрьма — так тюрьма. Воля его пошатнулась, мысли расплывались; и в долгие мгновения перед тем, как судья объявил его участь, Леонардо вспомнилась детская игра. Святой отец в Винчи учил его, как представить Христа во плоти, как видеть сквозь время, подобно монаху-картезианцу Лудольфу: «Ты должен продвигаться вперёд с осторожным любопытством. Должен ощутить свой путь. Должен коснуться каждой раны Спасителя».

Леонардо насчитал тогда 662 раны.

Но Лудольф насчитал их 5490.

Леонардо снова считал раны Христа и чувствовал, как мучение волнами омывает его душу.