— Зачем бы это?

Никколо только пожал плечами.

   — Ты никак не связан с этим?

   — Нет, Леонардо. Даю слово.

Леонардо, Никколо, Тиста и Зороастро пришли к Тосканелли в последний момент.

Было ещё не темно, но колокола Великолепного уже звонили. Мечи не обнажались, не горели сигнальные огни — но Флоренция жила как в осаде.

Казалось, fortuna отвернулась от города удачи. Убеждённый, что Лоренцо в союзе с Карло Фортебраччо — кондотьером, который напал на папские области в Перудже, — Папа Сикст IV теперь открыто интриговал против Флоренции. Ходили также слухи, что король Неаполя Ферранте благословил флорентийских изгнанников в Ферраре на убийство Лоренцо. Те же слухи приходили и из Милана — так, во всяком случае, сообщал доверенный советник Лоренцо Джиованни Торнабуони. И теперь, когда Пацци объединились с Папой, до заговора было рукой подать.

   — Входи, Леонардо, ты припозднился, — сказал Америго Веспуччи, настежь распахивая дверь bottega Тосканелли. И в этот миг из-за угла вывернулись трое Товарищей Ночи в чёрных рясах.

   — Эй, вы, там, стоять! — рявкнул один из вооружённых священников.

   — Преподобные, — сказал Америго монахам-воинам, — эти люди здесь по приглашению самого маэстро Тосканелли.

Старший из солдат кивнул и убрал руку с эфеса меча. К этому времени и Леонардо, и его спутники были уже в доме, вернее — в маленьком дворике; в сумеречном свете правильные ряды готических окон и тонкие колонны создавали впечатление высоты.

Леонардо обнял Америго.

   — Почему нас ждал ты? — спросил он. — Это же дело слуги.

   — Не тогда, когда гости приходят после колокола.

   — Ну, с Товарищами мог бы поговорить и любой из нас, — заметил Леонардо, — хотя бы тот же Зороастро. — Как ни был против Леонардо покидать свою bottega, сейчас ему было уютно, даже легко. Что в мире имело значение? Быть может, этой ночью ему удастся напиться. Утром ему будет худо, и к работе он вернётся лишь после полудня.

Леонардо засмеялся над собой, и Никколо тревожно нахмурился.

   — Пожалуй, я сыт по горло Леонардовыми шуточками, — сказал между тем Зороастро и повернулся, в одиночку направляясь к выходу.

Леонардо схватил его за руку и оттащил с порога. Он понимал, что не должен бы высмеивать Зороастро перед Америго, на которого Зороастро всегда стремился произвести впечатление — без особого, впрочем, успеха.

   — Прости, Зороастро, — сказал он, — я поступил дурно, прости... Это всё из-за моего дурацкого настроения. Идём, поднимемся вместе. — И Леонардо кивком попросил Америго показывать дорогу.

   — Прошлой ночью Товарищи арестовали и избили племянника Сигизмондо делла Стуффа, — сказал Америго, словно для того, чтобы отсрочить подъём. — Его нашли сегодня утром — бесчувственного. Кажется, сейчас на улицах небезопасно даже для тех, кому покровительствуют Медичи.

   — Здесь мы в безопасности, — сказал Леонардо. — А теперь идём, Америго, и представь нас гостям маэстро pagholo.

   — Просто идите наверх, — сказал Америго. — Я буду через пару минут.

   — Так ты всё ещё стесняешься, — сказал Леонардо. — Идём с нами, составишь нам компанию. Ты всегда был самым блестящим из учеников маэстро pagholo.

Америго кисло улыбнулся.

   — Только я никак не свыкнусь со своими достоинствами.

Тем не менее он повёл их наверх, и Леонардо позволил всё ещё дувшемуся Зороастро идти впереди.

Когда они вошли в салон на втором этаже, Тосканелли стоял перед собравшимися и держал речь. С верхней ступени лестницы Леонардо видна была его спина. Тосканелли излучал энергию, что было большой редкостью в его bottega. Его слушатели, всё внимание, сидели на стульях с мягкими подушками. Бенедетто Деи и Пико делла Мирандола улыбнулись Леонардо, Куан Инь-ци кивнул. Он был в пышных одеждах и цилиндрической, на китайский манер, шляпе. Бенедетто и Пико курили деревянные трубки длиной футов по пять, и их одеяния цветного шёлка были подпоясаны витыми золотыми шнурами. Слуги в кафтанах г и тюрбанах, стоя рядом с ними, набивали и раскуривали трубки.

На почётном месте восседал человек, которого когда-то Симонетта представила как посла калифа вавилонского — Деватдар Сирийский. Подле него стояли вооружённые слуги и несколько женщин, светлокожих и смуглых, в розовых платьях, шёлковых головных уборах и узорчатых вуалях, только подчёркивавших красоту их удлинённых глаз. Деватдар обратил на Леонардо пронзительный, словно оценивающий взгляд.

Сидели там и другие, богатые и почтенного вида итальянцы; но все они бледнели рядом с роскошно одетым Деватдаром и его свитой.

   — Леонардо, — сказал Тосканелли, оборачиваясь, — приветствую. — И он представил Леонардо Деватдару Демурдашу аль Каити, который чуть склонил голову и сказал:

   — Так ты и есть Леонардо да Винчи. — Говорил по-итальянски он хорошо, без акцента. Поблескивая в улыбке ровными красивыми зубами, он продолжал: — Я наслышан о тебе, мастер Леонардо, да, наслышан...

   — Тогда у вас преимущество передо мной, — сказал Леонардо.

   — Разумеется. — Деватдар поднялся, словно собираясь уступить своё место Леонардо. Он был огромен и внушителен: глубоко посаженные глаза, полные губы, бритые щёки и чёрные борода и усы. Те офицеры и женщины из свиты Деватдара, которые сидели вокруг него, разом вскочили, будто вознамерившись все стулья в салоне передать в распоряжение Леонардо, Никколо и Тисты.

Возникла мгновенная неловкость, и Тосканелли, заглаживая её, воспользовался моментом, чтобы представить Леонардо, Никколо и Тисту другим гостям; похоже, особенно ему хотелось, чтобы Леонардо познакомился с его protege[107] из Генуи Кристофоро Колумбусом и инженером Бенедетто д'Абакко, которого прозывали Арифметико.

Когда Леонардо, Тосканелли и Деватдар наконец уселись рядом, Тосканелли вздохнул — словно представление, устроенное им для Деватдара, утомило его. Он вытер свой крупный нос и взглянул на Леонардо — мягко, в отличие от Деватдара.

   — Леонардо, я позволил себе вольность познакомить его светлость с твоими изобретениями... и твоим письмом Великолепному.

   — Я нашёл их весьма интересными, — заметил Деватдар.

   — О чём ты говоришь, маэстро pagholo? — спросил Леонардо.

   — О твоих военных изобретениях — бронированных повозках, взрывающихся стрелах, машинах, что могут летать и сбрасывать гранаты на врага, чтобы убивать и вносить замешательство, — пояснил Деватдар. — О да, маэстро Леонардо, это очень интересное письмо. А если к тому же ты действительно можешь сделать всё это — это было бы куда интереснее.

   — Но как это письмо попало к тебе? — Леонардо обращался к Тосканелли, упорно пропуская мимо ушей слова Деватдара.

   — В этом повинен я, Леонардо, — сказал Пико делла Мирандола. Говорил он глухо, всегда бледные щёки горели. — Я знал о твоём письме и рассказал о нём маэстро pagholo. Маэстро попросил показать ему письмо.

   — А Лоренцо? — спросил Леонардо.

   — Он считает тебя художником, Леонардо. Он не видит в тебе инженера.

   — Но он же знает о моих изобретениях.

Пико засмеялся.

   — Он — Лоренцо. Он сам выбирает, что знать и что видеть. А после смерти мадонны Симонетгы...

   — Леонардо, Пико, — вмешался Тосканелли, — вы неучтивы к нашему почтенному гостю.

   — Вовсе нет, — возразил Деватдар, — я вижу, маэстро Леонардо расстроен, и готов просить прощения, ибо в этом есть моя вина... Айше!

Женщина в вуали бесшумно подбежала к нему. На ней был длинный жилет с глубоким вырезом, обнажавшим половину полной груди. Меж грудей у неё была татуировка — голубые круги; длинные изящные пальцы были красными от хны. Голову её скрывала шёлковая накидка, глаза были подведены. Хотя лица её было не разглядеть — только тёмные блестящие глаза, — Леонардо решил, что она красива.

Деватдар заговорил с ней по-арабски и кивнул на Леонардо.