ДМИТРИЙ взглядывает на него.
Да, душа у нее многоцветная.
ДМИТРИЙ. И глаза переливчатые — слышали.
ЖОРЖ. Эх, ты, чурбан, дерево.
КОРНЕЙ вошел, убирая, вслушивается.
Ничего-то ты в ней не понимаешь.
ДМИТРИЙ. У-ух, как плохо дело. Вместо мыслительного аппарата у тебя горящий факел неудовлетворенной любви. Смотри, брат, запустит она в твою душу эти свои бурцалы переливчатые, зачарует, заколдует и начнет из тебя веревки вить.
КОРНЕЙ, посмотрев на ЖОРЖА, покачал головой и, крестясь и ворча, вышел.
Слушай, Жорж, ухватись за нее сегодня и не выпускай. Раз прискакала в Россию, значит, любит.
ЖОРЖ. И от страстной любви хлопочет о разводе.
ДМИТРИЙ. Пути господни неисповедимы, а душа женщины и того темней. Кричит: «Развод», а думает: «Обними и не отпускай». Тактика-с.
ЖОРЖ. Какая может быть тактика, когда любишь, когда…
Ходит в волнении.
ДМИТРИЙ (вдруг). Беги… Слышишь, колокольчик?
ЖОРЖ сел.
Что же ты? Улепетывай. (Подталкивает его.)
ЖОРЖ. Неловко, ведь едут с ней Коко, отец. И куда я пойду?
ДМИТРИЙ. На завод, в лес, в поле, к черту в зубы. Вернулся и — «Ах, скажите, какая неожиданная встреча!»
ЖОРЖ. Осел. Что ты чепуху городишь: «Неожиданная встреча». Модный курорт, Париж, Монте-Карло… триста верст от большой узловой станции. Четыре пересадки. Таскается на мужицкой телеге.
ДМИТРИЙ. В хамовозах ездят только комиссары. Ты еще только кандидат.
ЖОРЖ. Остро. Умно.
ДМИТРИЙ. Остро, умно ли или глупо, а только ты ничего не знаешь об ее приезде. Коко настаивает на этом…
ЖОРЖ (указывая на комнату). А эти березки, цветы для кого?
ДМИТРИЙ. Да, черт возьми, перестарались. (Вдруг.) Для другой.
ЖОРЖ. Повторяешься… было уже это…
ДМИТРИЙ (смеется). И очень удачно.
ЖОРЖ. Надоело притворяться.
ДМИТРИЙ. Так хлопнись от радости в обморок, как кисейная барышня. Да иди ты!
Силой выталкивает его.
Явление третье
ДМИТРИЙ и КОРНЕЙ
ДМИТРИЙ (выходит на террасу, кричит в сад). Корней!
КОРНЕЙ (издали). Сейчас, барин. (Входя.) Солнышко припекает. Благодать — сено грабить. А тут што затеяли — цветы режь, березки ломай.
ДМИТРИЙ. Слушай же.
КОРНЕЙ. Я и то слушаю.
ДМИТРИЙ. Ты далеко не отлучайся. Видишь ли. Сюда… чччерт, и не придумаешь… Георгий Дмитриевич пошел на завод или… (Пауза.) Так вот, слушай и смекай.
Пауза.
КОРНЕЙ. Молчать и без смекалки можно.
ДМИТРИЙ (похлопывая его по плечу). Так вот, скоро сюда должна приехать одна барышня, барыня… Иностранка. Понимаешь?
КОРНЕЙ. Чего ж понимать? Тут и без всяких понятиев поймешь. Намедни барин ждали на завод тальянцев…
ДМИТРИЙ. Вот-вот, именно…
КОРНЕЙ. Анжинеров. Из товарищей, стало быть?
ДМИТРИЙ. Вот-вот, итальянка. Она самая и есть. Только она не «товарищ», а барышня. Понял?
КОРНЕЙ (запустив пятерню в волосы). Эге, мамзель, стало быть. Это про ее, што ли, што буркалы в душу евонную запустит, и почнет она из его кровь пить? Э-эх, грехи, настали времена антихристовы.
ДМИТРИЙ (вышел на террасу, прислушался и вернулся). Так понял?
КОРНЕЙ. Понял, што вроде ведьмы она.
ДМИТРИЙ. Для кого ведьма, а для кого — ангел. Так-то.
КОРНЕЙ. Слышь, колокольчики тренькают. Пойтить встретить.
ДМИТРИЙ. Вот. Поболтай, пока Георгий Дмитриевич вернется.
КОРНЕЙ. Чего ж. На то язык богом привешен.
Уходит на террасу, а ДМИТРИЙ в комнате. КОРНЕЙ останавливается.
Барин, а барин… Митрий Иваныч.
ДМИТРИЙ останавливается.
Как же с тальянкой-то?.. Стало, она по-нашему, по-православному, лопочет?
ДМИТРИЙ. Ни полслова.
КОРНЕЙ (энергично почесываясь). Как же?
ДМИТРИЙ. А так… ты по-своему, а она… тоже по-своему. Разберетесь. (Уходя.) А потом и мы как-нибудь разберемся.
Явление четвертое
КОРНЕЙ и АРГУТИНСКИЙ
КОРНЕЙ. Грехи… (Останавливается, смотрит на рассыпанные на полу цветы.) Тьфу. (Подбирает и кладет на ширмы.) Цветики… што глаза ангелов божьих. А она ногами погаными по им ходить будет.
Выходит на террасу и спускается в сад.
АРГУТИНСКИЙ (голос его раздается из правой кулисы). Эй, кто там, люди!
Входит. Он в серых брюках, во фраке и шапокляке<a name="read_c_49_back" href="#read_c_49" class="note"><sup>{49}</sup></a>. Через плечо висят мешки с вещами. В руках тросточка, к которой привязаны бубенчики. Кряхтит. Хочет присесть, но не может из-за своей ноши. Оглядываясь.
Зятюшка, sapristi, хорошо встречает. О-ох… Советский рай, черт возьми.
КОРНЕЙ (с террасы). Чаво?
АРГУТИНСКИЙ (испуганно оглядывается, вещи падают). Сподобился, говорю, и я, господин товарищ, при жизни в рай попасть.
КОРНЕЙ. То-то. (Оглядывая его.) А то на земле таких што-то не видывал. (Обошел вокруг него.) Чудно. (Показывает на фрак.) Оно, правда, што по нонешнему времени сукно в большой цене, а только тут — нехватка, да зато там много лишку. Пустить бы хвост на фуражки, пол-лимона дали бы{50}.
АРГУТИНСКИЙ. Пол-лимона?.. Ага, вспомнил, Россия — страна товарообмена. Фрукты на сукно, сукно на… а у меня, пока я спал, все забрали, а взамен ничего не дали.
КОРНЕЙ. Как же ничего. (Указывает на его костюм.) А это?
АРГУТИНСКИЙ. За ненадобностью, должно быть, и подкинули… (Оглядываясь.) Однако… госпо… товарищ Алмазов дома?
КОРНЕЙ. Чего? «Товарищ»? Это кто сиволапый был, товарищ стал, а барин как был барин (показывает на него), хоть и чучелой вырядись, так барин и остался.
АРГУТИНСКИЙ. Голубчик ты мой, дай облобызаемся.
КОРНЕЙ. Я хоть и серый, а плепорцию соблюдаю, барин.
АРГУТИНСКИЙ. «Барин»… ах!
Опускается на кресло.
Так жива еще Русь.
КОРНЕЙ. Это там, вдали, на Волге, точно, што помирают с голоду{51} и баре, и наш брат. А у нас — ничего, бог грехи терпит. Не сумлевайтесь. Прокормимся, барин.
АРГУТИНСКИЙ (слезливо). Голубчик ты мой… как тебя зовут?
