МАНЯ. И убил?!
ТЕРЕХИН. И… выстрелил… Видишь, я говорю тебе. Я не боюсь тебе сказать, потому что люблю тебя. Знаю, что не предашь. Ведь у меня только ты… Все остальные как волка травят, загрызть хотят, а сами, если среди них покопаться… Думаешь, они все чистые, беленькие? Лгут. Сами такие! Притворяются, подличают. А я открыт… Вот он я — весь. Я не скрываюсь. Я не боюсь… Так вали все на меня. Вот он — Терехин. А я… один… один…
Валится на пол, плачет.
МАНЯ. Костя! Ну, Костя! Не надо. (Наклоняется. Берет его голову. Потом отшатывается.) Нет, не верю. Все ложь. И любовь твоя — ложь. И слезы — ложь… все ложь… Пусти меня!
ТЕРЕХИН. Манечка, не уходи! Подумай, если ты скажешь, тогда мне одно — пуля. Тогда по всем углам вой поднимут. Вот он… Терехин — убийца. Терехин — развратник. Из партии выкинут. И пойдут! Терехин… Терехин… «терехинщина»… А все эти чистенькие за меня скроются. Пакость свою затаят. Ату… ату, трави его, Терехина, все преступления он совершил! Пусть он отвечает, а мы ни при чем. Это он с тремя жил, а мы — никогда. Это он жену травил, а мы ангелы. Это он разложился, а мы из гранита. Манечка, меня нельзя выдавать одного, не хочу отвечать один. Пускай все, всех тогда…
МАНЯ. Оставь меня! Пусти! Я боюсь тебя… Я буду кричать!
ТЕРЕХИН. Манечка! Неужели выдашь? На револьвер. Вот он. На, убей. Стреляй в меня! От твоей руки умру, если и ты со всеми.
МАНЯ. И это ложь… играешь. Я чувствую… все это неправда. Все это отвратительная игра.
ТЕРЕХИН. Ну, иди сюда! Сядь. (Сажает ее на кровать.)
МАНЯ. Пусти…
ТЕРЕХИН. Не пущу, пока не поймешь, что тебе нельзя идти туда.
МАНЯ. Пусти. Я… закричу.
Вырывается. ТЕРЕХИН не пускает ее. Она кричит.
Пусти… а… Федор!..
ТЕРЕХИН. Ах, Федор! Опять Федор… Значит, с ними! Сволочь! Гадина!
Вырываясь, МАНЯ кричит.
(Душит ее.) Нет, не скажешь… Я заткну тебе глотку… Я…
В дверь ломятся.
ТЕРЕХИН борется с МАНЕЙ. Слетает дверь, сорванная с петель.
В комнату вбегают ФЕДОР, ВАСИЛИЙ, ЛЮТИКОВ, ВОЗНЕСЕНСКИЙ, АНДРЕЙ. Бросаются к ТЕРЕХИНУ. Оттаскивают его, держат.
МАНЯ медленно поднимается с кровати. Проводит рукой по лицу.
ТЕРЕХИН (пристально и долго на нее смотрит). Скажешь?
МАНЯ. Скажу.
Занавес.
Василий Шкваркин
«Лира напрокат»
ВОДЕВИЛЬ В ТРЕХ ДЕЙСТВИЯХ, ШЕСТИ КАРТИНАХ С ИНТЕРМЕДИЯМИ
<b>Действующие лица:</b>
МИТЯ СИЗОВ, монтер и драматург.
ЛЮБА, его жена.
АННА ПЕТРОВНА БЛАГОВИДОВА — мать Любы.
ГНОМОВ, управдом.
САТУРН ИВАНОВИЧ, директор театра.
ЮНОНА АНТОНОВНА, актриса, жена директора.
ГРААЛЬ-ГАРЕМНАЯ, молодая актриса.
ГАЛУНОВ, швейцар и член художественной комиссии в театре.
САША БЫСТРЫЙ, заведующий литературной частью и журналист.
ТРАГИК.
КОМИК.
ЛЮБОВНИК.
СТАРАЯ АКТРИСА.
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА.
АГЕНТ ФИНИНСПЕКТОРА.
АВТОРЫ (в интермедии).
АКТЕРЫ, АКТРИСЫ и РАБОЧИЕ В ТЕАТРЕ.
СОСЕДИ СИЗОВА ПО КВАРТИРЕ.
<ДЕВУШКА ИЗ МАСТЕРСКОЙ.
БАЛЕТОМАН.>
Пролог
Отживших и живущих маски
Свел вместе этот водевиль.
Отсюда — часто неувязки,
И много раз нарушен стиль:
От старого у нас — кулисы,
Интрига, ревности костер,
Любовник, трагик, две актрисы;
От современности — монтер.
Его зовут Сизовым Митей,
Он жил, работал и любил,
Но ряд трагических событий
Чуть-чуть его не погубил.
Как перестал он быть монтером —
Я б рассказать, конечно, мог…
Но лучше слово дать актерам,
А я… я только лишь пролог.
Действие первое
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Комната Сизовых. Стол, кушетка. Около одной из двух дверей — большой шкаф. Несколько подставок. На них — дамские шляпы. МИТЯ у стола, пишет. АННА ПЕТРОВНА, примеривая, надевает на ЛЮБУ то одну, то другую шляпу.
АННА ПЕТРОВНА (оглядываясь на Митю. Громко). Смотрю я, Люба, на твоего мужа, и так мне тебя жалко становится…
ЛЮБА. Опять вы, мамочка…
АННА ПЕТРОВНА. Не разговаривай: эта шляпка молчаливой неприступности требует. [Больно несчастные у нас в родне бывали, один даже в партии состоял, но от писателей бог миловал.]
Примеривает другую шляпку.
Люба, улыбнись в пандан[148] ленточке.
ЛЮБА. Во время неприятностей я улыбаться не могу.
АННА ПЕТРОВНА. Слышите, до чего жену довели. (Молчание.) Молчит, сидит, пьесы сочиняет… Писатель… На писателя человек с колыбели учиться должен, а вы на монтера раньше готовились.
МИТЯ. «Раньше…» Спросите у самого Льва Толстого, чем он раньше занимался. На кавказском фронте золотопогонником был. Да знаете ли вы, что даже великий Ломоносов до двадцати лет на пляже Белого моря беспризорником бегал.
АННА ПЕТРОВНА. «Ломоносов» — одна кличка чего стоит… Вы бы еще каких бандитов назвали.
ЛЮБА. Вы хотите, чтобы Митя все бросил и у вас в шляпном магазине двери открывал.
АННА ПЕТРОВНА. Зачем двери? Вот у меня до прошлого года компаньоном был Саша Чернявский. Помнишь? Так он, бывало, и материал закупал, и отделку подбирал… Будь у меня сейчас такой помощник…
ЛЮБА. Оставьте, мамочка. Может быть, у Мити на литературу мировые способности есть.
АННА ПЕТРОВНА. С мировыми способностями люди до ста рублей в месяц зарабатывают, а он что получил? Из каждого театра по одному отказу.
Входит ГНОМОВ, разбирая почту.
ГНОМОВ. Соседям почтение. Где-то здесь на ваш адрес письмо было.
АННА ПЕТРОВНА. Гражданин Гномов, хоть бы вы на Дмитрия Николаевича повлияли.
ГНОМОВ. Пьет?
АННА ПЕТРОВНА. Хуже: пьесы сочиняет.
ГНОМОВ. Вы в домовой книге монтером прописаны, а сами потихоньку пьесы сочиняете. А разрешение на сочинительство имеете? Как. Где. Про кого пишете.
МИТЯ. А вам что? [Поэтический порыв взять на учет невозможно.
ГНОМОВ. Нет, можно-с. Вот в первый номер, например, одна барышня переехала. Я, говорит, поэтесса-беспредметница. И действительно, в комнате хоть шаром покати. Хорошо. Только познакомилась она с инженером из восьмой квартиры, а дня через два, гляжу, ей полную обстановку привезли. Я не вытерпел. Иду. Какая же, говорю, вы после этого беспредметница? — А кто же я, по-вашему? — Иждивенка, вот вы кто, говорю.]
