ИВАНОВ. С ним нужно познакомиться.
Входит МАЛЬЧИК.
МАЛЬЧИК. Реб Хаим, вам из ссудо-сберегательной бумажка, распишитесь.
ХАИМ подписывается, а ЛИПА читает.
ЛИПА. Тебе, отец, ссудо-сберегательная отказала в кредите. Это рука Лейба. Эх, отец, ты честный человек, но сын у тебя непокладистый.
ХАИМ (с горечью). Но ведь он не состоит в ссудо-сберегательной…
ЛИПА. Он нигде не состоит и вездесущ. (К Иванову.) Видишь, как Лейб умеет мстить…
ИВАНОВ. Нужно быть ко всему готовым.
ХАИМ. Рибойно шел ойлом!{163} За что?..
Уходит в глубокой печали. Молчание. Каждый углублен в свои думы.
ИВАНОВ. Я был на фронтах, сражался с Деникиным{164}, Врангелем{165}, Колчаком{166}, и нигде не чувствовал себя таким слабым, как сейчас. Я должен призвать всю свою стойкость, чтобы не пасть духом.
Входит УПРАВЛЯЮЩИЙ ВИНТРЕСТА.
УПРАВЛЯЮЩИЙ. Реб Хаим дома?
ЛИПА. Папа, папа…
Входит РЕБ ХАИМ.
ХАИМ. Что вы хотели, товарищ управляющий?
УПРАВЛЯЮЩИЙ. Вот что, реб Хаим, правление Вин-треста аннулирует свой заказ на бочки…
ХАИМ (испуганно). Почему? Вы, кажется, все время были довольны?
УПРАВЛЯЮЩИЙ. Трест находит качество бочек неудовлетворительным.
ХАИМ. Боже мой, новая напасть.
ЛИПА (к управляющему винтреста). Почему вы аннулируете заказ?..
УПРАВЛЯЮЩИЙ (нагло). А тебе какое дело, в газете пропечатаешь? Рабкор!..
ЛИПА (исступленно). Говори, негодяй, говори… го… во… ри!
Хватает за горло и душит.
Говори, подлец.
УПРАВЛЯЮЩИЙ вырывается и с силой отшвыривает ЛИПУ на кучу стружек. Стремительно уходит. СТАРИК в замешательстве. Вбегают ГИНДЫЧКА и БЕЙЛА.
ГИНДЫЧКА И БЕЙЛА. Что случилось?..
ЛИПА (подымаясь, Иванову). Ты слышал? Это работа Гера, он мстит. (Стремительно.) Пойдем.
ХАИМ. Липа, остановись.
БЕЙЛА (громко). Иди, Липа.
ГИНДЫЧКА (плача). Липа…
ЛИПА и ИВАНОВ уходят.
БЕЙЛА. Иди…
На время остается в застывшей позе, с протянутой рукой.
ХАИМ. Рибойно шел ойлом, сорок пять лет был я честным бондарем, а теперь никто не доверяет.
Акт пятый
Квартира Лейба Гера. Обширная комната — гостиная. Богатая мебель. На стенах развешаны картины. Пол устлан коврами. В комнате сидит БУХГАЛТЕР. ДИНА и БЕЙЛА вешают портреты Ленина и Дзержинского<a name="read_c_167_back" href="#read_c_167" class="note"><sup>{167}</sup></a>.
БУХГАЛТЕР (громко). Давно их пора повесить.
ДИНА. Папаша и теперь будет недоволен.
БУХГАЛТЕР. Нет, не портреты, а их самих. (Тычет пальцами в портреты.) Пора повесить.
ДИНА. Почему же вы не вступили в банды Колчака и Деникина?
БУХГАЛТЕР. Я — еврей. Ненавижу одинаково обоих. Лучше бы вы повесили портрет Герцля{168}, это был человек, по крайней мере… он крови не проливал.
За сценой голос Гера.
ЛЕЙБ ГЕР. Реб Йосл.
БУХГАЛТЕР уходит.
ДИНА (поправляя портреты). Мне кажется, что так будет лучше.
БЕЙЛА (смеясь). Было бы недурно повесить здесь рядом Трудовой кодекс, чтобы твой папаша не забывал его содержание.
Смеются. Уходят. На мгновение сцена пуста.
Входят ЛЕЙБ ГЕР и ЦАЦКИН.
ЛЕЙБ ГЕР. Если вы настаиваете, я согласен. Сейчас же пришлю сюда Липу, и вы с ним поговорите.
ЦАЦКИН. Мы погибнем, если вздумаем бороться с рабочими. Мы пленники. Ничего не поделаешь. Рабочее государство. Я недавно был на польской границе и слышал своими ушами, как мельник с польской стороны дразнил нашего мельника: «Что, Янкель, соцстрах… профсоюз… спецодежда…» Больно, но что делать… Нужно быть тактичным. Когда ко мне приходит финагент и подает мне повестку на двести рублей, я ему жму руку и говорю спасибо. Мало того, я начинаю хвастать, что заработал миллиард, пусть у него разливается желчь, а не у меня. Все равно горю не поможешь.
Оба смеются.
ЛЕЙБ ГЕР. Он будет сейчас здесь.
Уходит. ЦАЦКИН быстро уходит в следующую дверь и возвращается одетым в косоворотку с расстегнутым воротником, подпоясанным лакированным кушаком. Смотрит в зеркало.
ЦАЦКИН (сам себе). Так и ему, и мне будет приятно. Эх, если бы еще немного похудеть… Пролетариат не любит сытых физиономий.
Входит ЛИПА. ЦАЦКИН как бы не видит его.
ЛИПА. Здравствуйте, Ефим Степанович.
ЦАЦКИН (искусственно вздрогнув). Ах, Липа, здравствуйте. Садитесь. Что нового?
ЛИПА (пожимая руку). С тех пор как вы сюда явились, Ефим Степанович, и жить стало приятней.
ЦАЦКИН. Я хочу внести культурное начало между трудом и капиталом. Вы знаете, у меня денег нет. Я такой же рабочий, как и вы, и поэтому никогда не допущу, чтобы мои братья эксплуатировались. Реб Лейб этим недоволен, но ведь я зять. Он не может со мной не считаться…
ЛИПА. У вас благородная душа, но я не скрою от вас, что я все же вам не верю…
ЦАЦКИН. А если я вам скажу, что я социалист?
ЛИПА. Социалисты у нас обанкротились, мы им не верим, они нередко играют роль провокаторов.
ЦАЦКИН. Не то, вы не поняли меня, я хотел сказать, что я старый социалист, что рабочий класс мне близок.
ЛИПА. А что вы думаете предпринять в области труда несовершеннолетних?
ЦАЦКИН. Завтра будут все дети выброшены с мельницы…
ЛИПА (обрывая его). Простите, мы не заинтересованы в том, чтобы мальчики погибли, пусть они работают, но их рабочий день нужно сократить, и значительно…
