НИНА. Вася!

ВАСИЛИЙ. Оставь. Вы только, ребята, в наш разговор не встревайте. У нас с Петькой… старые счеты.

ПЕТР. Говори.

ВАСИЛИЙ. Сволочь ты и подлец. И такую подлость сделал, что, если бы не был тебе нужен покой, я бы плюнул в твою поганую харю. Что же ты, сука, сделал? Ты думаешь, с собой покончить — твое личное дело? Думаешь, ты над собой волен? Имеешь право уходить? А те, кто с нами рядом на фронте попадал, за них кто будет отвечать? Ну пусть, хорошо, пусть ты, Петя, так раскис, что веру потерял. Додумался до того, что революция гибнет, все пропало. Так надо, как мышь с корабля, от опасности бежать, пускай другие расхлебывают? Трус. Дезертир. Тряпка… Верно, не все радужно. И сволочи много развелось вроде той, с которой ты якшаешься, так поэтому нужно все бросать — и на попятный? С революцией плохо, по-твоему, значит, бежать надо, вешаться? Скотина ты! Да за это пулю тебе в лоб мало. И подумать только: с этой гнидой я вместе на фронте был. (Пауза.) А когда меня подо Льговом ранили, помнишь, ты меня на плечах тащил, а сзади кавалерия. Я кричу: «Брось, беги, все равно порубают. Брось меня!» Ты помнишь, что ты сказал?

ПЕТР. Помню.

ВАСИЛИЙ. Ты сказал: «До конца не брошу». А сейчас ты кого в опасности бросил, а? Всех нас. Всю революцию! Ведь ежели все так побегут, как ты, тогда что? Нам, конечно, повеситься не трудно. Петля эта самая не раз на шее была. Не страшно. Привычка есть. Храбрость невелика.

ПЕТР. Сил не было. Веру потерял. Как жить, Вася, когда ни на что не годен.

ВАСИЛИЙ. Дурак ты, Петя! Подумай! Разве мы все без сомнений? Мы твердо уверены в основном — победим. Но во время борьбы разве есть такие, что на все сто процентов во всем уверены? Если найдется такой, скажет тебе: «Ни в чем не сомневаюсь», — не верь ему. Или подхалим, или просто подлец. Не дорого ему ни наше дело, ни наша партия. Все мы болеем, когда решаем что-нибудь. Ответственность на каждом велика больно. Но разве оттого, что сомнения возникают, надо предателем делаться? [Убегать надо, Петька? Вспомни, мы вместе с тобой читали Бухарина об Ильиче^{216}. Одно место запомнилось мне крепко. Помнишь, дело происходило, когда выяснилось, что Малиновский^{217} — провокатор. Бухарин приехал к Ильичу. Лег спать. Не спит и слышит, как внизу вышел на террасу Ленин. Заваривает крепкий чай и ходит. Так всю ночь. Ильич думает, мучается сомнениями, не спит. Наутро Бухарин спускается вниз, Ильич как ни в чем не бывало: «Чаю хотите? Хлеба хотите? Гулять пойдем». Весело смеется, а лицо желтое, под глазами круги. Ночь была мучительнейшая, а Ильич ни на минуту не раскис, не выдал сомнений, по-прежнему тверд и бодр. Вот, Петька… А ты что ж?]

ПЕТР. Плохо у меня, Вася. Гнилое все. Ржавчина поела.

ВАСИЛИЙ. Встряхнуться надо. На мир иначе поглядеть. Тебя мразь окружила. Ноют, воют. Слизью текут. А ты только на них и смотрел. Да ты посмотри кругом, как жизнь шагает! Каких мы делов большущих наделали! А ты на брюхе ползаешь, и, конечно, тебе, кроме грязных подошв, ничего не видать. Ты ведь по Терехину о партии судишь. В пивных новый быт ищешь. Ячейку забросил. Эх ты! Если бы не Нинка здесь, я бы тебе еще сказал.

ПЕТР. Так все навалилось… Сил и не хватило. Знаешь, Васька, учеба мне впрок не пошла. Понимаешь ты, вот когда почти ничего не знаешь, тогда все хорошо. Во все веришь, бодро идешь. Когда много знаешь, тоже хорошо, наверное, тогда все осознать можно. А вот когда посерединке: кое-чего ухватил, кое-чего понял, — тогда плохо. Сомнения забирают. Вот оппозиционные теории… Не смог я их знанием опровергнуть. А тут еще обстановка эта вся. Так соединилось вместе, и действительно кажется — конец всему.

ВАСИЛИЙ. Эх, Петька, Петька! Опозорил ты себя.

ПЕТР. Знаю. Уйду из вуза. Пойду на завод, к станку опять.

ВАСИЛИЙ. Ну вот. Опять бежать, опять прятаться. Нет, Петька, не будет этого: до конца пойдем. Выпрямись. Возьми-ка Петра Лямина в собственные руки. Всю эту сволочь брось. Университет кончи. Или уж ты совсем не человеком стал?

ПЕТР. Не знаю… Попробую… Только вот…

ВАСИЛИЙ. Что?

ПЕТР (голос его дрожит). Не бросайте меня, ребята, первое время… Трудно мне и… стыдно. (Всхлипывает.)

Занавес.

ВОЗНЕСЕНСКИЙ (заглядывая в книгу к Лютикову). Много осталось?

ЛЮТИКОВ. Хватит еще.

ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Скоро думаешь кончить?

ПЕТРОСЯН. Ты тише не можешь?

ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Дай карандаш. А Лёнов после истории с Петром не появляется.

ЛЮТИКОВ. А ежели и появится, я первый его отсюда налажу.

ПЕТРОСЯН. Да прекратите, ну вас к черту!

КРУГЛИКОВ (неожиданно громко). Здорово!

ЛЮТИКОВ. Вы что, с ума сошли?

АНДРЕЙ. Вид у них как будто только с зачета. Обалделый вид.

БЕСЕДА. Убирайтесь к черту! Не мешайте работать. Надо же когда-нибудь дело делать.

ПРЫЩ. Товарищи, тише. Я узнал только что, что эти граждане о вас же заботятся.

ПЕТРОСЯН. Пускай потом заботятся. А пока очистите помещение.

КРУГЛИКОВ. Дорогие товарищи, в связи с некоторыми обстоятельствами я прошу вас повременить с занятиями и организовать здесь небольшую вечериночку…

ПРЫЩ. Со спиртными напиточками.

АНДРЕЙ. Вот это дело! А деньги где?

ЛЮТИКОВ. С чего это вдруг?

БЕСЕДА. Заниматься надо.

АНДРЕЙ. Брось ты, Беседа. Какие тут занятия! Тут о деле говорят, а ты — заниматься.

ПЕТРОСЯН. Вы дадите работать или нет?

ФЕНЯ. Какая там работа, мы уже все принесли.

ПЕТРОСЯН. Принесли?

Это все-таки безобразие. Приходят и не дают работать. Ну, что у вас там, давайте!

БЕСЕДА. А я все-таки уйду. Работать буду.

АНДРЕЙ. Послушай, сделай мне одолжение.

БЕСЕДА. Ну?

АНДРЕЙ. Не будь дураком.

КРУГЛИКОВ. Ну-ка, Феня, давай кулек.

ЛЮТИКОВ. Так все-таки по какому поводу?

ПРЫЩ. По случаю торжественного сочетания Артемия Семеновича Кругликова и Фени… как твоя фамилия?

ФЕНЯ. Ладно, без фамилии сойдет.

ПРЫЩ. Нет, как же, без фамилии нельзя. И Фени, по фамилии… Ладно. Музыка, туш! Как сказано у поэта: