ЛЮТИКОВ. Те-те-те… Эти речи мы уже слышали.
ПЕТР. Брось! Будь ты на минуту самим собой! Подумай! Кругом нас буржуазия растет. Влияние громадное. Я выхожу из вуза, делаюсь специалистом. И незаметно для себя перерождаюсь. А с другой стороны, нельзя, чтобы мы не делались специалистами. Если отдадим хозяйство не нашим спецам, это конец. Ну, и первое не лучше.
ЛЮТИКОВ. Что же, выходит, мы обреченные? Выхода нет, и всему конец?
ПЕТР. Не знаю я, что выходит… Ничего не выходит.
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Ну, знаешь, у тебя куда ни кинь — везде клин. Все одно, как богатырю на перепутье. Какой дорогой ни поедешь, головы не сносить. С такими теориями лучше не жить.
ПЕТР. Правда? (С усмешкой.) И я так думаю… Это ты верно сказал.
БЕЗБОРОДОВ (зевает). А-а-о-о-а.
АНДРЕЙ. Ох, чтоб ты пропал!
БЕЗБОРОДОВ. Это у меня нервное.
ПЕТР выходит из комнаты.
АНДРЕЙ. Слушай, «нервное»! Ты вот мне позавчера заявил, что мы должны поднять учителя на такую высоту{215}, на которой он никогда не стоял в буржуазном обществе. Ты что же, теперь отказываешься от этой фразы?
БЕЗБОРОДОВ. Оставь, неостроумно уже. Я знаю, что это Ленин сказал. Не беспокойся!
Смех.
АНДРЕЙ. Я не беспокоюсь. Единственное, что меня беспокоит, так это твои нервы. Боюсь, что ты себе челюсть свихнешь.
Смех.
БЕЗБОРОДОВ. И неостроумно.
Уходит.
ФЕДОР (входит). Петр тут?
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Тут Петр! Погляди, не заснул ли на кровати. Нет? Значит, вышел.
ФЕДОР. У него книжка моя. (Роется в книгах.) Куда он ее задевал, шут его знает.
Уходит.
АНДРЕЙ. А с Петром что-то вообще неладно, ребята. Ходит один. Глаза ушли в живот. Такие теории развивает… Слушать страшно.
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. В самом деле, с парнем что-то делается. Раскис он до крайности. Я вчера сплю, слышу, рядом хлюпает что-то он. Ревет. Я сделал вид, что не заметил. Ужасно паршиво сделалось.
ЛЮТИКОВ. Сволочи мы все-таки! С парнем делается что-то. Мгла у человека на душе, а никто не подойдет, просто по-товарищески. Переживай сам.
ПРЫЩ. И мне его фразочка, знаете ли, не понравилась.
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Какая фразочка?
ПРЫЩ. А вот ты сказал, что с такими теориями лучше не жить, а он говорит: «И я так думаю».
ЛЮТИКОВ. А ведь верно. А если он и в самом деле?..
АНДРЕЙ. Ну, уж ты — и в самом деле!
ЛЮТИКОВ. А я пойду все-таки, ребята. Разыщу его. Беспокойно мне чего-то стало.
Идет к двери. Выходит и оставляет ее открытой.
Все напряженно провожают его глазами и смотрят в открытую дверь, как бы ожидая чего-то. В комнате тихо. Только ВОЗНЕСЕНСКИЙ нервно насвистывает. Пауза. Из коридора слышны шаги…
Нервный выкрик. Все вскакивают. Шаги приближаются. Входит БЕЗБОРОДОВ. Напряжение пропадает. Некоторые облегченно вздыхают. Некоторые плюют. Смеются.
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Вот, будь ты неладен! А мы думали, что это… Дай-ка папироску, Прыщ.
ПРЫЩ. Пожалуйста. Ох и перепугался же я!
БЕЗБОРОДОВ. «Вечерку» купил. Фельетон о студенчестве.
АНДРЕЙ. А ну-ка, давай.
Все бегут к столу. Наклоняются над газетой.
Читай вслух кто-нибудь!
ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Внимание! Слушайте! «Ратуйте, граждане! В этом году вновь прибывают две тысячи студентов. Если исходить из того, что на каждого студента достаточно одного квадратного вершка, то для всех прибывающих таким образом потребуется…»
В комнату ФЕДОР, ВАСИЛИЙ и ЛЮТИКОВ вносят лицом вниз ПЕТРА. ФЕДОР кричит: «Ребята!» Не поднимая головы, ему отвечают: «В чем дело? Что?» Вдруг Вознесенский видит Петра.
Вскакивает, за ним остальные. Стоят неподвижно, ошеломленные, кроме ПРЫЩА, который, закрыв лицо руками, выбежал из комнаты.
ФЕДОР. Вознесенский! Беги к доктору, к этому… через дорогу. Чтоб сейчас же был. Лютиков, сходи за Ниной. Васька, что же делать пока?
ВАСИЛИЙ. Надо искусственное дыхание. Возьми руки.
Наклонившись к ПЕТРУ, подымают и опускают его руки, как это делают с утопленниками. Входит быстро НИНА.
НИНА. Что с ним?
ФЕДОР. Повесился. Мы сняли. Жив.
НИНА. Повесился?.. А… о… доктор!
ФЕДОР. Сейчас будет. У тебя есть нашатырь или еще что-нибудь в этом роде?
НИНА. Одеколон есть. Сейчас принесу.
Входят, запыхавшись, ВОЗНЕСЕНСКИЙ и ДОКТОР. ДОКТОР наклоняется над ПЕТРОМ.
ДОКТОР. Ага, жив! Так. Выйдите все из комнаты. Вот вы двое останьтесь.
Показывает на ФЕДОРА и на ВАСИЛИЯ.
И женщина. Так.
ФЕДОР (выходящим студентам). Тихо, ребята! Никому ни слова. Если начнут болтать, подумайте, каково ему будет!
СТУДЕНТЫ уходят.
ДОКТОР. Ничего. Готово. Так. Теперь покой несколько часов, и все отлично. У меня был случай, пациент провисел семь минут — выжил. Очень ненадежный способ. Яд лучше. Особенно сильнодействующий. Так. Посидите около него. Это нужно. Ну, я ухожу. Так. Если что случится — пришлете. Так.
ФЕДОР говорит с ним тихо. ДОКТОР уходит. ФЕДОР, НИНА, ВАСИЛИЙ сидят на кровати. Тихо. Снова, как в первом эпизоде, за стеной тренькает балалайка «Сирень цветет».
НИНА. Да, ужасно. До сих пор не могу прийти в себя. Как в тумане сижу.
ФЕДОР. Он все время катился вниз.
ВАСИЛИЙ. Я не думал, что дело дойдет до этого.
НИНА. И мучился один. Мне несколько раз хотелось подойти, а потом думаешь, стоит ли навязываться, лезть в чужую душу.
ФЕДОР. Что это делается, ребята, а?
ВАСИЛИЙ. Обстановочка довела.
ФЕДОР. А ведь какой парень хороший!
НИНА. Тяжело ему было. Хотел, чтобы стало легко. Может, и вправду так лучше.
ВАСИЛИЙ. Вот погоди. Придет он в себя. Я ему скажу, как лучше… Я ему скажу.
ПЕТР (тихо, невнятно). Что же ты скажешь, Вася?
Все вздрагивают. Смотрят на него молча.
ВАСИЛИЙ. Ладно. Потом. Тебе сейчас покой нужен.
ПЕТР. Нет, говори сейчас, какой там, к черту, покой!
ВАСИЛИЙ. Хочешь сейчас? Ну что ж, я скажу.
