ЛАРЕЧКИН (иронически). Тогда счастливо оставаться…
ЛАРЕЧКИН уходит. Сорокин раздевается.
СОРОКИН. Ай-ай-ай! Как они любят к месту и не к месту демагогию пускать… С такими социализм строить…
Входит СЕКРЕТАРЬ.
СЕКРЕТАРЬ. Николай Алексеич…
СОРОКИН. Ну как, уплатил?
СЕКРЕТАРЬ. Нет, Николай Алексеич… вышло маленькое недоразумение…
СОРОКИН. Что — потерял мой партбилет?
СЕКРЕТАРЬ. Нет, в райкоме отобрали…
СОРОКИН. Как, отобрали? Кто отобрал?
СЕКРЕТАРЬ. Председатель Контрольной комиссии Глухарь…
СОРОКИН. Что за ерунда? Как он смел?! Глухарь?!
СЕКРЕТАРЬ. Да…
СОРОКИН. Это же безобразие!
СЕКРЕТАРЬ. Он говорит, если за целый год не уплачены членские взносы, партбилет недействителен.
СОРОКИН (взволнован). Но почему ты не звонил сюда?
СЕКРЕТАРЬ. Я звонил, Николай Алексеич… но трубка, видите, снята…
СОРОКИН. Час от часу не легче… Как же ты, такой сообразительный, товарищ Зернов, не мог догадаться, что партбилета никому нельзя отдавать?
СЕКРЕТАРЬ. Я не отдавал, Николай Алексеич. Партбилет лежал на столе, а этот взял его…
СОРОКИН (раздраженно). Ну, это не оправдание, товарищ Зернов.
СЕКРЕТАРЬ. Я употребил все, чтоб вырвать… Поднял там чуть не скандал…
СОРОКИН. Ты мне больше не нужен…
СЕКРЕТАРЬ. То есть как, Николай Алексеич?
СОРОКИН. Таких разгильдяев я иметь не желаю!
СЕКРЕТАРЬ. Но я не виноват, Николай Алексеич!
СОРОКИН (вне себя). Я, что ли, всучил Глухарю свой партбилет?! Можете уйти!
Пауза.
СЕКРЕТАРЬ (нерешительно). Я в местком обращусь, Николай Алексеевич.
СОРОКИН (твердо, но спокойно). Молодой человек! Я принял вас без всяких месткомов как родственника Тани. И уволю так же. «В местком…» За местком я боролся десятки лет… и меньше всего думал, что такие молодые человеки… будут грозить мне самому месткомом. Всего хорошего…
СЕКРЕТАРЬ уходит. Из второй двери выходит одетая ТАНЯ.
ТАНЯ (вслед секретарю). Коля! Подожди!
Проходит мимо СОРОКИНА. Тот задерживает ее.
СОРОКИН. Таня, ты куда?
ТАНЯ. А вам какое дело? (Хочет уйти.)
СОРОКИН. Танюша! Брось глупости!.. Ты нетактично поступила, я понервничал… вот и все…
ТАНЯ. Я с вами жить не буду…
СОРОКИН. Почему?
ТАНЯ. Я ухожу к Шурке.
СОРОКИН (пораженный). К Шурке?
ТАНЯ. Да…
СОРОКИН. К Ниточкину?
ТАНЯ. Да. Вы меня довели до этого позора! Я сейчас беспомощна как никогда. Вы оторвали меня от моей маленькой работы, превратили в куклу для забавы дряхлого ребенка! А сейчас толкаете на улицу или в объятия партийного недоросля. Ну что ж. Так мне и надо. Я из чуждой для вас среды. Вы — коммунист из потомственных дворян, а я — дворянка беспартийная. Вы — вождь, а я — вошь. До свиданья. (Уходя.) До свиданья!..
СОРОКИН. Что это за чепуха?! (Вскрикивает.) Таня!.. Таня!.. Два слова…
ТАНЯ возвращается.
Тогда я попрошу тебя о последнем одолжении. Будь сегодня вечером хозяйкой при гостях… Чтоб никто пока не знал о нашем этом…
[ТАНЯ. Вы скажите честно: почему вы не берете меня заграницу?
СОРОКИН. Я имею… директиву… Я…
ТАНЯ. Ну, тогда все ясно!..]
ТАНЯ уходит.
СОРОКИН (подозрительно оглядывает комнаты). Таня! Таня! Черт возьми, опять один! Один… В молодости некогда было любить, а теперь уж поздно… Теперь бы в одиночку мне!.. Как все было ясно! (Вскрикивает.) Подполье, конспирацию, кличку мою! Кротовую работу… Подрывать, подкапывать старый строй!.. (Пауза. Шепотом.) Да. А партбилет?! Нужно вырвать!.. (Торопливо одевается, хочет бежать.)
Звонок телефона. СОРОКИН колеблется, затем берет трубку.
Занавес.
Действие второе
Комната районной Контрольной комиссии. Два письменных стола. На одном — телефон. СТОРОЖ подметает пол, разговаривает с КУРЬЕРОМ.
КУРЬЕР. Революция-то, брат, революцией, а жить-то все-таки надо… Я вот девятого сокращения со дня на день ожидаю.
СТОРОЖ. И правильно. Ленин как ставил вопрос? Ленин ставил вопрос так, что штаты должны сокращаться. Чтоб припугивать вашего брата, советского чиновника… «Лучше меньше, да лучше…»{289}
КУРЬЕР. Да какой же я советский чиновник? Я — кульер Упрнаргостурбаза по гончарному сектору и сухой перегонке дерева.
СТОРОЖ (закуривает). А Ленин ставил вопрос так: чтоб двигаться к социализму, нужно тактику иметь. Как вон на охоте к уткам подкрадываешься… и пригнешься, и ляжешь, и на карачках, по колено иной раз в воде приходится… Так и в нашем партейном деле…
КУРЬЕР. Значит, ты тоже партейный стал?
СТОРОЖ. Кандидат… Плачу им столько же, сколько настоящий член партии.
КУРЬЕР. Твои старые кости тоже на сожжение должны пойти?
СТОРОЖ. А как же?
КУРЬЕР. Чтоб и духу не осталось?
СТОРОЖ. Духу не останется, а пепел получай.
КУРЬЕР. Вон ка-ак?! Через этот пепел, бог с ним, я раз пострадал… Дает мне управделами срочную бумагу, говорит: «Немедля, Ложкин, доставь пакет к ответственному на Тверской. Чрез полчаса, грит, уезжает на вокзал». Я доехал до Тверской, смотрю, кругом мильтоны, оцепление. И так и сяк — пробиться не могу. «Что такое?» — спрашиваю. «Пепел, говорят, везут на красной колеснице в маленьком горшочке с музыкой и флагами». — «Чей же пепел, — спрашиваю, — дослужился до такого почету?» Мне отвечают: «Ответственного товарища Григорьева, который очень много пользы сделал для трудящихся…» Я, конечно, снял шапчонку и окстился. Но мне объясняют: «Рано креститься, — грит, — пепел-то еще и на вокзал не прибыл…»
СТОРОЖ. Правильно!..
КУРЬЕР. А я-то пострадал!
СТОРОЖ. За что?
КУРЬЕР. Пакет-то срочный был. А я из-за оцепления не мог доставить ответственному. Тот уехал без пакета. На другой день по индустриализации страны ввиду режима экономии и охраны труда со страхкассой кульера Ложкина постановили сократить в седьмой раз… Будь бы я ответственный — меня…
СТОРОЖ. И ответственного нынче шандарахнут, если оторвется от масс… Теперь строго…
КУРЬЕР. Это означается больше по газетам — строгость. А так навряд ли. Высший сан партейный больше переводят на другое место… Чтоб с глаз долой… А вот кульерский сан — прямо в шею… Останешься без всякого места. Нет тебе места нигде… Хоть полезай в дупло, как дятел…
СТОРОЖ (угрюмо). Ну ладно, поспешай…
КУРЬЕР. Да, заболтался я, Егор Васильевич… Надо бежать. Ваше дело — заседать, а наше — разносить пакеты!..
