КОРНЕЙ. Здря, поторопились!
ПРОХОР. Поторопились! Соскучился по нагайке?
КОРНЕЙ. Оттого и порядок был. Мужик без кнута, на што он годящий человек?
ПРОХОР. Э-эх, дедушка. Родился ты крепостником, и теперь ты все тот же раб. И раб добровольный. Худший из рабов. Октябрьская революция сделала тебя не только хозяином земли, но и хозяином судьбы своей. «Хозяином мира».
КОРНЕЙ (ворчит, передразнивая). «Мира…» «Судьбы…» Ой, Прошка, не гляди высоко, нос запорошишь. Слышь — один над миром хозяин есть — бог.
ПРОХОР. Бо-ог? Вот мы распорядки евойные и отменили.
КОРНЕЙ. Ну, ты, богохульник, заводская шпана, замолчи. Землю сколько хошь погань, а бога не трожь. Русский человек только верою и силен да церковью.
ПРОХОР (смеется). Что же ты за бога так заступаешься? [Аль сам за себя не постоит?] Ты ему теперь заступник, а не он тебе?
КОРНЕЙ. Бога, говорю, оставь. [Не гневи его.
ПРОХОР. А то разразит меня на месте?
КОРНЕЙ. На этом месте аль другом. А только бо-ог, он все видит да не скоро скажет.] У-у, нехристи! Стеньки Разины!{47}
ПРОХОР. Стенька Разин за народ стоял, и в лучшем виде.
КОРНЕЙ. Одно слово — большаки. Бога не боятся, отца с матерью не почитают. Только мы, крестьяне, еще о боге помним.
ПРОХОР. Как же — божьи человеки. И во имя его пресвятое голодным рабочим и детям в хлебе отказывали, зато горшки с золотом и керенками{48} в подпол замуровывали. Потом свечку в церковь поставишь — и снова чист душой, аки агнец. И дешево, и без греха.
КОРНЕЙ. А ты — немец, бусурман, интернационал… Есть ли крест на тебе? Покажи спервоначалу, а потом разговаривай.
ПРОХОР. А вы, мужички, божьи подданные, как на помещиков с дрекольями да с вилами пошли, крестики поснимали? Чего, дедушка, приумолк да мошек стал отгонять?
КОРНЕЙ. Так то за землю. Земля божья.
ПРОХОР. «Божья»? Божья-то божья, да за собой закрепить захотели — оно поверней. Тут вы и припомнили старую пословицу: «Бог-то бог, да сам не будь плох». И пошли за рабочими, божью правду и божий мир перестраивать.
КОРНЕЙ. Строители… «Мир божий перестраивать…» (Отогнав муху.) Вот насекомая, не велик зверь, а поди-кась, смастери, да чтобы весь по форме, все к месту. Мастера. А хлебушек понадобился, так в деревню понавалили. А штоб завод заработал, понадобился барин с кнутовищем: «Приходи, владей».
ПРОХОР. Дудки-с! Буржуйская твоя нация, вот что, дед. Приглашаем. Их знания на службу к себе берем. Пожалте, будьте гостями. Но хозяин над миром один — пролетариат. Есть еще порох в пороховницах! Аль, может, мужички подумывают землю барам вернуть? А, дедушка? (Смеется.)
КОРНЕЙ (почесывая затылок). Мужик на земле крестьянствует, мужик ею и владей.
ПРОХОР (смеется). То-то вот и оно. (Ходит.) Нет, пролетарское движение не задавишь. Второй раз ошибок не повторим. Обучены.
КОРНЕЙ. Барин на свою голову тебя и обучал. В люди вывел.
[ПРОХОР. Не в люди, а в «человеки». Грамотного лакея, культурного раба, для себя готовил, чтобы в Париже да в прочих заграницах не краснеть за мужицкое свинство и неряшество. Вот и пригляделся, как люди живут.
КОРНЕЙ. А ты вместо спасибо и куражишься над ним.] «Товарищ». На товарищество бумажку получил, да свово ничего не вложил.
ПРОХОР. Труд вложил.
КОРНЕЙ. Чего ж в канпанию раньше не вступал?
ПРОХОР (махнув рукой). Чего с тобой, дед, разговаривать. Деревня. Кремень-голова. (Дает ему бумажку.)
КОРНЕЙ. Неправда, што ль? Вот. (Показывает на бумажку, данную Прохором.) Без твово на то позволенья тронуть ничего нельзя. Вазы принес, расписку требуешь.
ПРОХОР. Требую.
КОРНЕЙ. На его же добро?
ПРОХОР. Не его, а государственное.
КОРНЕЙ. Фулиганы, тьфу.
ПРОХОР. Чего плюешься?
КОРНЕЙ. Не на рожу, чай, на ковер.
ПРОХОР (указывая на плакат). Непорядок.
КОРНЕЙ. Штоб в собственном дому уж и плюнуть нельзя было. Сними грамотку-то. (Указывает на плакат.)
ПРОХОР. Э-эх, все упрямится деревня. Шелки да бархаты понадевали, а в голове — затмение.
КОРНЕЙ (ему вслед). Поучатель… Рвань коричневая. Проповедник объявился. Помитинговали, будет. И штанов на это не сшить. Посмотри на себя.
ПРОХОР. Придет время, приоденемся. Не в одежде сила — в сознании. Ты, дед, в шестьдесят первом году отмечен, а я живу в двадцать первом. Это, как в книжках говорится, дистанция. Ну, пока. Как у Георгия Дмитрича расписку получишь, приволоки.
Уходит.
Явление второе
КОРНЕЙ, ЖОРЖ, ДМИТРИЙ
КОРНЕЙ (ворчит). Приволоку. В первую голову так и спрошу…
Зло передвигает диван, зовет.
Барин… Так, што ли, диван стоял?
ЖОРЖ (входя). Оставь, Корней Парфеныч, тебе не под силу. Дим, помоги.
КОРНЕЙ. Силов мне не занимать стать. Не из нынешних, чай. Вон Прошка вазы принес.
ЖОРЖ берет их и выходит на террасу.
Расписку требует.
ДМИТРИЙ. «Требует»? Власть…
КОРНЕЙ. Как же! Как в Совдепию влез, так думает, сразу сам стал кум королю.
ДМИТРИЙ. Жаль, Крутоярова нет. Он покумил бы его не с королем… а с пресвятыми великомучениками. Кожу с него живьем содрал бы и штиблеты себе сделал. Да ты всю мебель переставил, что ж ты, брат?
Показывает на плакат. Там написано: «Просят руками не трогать».
КОРНЕЙ. Нешто глазами мебель сдвинешь? (Хитро подмигнув.) Я неграмотный, с меня что взыщешь.
Уходит. Иногда входит обратно и прислушивается к разговору.
ЖОРЖ. Жаль, что белого медведя положить нельзя.
ДМИТРИЙ. Поистине влюбленные глупее сивого мерина. Во-первых, у всех вкусы меняются с временами года. А она на протяжении десяти минут то «ненавидела», то «ужасно любила» одно и то же — то Ривьеру, то…
ЖОРЖ. Россию любит. Березки, лес, деревню.
ДМИТРИЙ. …Париж.
ЖОРЖ прикрепляет к дверям комнаты направо от себя ветки березок и рассыпает в разных местах цветы.
ЖОРЖ. Немного капризная, своенравная, немного взбалмошная.
ДМИТРИЙ. Ты произносишь это так, будто этим возводишь ее в перл создания. А я скажу: своенравная, капризная, взбалмошная. Что тут хорошего? Воображаю, как она приспособится к новым условиям жизни. Школа…
ЖОРЖ. Приспособится…
ДМИТРИЙ. Еще одним предателем будет больше.
ЖОРЖ. Честный работник прибавится.
ДМИТРИЙ. Не честные работники нужны, а честные разрушители. Закончить скорей то, что они начали, и тогда воскреснет старая Россия.
ЖОРЖ. Мы любим Россию и русский народ, его великие возможности, а ты групповые амбиции ставишь выше блага народа. Лолот — умница, разберется. Она еще сохранила…
ДМИТРИЙ. Политическое равновесие.
ЖОРЖ. Равновесие души. За всем этим наносным есть что-то весьма свое — ясное…
