— Вот тебе, бесстыжий! Вот!

И, утопая в сугробах, убежала прочь.

Ошеломленный, обескураженный Санька, не двигаясь с места, глядел вслед убегающей Анке, глядел на ее серый пуховый платок, на шубку, расшитую по подолу бисером и с непонятной ему самому настойчивостью продолжал задавать себе все тот же вопрос: и как это я до сих пор ее не замечал?..

Вот Анна вбежала в село и скрылась из виду. И только тогда Санька наконец очнулся от наваждения и огляделся вокруг. Вот его сани, а вон следы Анны. Убежала! Ну, это еще бы полбеды, что убежала. Все это: и как она убегала, и, главное, как отвешивала Саньке пощечины — все это видели девчонки — да и не только они — с горы. Какой позор! Какой позор!.. До Саньки донесся смех — это, конечно, над ним смеются. И, понурясь, он повез свои сани домой. Шел, стараясь ступать в Аннин след.

«Да как она осмелилась? — распалял он себя по дороге. — Думала ли она, на кого подняла руку? На первого парня по деревне… Да кто она есть? Подумаешь, среднюю школу окончила. Ну и что? Что из того? Мало ли теперь в Сявалкасах таких грамотных, но не попавших в институт, как Анна? И она, как и ее подруги, доит коров. Саньку любят ученые девушки, да еще как любят. А эта, видишь ли, возгордилась, занеслась и дает рукам волю. Ну, ничего, мы еще посмотрим, чья возьмет…»

Так закончился для Саньки новогодний праздник.

А спустя неделю, вечером, когда Анна выходила из клуба, Санька обхватил ее сзади своими ручищами. На этот раз обхватил осторожно, деликатно.

— Опять станешь ругаться? Или сменишь гнев на милость?

— Чего ты пристаешь, как репей? — Анна не оттолкнула Саньку, по говорила резко, холодно.

— Ты уж не ругайся, Анна, — тихо попросил Санька и сам себе удивился, услышав умоляющие нотки в голосе.

— Ну, что тебе?.. Вон иди, тебя Лида ждет. Она ученая и тебя научит.

— У меня и своего ума хватает, — ответил Санька, а про себя подумал, что Анна словно читает его мысли.

Он постоял еще немного, потоптался и, не зная, что еще сказать, предложил Анне проводить ее.

— Спасибо, я и сама хорошо знаю, где мой дом, — все так же резко ответила Анна. — Не овца — не затеряюсь. Провожай тех, кто может заблудиться.

Вот и поговори с этой гордячкой!

Но ему все еще не хотелось верить, что в Сявалкасах нашлась девушка, не принимающая его ухаживаний. Просто надо лучше подумать, с какого конца к ней подойти. Или, как говорят военные, надо сменить тактику. Может, даже следует что-то пообещать, намекнуть на будущее.

И в другой раз, так же на выходе из клуба, Санька без всяких дипломатических заходов и подходов бухнул Анне:

— Много говорить не стану: выйдешь за меня замуж? — И добавил, должно быть, для большей солидности: — Вот моя философия.

— Белены еще не объелась, — коротко и с прежней дерзостью ответила Анна.

Но Санька и после этого не отступился от девушки. Он решил долбить, как дятел, по одному месту, авось п до сердцевины продолбит. Встречая Анну, он снова и снова говорил ей те самые слова:

— Пойдешь за меня замуж?

— Ты бы выбросил это из головы. Начал бы учиться, парень ты неглупый. Поступай в институт, тогда для глупостей у тебя времени не будет оставаться.

— При моей работе не обязательно иметь высшее образование.

— Образование — оно ни для кого не лишнее.

Разговаривала Анна с Санькой все так же строго, но уже без прежней неприязни и насмешливости. И провожать ее из клуба разрешать стала. Раньше все держалась от Саньки подальше, а теперь сама норовила попасться на глаза. Оно, конечно, чужая душа, да еще девичья, потемки. Но все же лед, похоже, тронулся. И на прошлой неделе на его «традиционный вопрос» Анна ответила так: «Не спеши. Кончу учиться — скажу определенно».

Такой ответ сначала обрадовал Саньку. Но потом он подумал-подумал и перестал радоваться. Должно быть, у Анны есть жених. Нет, не здесь, в Сявалкасах, — если бы здешний был, все село, и Санька в том числе, знали бы об этом — жених у Анны где-то на стороне, а всего скорее — в техникуме. Во время экзаменов они встречаются, и парень крутит девчонке мозги.

Когда же Санька увидел, как Анна зашла в избу к Павлу, и как потом они, рука в руке, направились к клубу — он отбросил свое прежнее предположение насчет техникумовского жениха Анны. Отбросил и не знал, что теперь подумать, как себя вести.

«Кончу учиться — скажу определенно». Считай, что уже сказала. Вот кого она, оказывается, ждала. Хорош товарищ и Павел: не успел приехать и уже… Впрочем, Павел тут ни при чем. Он-то ведь даже и знать не знает, что Саньке нравится Анна…

К обеду Анна закончила прием аптеки. Перед тем как ставить в шкафы лекарства, она потерла ватой, смоченной в эфире, все склянки и пузырьки. Пергаментную бумагу, которой была покрыта банка с кристаллическим йодом, пришлось заменить: она вся почернела от времени. Нашла посуду для порошков, наклеила новые этикетки.

По правилам фармакологии ядовитые лекарства должны содержаться отдельно. Это Анна знала. Но что делать, если нет свободного шкафа?! Пришлось положить вместе с остальными, написав на полке с ядовитыми веществами по-латыни «фенено», а в довершение еще и занавесить ее марлей.

Приведенное в порядок помещение аптеки вроде бы даже посветлело.

— Шик-блеск, красота! Вот это я понимаю, — ветфельдшер Костя Коновалов оглядел аптеку и сел за стол подписывать акт сдачи-приема. — Все же работа в аптеке, как там и что ни говори, не мужское дело… Готово, подписал. И вообще-то говоря, нынче с тебя, Анна Николаевна полагается пол-литра. Спрашивать, правда, не спрашиваю — что спросишь с девушки?! Однако же помни, что ты в долгу. И один совет на прощание. Скотский доктор должен быть безжалостен, как пират. Особенно не жалей опухолей: режь, коли. Если что не знаешь или в чем сомневаешься — милости прошу ко мне на участок. На первое время сам буду захаживать.

— Спасибо.

Костя попрощался и ушел. Анна осталась одна.

Теперь ее заботой будет здоровье всего колхозного скота. «Скотский доктор», наверное, будут звать ее на селе. Что ж, пусть зовут. Вот только диплома у нее еще нет, через два месяца госэкзамены. Ну, да разве в дипломе дело. Главное, чтобы работа нравилась. А ей работа нравится.

Аптека находится в одной из комнат общежития свинарок. Она отделена лишь дощатой перегородкой. Из окна виден пруд, из которого обычно поили скот. Костя запретил брать воду из пруда, и у Анны уже была стычка из-за этого запрета с одной свинаркой.

Утром, когда Анна шла с молочной фермы, голубоглазая Лизук несла ей навстречу воду.

— Что будешь делать с этой водой? — спросила Анна.

— Уже и забыла, не знаешь? — усмехнулась Лизук, останавливаясь и поправляя на плече коромысло. — Картошку варить.

— Отсюда нельзя брать воду. Коновалов запретил. Червей в этой воде нашли.

— Ай, даже ты об этом знаешь! — воскликнула Лизук, и в ее голосе слышалась явная насмешка.

Маленькая, в свои тридцать лет похожая фигурой на пятнадцатилетнюю школьницу, Лизук была острой на язык. Кто-то однажды пошутил, что она потому и мала ростом, что вся ушла в язык. И лучше бы не связываться с ней, да что делать: кому, как не Анне, следить, как выполняются указания ветфельдшера. И она твердо сказала:

— Не только знаю, но и запрещаю. Сказано нельзя, — значит, нельзя. Заразите всех свиней.

Лизук, словно бы пропуская мимо ушей слова Анны и вообще не желая больше с ней разговаривать, пошла прочь, поплескивая воду, но, сделав несколько шагов, остановилась.

— Хорошо, что бог знал, кого сделать мужчиной. Костя не запрещает, говорит, что весенняя вода чистая. А ты вот еще как следует не приступила к работе, а уже командовать начинаешь. Ты вот привези мне воду, тогда я и таскать не буду. А нос задирать нечего. Подумаешь, доктор!

Вот уж не думала не гадала Анна, что это слово в применении к ней впервые будет произнесено таким ядовитым (фенено!) тоном.