Дед Мигулай опять громко хохочет и так же неожиданно, как появился, исчезает. Вместо него из туманной пелены Цивиля выплывают Лена с Володей. Они идут рука об руку берегом реки, потом останавливаются, и Володя обнимает и целует Лену…

— Ах, вон ты какая! — кричит Павел и просыпается.

— Чего ты орешь? — это уже голос Саньки не во сне, а наяву. Павел открывает глаза и видит товарища в дверном проеме сеней. — Должно, снилась тебе какая-то темная философия…

У Павла муторно на душе, чувствует он себя разбитым, но уж если разбудили, надо вставать.

А пока он умывается, Санька рассказывает сельские новости, а в заключение говорит, зачем пришел.

— Хорошо поработали те тракторы, что из района дали. Один всю ночь боронил, другой культивировал. Да вот беда — днем подменить трактористов некем. Может, из наших кого найдешь? А то уж больно обидно будет, если две такие коняги простаивать будут.

— Ладно, — что-нибудь придумаем, — отвечает Павел.

— Буду надеяться… Ну, я пошел.

— Подожди, — останавливает Саньку Павел. — Вон ведерко рыбы возьми. Пусть твоя Феня на обед трактористам уху сварит.

— Ба! Да еще полведра! Ночью разбойничал?

— Да, ночью.

Хотя отец своего последнего слова еще не сказал и по-прежнему ворчит на Саньку, Анна начала готовиться к свадьбе. Мать ей не только не перечила, но и принимала в свадебных хлопотах самое деятельное участие. Она открыла настежь старинные сундуки, в которых хранилось еще ее девичье, а вместе с ним и материнское приданое. Мать достала со дна сундуков беленые льняные холсты тонкой работы, тухью, хушпу[18], кружева тоже топкой искусной работы с бесконечным разнообразием рисунка. Она начала шить простыни, окаймляя их кружевами — что за постель невесты без этих кружев?! Перина и полдюжины подушек были готовы еще раньше. Что уж там говорить, не бедна невеста, не стыдно будет перед людьми: две шубы, два зимних пальто да два осенних, может, и корову, с собой забрать или нетель с овцами. Есть в доме велосипед — пусть и его забирает, не деду же Мигулаю под старость лет на нем кататься… Это раньше, по бедности, родители прятали от невесты веник: как бы с собой не забрала. А тут уж какой веник — приданое Анны хорошо, если в два сундука уберется. А сундуки-то какие — загляденье! Липовые, кованые, разукрашенные медными листиками. Благо, в Сявалкасах есть свой мастер, дед Тимофей, а то за такими сундуками в былые времена ездили аж в Нижний Новгород.

Анна была рада материной помощи, а то где взять время на все эти свадебные приготовления. Думала, станет ветеринаром, свободного времени будет побольше. Где там! Ни днем, ни ночью от людей отбоя нет: и на фермах скота уйма, и у сельчан тоже в каждом дворе не корова, так овцы, свиньи. Вечерами и то покоя нет: болезнь, ведь она время не выбирает.

Мать видит, какая беспокойная теперь стала у Анны работа, но ей нравится, что дочь зовут уже не просто Анной, а Анной Николаевной, как учительницу. Был бы зятек путный, все было бы хорошо. Старый все ворчит, и других слов у него для Саньки нет, кроме того, что он-де выпивоха. Но Анна-то, видно, лучше знает, она на слова отца только смеется: «Он, может, и выпил-то три раза в году и все три раза на глаза тебе попался…» Все же сказать надо дочери, чтобы, не мешкая, сразу же забирала в руки муженька. Если мужиков держать в узде, им же самим от этого лучше. Особенно испортились мужики после войны. Разве раньше столько пили! А теперь хорошо жить начали, вот и пьют. Праздник какой, свадьба — почему не выпить! Но если бы только по праздникам пили…

Ну, на свадьбе-то и сам бог велел пить да веселиться. И уже бродит в двадцативедерной бочке корчама, заправленная пудом меда, да еще и каждый день по килограмму меду в ту бочку добавляется. Мед свой, на нем экономить не приходится… А пароду на свадьбе будет много, и всем надо поднести, да и не раз, не два. Правда, и то сказать: больше трех стаканов корчамы редко кто выпивает, если не хочет под стол сползти. Но напоить-то все равно надо досыта, чтобы потом добрый разговор шел по селу да чтобы вспоминалась свадьба не неделю, не месяц, а пять лет! Чтобы каждый сказал: лучшей корчамы, чем у тети Кэтэрнэ, нет во всех Сявалкасах! А для родни зятя, для почетных стариков она сварит крепкое пиво. Тоже больше пяти стаканов вряд ли кто выпьет, по голова болеть с похмелья не будет. Уж она-то знает, как сварить такое пиво!..

Помогают Анне готовиться к свадьбе и подружки. Матери и сестре Саньки куплены в подарок по платью, и Анна с подругами по вечерам сидят в общежитии доярок и вышивают шелковыми нитками подолы, карманы, вороты. Вышивают и заодно в шутку репетируют свадебные песни:

Песня давняя, старинная, но поют ее девушки охотно, увлеченно. Как знать, может, каждая из них в это время думает о своем суженом, о том дне, когда ей — рано или поздно — придется прощаться со своим батюшкой и со своей матушкой.

Лизук дожидается, когда смолкнут подруги, и уже одна закапчивает:

Песня и нравится и не правится Анне. Уж больно печальная, будто ее силой замуж выдают.

Она садится поближе к огню и начинает вышивать рубашку для Саньки. Узоры нарисовала Лена: на вороте жениха будет цвести сирень.

— А сколько будет живой сирени на свадьбе! — мечтательно говорит Лена.

— А черемухи! — поддерживает ее Лизук. — С Цивиля возом привезем… В чудное время выходишь, Анна.

— В счастливое время! — поправляет ее Лена.

Да, конечно, и сирени, и черемухи будет много — ко времени свадьбы они как раз зацветут. Но при мысли о свадьбе Анне делается и радостно и тревожно. Да и как еще удастся отца уломать. Он-то не слепой, видит всю эту предсвадебную суету и молчит, будто это его вовсе и не касается. Теперь и сюда, в общежитие доярок, стал реже заходить…

Неспокойно на сердце у Анны. А подруги — им что! — подруги нынче словно нарочно распелись.

Легкий на помине заходит отец Анны.

— Кого хороните?

— А мы можем и веселую, дядя Мигулай, — отвечает бойкая Лизук. — Хотите споем?

— Да нет уж, как-нибудь в другой раз…

Не до песен сейчас деду Мигулаю. Разве он не видит, чем заняты девушки, не видит, кому вышивает рубашку Анна?! Будто за этим только и приходил, он свертывает цигарку, прикуривает от уголька из печки и, постукивая своей палкой, выходит из комнаты.