В молодости пахал Павел землю, а знать о ней, в сущности, ничего не знал. Теперь он глядит на сявалкасинские поля уже по-другому.

Чувашская земля… Бугры да овраги. Хлынут вешние воды и уносят в Цивиль, Кубню, Унгу, Суру главное богатство земли, ее верхний, самый питательный слой.

Чувашская земля похожа на рубашку, сшитую из разных лоскутков. Какой только почвы здесь нет! Однако же большая ее часть под лесами, а сказать точнее — отвоевана у леса. И земля эта требует умного обращения. Не трогай ее года два — она совсем как чернозем. Но копни всего-то на ладонь в глубину — там уже начинается подзол. Ничто не удерживается на этом подзоле: ни дождевые воды, ни питательные вещества для растении. Просачиваясь сквозь подзолистый слой, они собираются в материнском, или, по-чувашски, кротовом слое. А слой этот лежит на глубине тридцать пять — пятьдесят сантиметров. Что делает обычный плуг? Он выворачивает наверх подзол. А много ли пищи в подзоле для попадающего в него хлебного зернышка? Полил дождь, и заплыла земля, а потом затвердела, как камень, — танцуй, не крошится. И уж какого тут ждать урожая! Потому-то они, урожаи, и так низки.

Конечно, если удобрить эту землю навозом — тогда можно пахать и поглубже. А не внес навоза — глубокая вспашка, кроме вреда, ничего принести не может. Мощные тракторы пришли на ноля Чувашии, и на прицепе у тракторов самая разная техника. И плуги тоже придуманы самые разные. Однако же урожайность лесных земель осталась почти на том же уровне, что и при дедах и прадедах, которые ковыряли ту землю сохой.

Не попробовать ли пахать безотвальным плугом по методу Терентия Мальцева?!

Для начала Павел решил спросить совета у самого Мальцева. И еще оттуда, из Казахстана, написал ему письмо. И там, в казахстанских степях, не давала покоя Павлу родная чувашская земля. Да и если бы подзолом была богата одна Чувашия — он занимает около половины всей земельной площади России! Заодно написал Павел и о своей идее плуга с трехслойным лемехом, который, по его понятию, мог бы сделать подзолы более плодородными.

Недели через две пришел ответ, в котором Мальцев писал, что его метод может улучшить воздушный и водный режим на подзолах, но рекомендовать его он может лишь с известными оговорками. Что же до идеи трехслойного плуга, то она, в принципе, ему кажется интересной и заслуживает внимания. Такой плуг следует построить и испытать, и он попросил челябинских машиностроителей, чтобы они изготовили хотя бы один экземпляр по чертежам Павла. «Теоретически вы мыслите правильно, но надо еще посмотреть, что покажет практика. Взялись вы за нелегкое дело, набирайтесь терпения и выдержки. Говорю это, исходя из своего более чем сорокалетнего опыта…»

Как бы в подтверждение последних слов ученого, месяца через три пришел ответ из конструкторского бюро завода, в котором сообщалось, что о постройке такого плуга не может быть и речи: он будет слишком тяжелым и недостаточно маневренным.

Так что Павлу пока ничего другого не оставалось, как смастерить свой плуг самому п самому же испытать его.

Совсем стемнело, и Павел зажег лампу, задернул занавески на окнах. После шума общежития непривычно тихо и одиноко.

«Что ж, чтобы не было скучно — сядем за книги… Да вот хотя бы за политэкономию. Давно пора уже посылать контрольную работу».

Он раскрыл учебник и начал читать главу о земельной ренте. Материал близкий и понятный. Но видно уж день нынче, что ли, такой — от земли вообще мысли Павла незаметно опять вернулись к своей чувашской земле.

В масштабе района и то земли разные, что же говорить про республику, про всю страну. Однако же ценится получаемая с земли продукция одинаково, что в том, что в другом районе, что в Чувашии, что на Кубани. И выходит, что для кубанцев эти расцепки прибыльны, а для сявалкасинцев убыточны, потому что, проделывая одну и ту же работу, одни получают с гектара двадцать, а то и тридцать центнеров, а другие шесть-семь. Но где же справедливость?! И неужто нельзя все это как-то учитывать?

В сенях раздались шаги, в дверь постучали.

— Входите, — крикнул Павел, отодвигая книгу.

Вон, оказывается, кто! Соседка, Анна.

— Чего стучишься? Свой человек.

— Добрый вечер, коли так, свои человек… Человек-то человек, а живешь, как медведь.

Павел пожал руку Анны:

— Проходи, садись.

— Ой, и в самом деле медведь! — Анна помахала рукой и даже подула на пальцы, как это делают маленькие дети.

— Уж таким мать вырастила. Между прочим, вырастила для соседской невесты. А в соседях, кроме тебя, и девушек нет.

— Болтаешь, сам не знаешь что. Лучше взял бы да сходил в клуб. И мне с тобой обратно идти будет веселей. А то возвращаться одной — что по спине кочергой.

— Плясать я не большой охотник, а кино, говорят, уже целый месяц не привозили.

— Будки для аппарата нет, вот и не везут. А сегодня из леспромхоза приехали с концертом. Ну, а после, как всегда, танцы. — Анна оглядела избу, будто первый раз видела. — И не скучно тебе одному? Я бы так, наверно, померла со скуки.

— Деды и без радио не скучали, — усмехнулся Павел, — И Сявалкасы не за один год стали селом… На все не хватает времени. Уже две недели книгу в руки не брал, а хорошо бы завтра послать контрольную в институт.

— Завтра на это и будет день.

— А помнишь: кто оставляет дело на завтрашний день — того победила лень.

— А я как раз сегодня отослала последнюю.

— Вот видишь: сама послала, а меня в клуб тащишь.

Оба рассмеялись, но Анна вдруг оборвала смех, посерьезнела и сказала с обидой в голосе:

— С другими ты разговариваешь, как большой и умный, со мной же — как маленький с маленькой.

— Не торопись: скоро юношей стану и тогда уже по-другому заговорю… Эх, где наше не пропадало! В клуб так в клуб. А завалю экзамены — тебе придется за меня пересдавать.

— Договорились.

Павел зашел за перегородку, переоделся. Галстук что-то никак не давался: узел получался то слишком толстый, то косой. Пришлось обратиться за помощью к Анне. А после того, как она завязала галстук именно таким узлом, каким хотелось Павлу, он взял ее за локти и приподнял:

— Спасибо!

— Пусти, медведь, — вроде бы строго сказала Анна, но как ни старалась сдержать улыбку, все же не сдержала.

Павлу показалось, что под окном раздался шорох.

— Ну, ты собираешься, как невеста на выданье, — продолжая улыбаться, сказала Анна. — Пошли!

— Очень мне хочется понравиться одной девушке — вот и собираюсь долго.

Павел погасил лампу, и они вышли на улицу.

Санька и по походке и по стати узнал входившую к Павлу Анну. Надо бы окликнуть, но неудобно: подумает, что он каждый вечер дежурит у ее дома. Зайти к Павлу — как знать, может, помешает. Может, Айна влюблена в своего соседа. Если бы сердце ее было свободным — она могла бы обходиться с Санькой и помягче. А то она и избу Павлу мыла, и на танцах около него крутится. А что кумовством связаны, так это ничего не значит. Подумаешь, дочь крестного отца! Не родная ведь, совсем других кровей, и мало ли сходятся при подобных обстоятельствах?

«А если так — зачем все эти ожидания и переживания?! А чтобы все знать точно — возьму да и зайду к Павлу. Ведь он — его друг. Вместе росли, вместе в армию ушли. Зайду!» — решает Санька, но что-то его удерживает, что-то мешает взяться за ручку двери. Сапог увязает в рыхлом снегу, ноги дошли до сеней, а дальше не идут.

Запотевшие изнутри окна льют слезы, оставляя бороздки. В окнах мелькают тени. Вот длинная, все окно закрыла, это наверно, Павел. А эта поменьше — Анна. А вот они сошлись в одно, и Санька почувствовал, как у него сразу же пересохло во рту. Пригнувшись, он посмотрел в прогалину под занавеской — ничего не видно, прислушался — ничего не слышно. Скрипнул наличник, за который зацепился Санька, и, словно бы испугавшись, что его могут заметить, он поспешно вышел на дорогу. Перед глазами у него все так же плакали запотевшие окна.