1 июня 1903 г. Ленин во второй раз выступил по данной тематике в той же «Искре» в связи с печально известным кишиневским погромом. Исходя из факта распространения и «богатой истории» погромов, а также конкретного анализа событий и функции кишиневского погрома (6–7 апреля 1903 г.) Ленин подчеркивал «выдающуюся» роль определенных групп русской интеллигенции и членов правительства, чувствовал возникновение определенного сотрудничества, без которого погромы были бы невозможны. Уже «эпидемия погромов» 1881 г. поставила вопрос о своего рода совместной деятельности интеллигенции и властей по развертыванию погромов. Уже тогда важную роль играло «образованное общество», часть интеллигенции, непосредственно взявшая на себя духовно-психологическую подготовку и оправдание погромов. Кишиневские события дали этому еще одно, однозначное доказательство.[882]

Больше того, видя в этих погромах признак «разложения самодержавия», разложение «государственного порядка, Ленин сформулировал тем самым положение, важное с точки зрения позднейшей истории погромов. В конечном итоге аналогичный признак он заметил и в развитии зубатовского полицейского социализма, который служил манипулированию рабочим движением в интересах властей путем использования средств тайной полиции. За кампанией антисемитских погромов Ленин увидел то, что указанные силы «искусственно и, несомненно, вполне сознательно, с хладнокровным расчетом, разжигают племенную и религиозную борьбу для того, чтобы отвлечь народные массы от социального и политического протеста, на путь которого они уже начали вступать».[883] Ленин подчеркивал, что министр внутренних дел Плеве и руководство полиции и армии сознательно опирались на кишиневский и вспыхнувшие позже другие погромы, делая ставку на «инстинкты» массы в борьбе с революционным движением. Он писал: «Организация реакционных лавочников, приказчиков и темных босяков под флагом, на котором написано “бей жидов!”, является естественным дополнением к той организации темных рабочих, которою, с легкой руки Зубатова, занимаются жандармы, попы и “националисты” из общества. Боевые дружины для избиения евреев превращаются за пределами черты оседлости в отряды мясников и извозчиков для избиения “студентов” и рабочих-демонстрантов, как это было Саратове 5 мая 1902 г. ив Томске 19 февраля 1903 г.».[884]

Стремясь найти противовес этим устремлениям властей, Ленин подчеркивал, что в противостоянии антисемитскому, погромному самодержавию еврейские рабочие не выиграют от организационного обособления Бунда от РСДРП. В еще меньшей степени показывает правильную перспективу сионизм, который отвлекает «довольно культурные силы еврейского пролетариата» от революционной борьбы во имя утопических устремлений. Однако, по мнению Ленина, антисемитские выступления и «мобилизация реакционных сил» способствуют «мобилизации сил революции». С этой достаточно механистической точкой зрения перекликается преувеличенное утверждение Ленина, согласно которому «сионистское движение непосредственно гораздо более грозит развитию классовой организации пролетариата, чем антисемитизм, и, так как для нас, социал-демократов, не существует “избранных” и “неизбранных” народов, то мы никак не можем отказаться от задачи борьбы с “предрассудками еврейской массы”. Бунд, по-видимому, хотел бы, чтобы эта задача была признана его специальной монополией».[885]

По мнению Ленина, борьба с антисемитизмом и погромами будет успешной только в том случае, если на защиту «панически настроенных» евреев активно выступят «русские пролетарии». Еврейские организации считали эту точку зрения Ленина простым предположением, а не выражением единой политической стратегии. В то же время знаток этого вопроса, будущий руководитель еврейской секции большевистской партии С. Диманштейн верно заметил, что Ленин видел своего рода конкуренцию между своей партией и политическими силами, заинтересованными в существовании обособленной организации евреев, прежде всего Бундом.[886] Несомненно, что русское рабочее движение сильно страдало от нехватки кадров, и Ленин вступил в борьбу с Бундом также и с целью привлечь на свою сторону интернационалистски настроенных бундовцев.[887]

Наконец, Ленин «столкнулся» с еврейской проблематикой как раз во время создания партии, то есть проведения II съезда, когда была выдвинута цель основания единой и централизованной социал-демократической партии, независимой от национальной принадлежности ее членов. В противовес этому Всеобщий еврейский рабочий союз России, Польши и Литвы, Бунд, представлял идею создания РСДРП как федеративной партийной организации, стоящей на почве национальной автономии. Принципиальную основу такого представления составляло то, что в России евреи были «национальностью» (как это уже раньше было сформулировано на IV съезде Бунда) и только Бунд может с полным правом представлять еврейский пролетариат.

После продолжительной и страстной дискуссии большинство созванного летом 1903 г. II съезда, включавшее Плеханова, Ленина и Мартова, отвергло сепаратизм бундовцев,[888] не оказавшись, однако, при этом достаточно восприимчивым к своеобразию положения, образа жизни евреев в империи. Таким образом, было признано, что организационное единство важнее свободы национального обособления, поэтому в сформулированном Лениным постановлении съезда говорилось о том, что существующее положение однозначно «выходу Бунда из РСДРП».[889] То, что казалось однозначным по логике революционной партии, представлялось Бунду двусмысленным с точки зрения предполагаемых особых интересов еврейства, особенно еврейского пролетариата. Не следует забывать, что в период распространения погромов сложилось исключительное положение, на что было очень ясно указано в одном из документов одесской организации Бунда в апреле 1903 г. Суть этого документа в том, что еврейство является наиболее преследуемым народом в России, «кровавый навет» на которого является частью повседневной пропаганды православного духовенства.[890]

После завершения съезда в Лондоне Ленин, знакомый с уроками погромов, посвятил отдельную статью проблемам отношения Бунда к РСДРП и положения евреев в России.[891] Его концепция опиралась на современную ему, главным образом марксистскую литературу, прежде всего на работы немецких, французских и австрийских авторов. Главным образом его заставила задуматься та тенденция аргументации Бунда, которая «состоит в апелляции к идее еврейской нации». Ссылаясь на авторитет Каутского, Ленин практически отождествлял политические последствия еврейского сепаратизма с антисемитскими устремлениями властей и крайних правых, поскольку и те и другие приводят к одинаковому результату, отрицают ассимиляцию еврейства. «К сожалению только, эта сионистская идея — совершенно ложная и реакционная по своей сущности, — писал он. — “Евреи перестали существовать как нация, немыслимая без определенной территории”, - говорит один из самых выдающихся марксистских теоретиков Карл Каутский (см. № 42 “Искры” и отдельный оттиск из него: “Кишиневская резня и еврейский вопрос”, стр. 3)… Бундовцам остается разве только разработать идею особой национальности русских евреев, языком которой является жаргон, а территорией — черта оседлости… Неужели можно объяснять случайностью тот факт, что именно реакционные силы всей Европы и особенно России ополчаются против ассимиляции еврейства и стараются закрепить его обособленность? Еврейский вопрос стоит именно так: ассимиляция или обособленность?… Идея еврейской национальности противоречит интересам еврейского пролетариата, создавая в нем прямо и косвенно настроение, враждебное ассимиляции, настроение “гетто”». Ассимиляция — «это единственно возможное разрешение еврейского вопроса, и мы должны поддерживать все то, что способствует устранению еврейской обособленности».[892]