У историков возникает сомнение, можно ли было вообще говорить о революционной ситуации в начале войны, когда солдаты с песнями шли на фронт «защитить свой народ».[529] Однако в данном случае дело не только в том, что гениальность, «предчувствие» Ленина (у которого, между прочим, были и моменты сомнения, например в декабре 1916 г.) позволило ему предсказать революцию. Среди обладавших «предчувствием» людей был и бывший царский министр внутренних дел П. Н. Дурново, который в записке, поданной царю в феврале 1914 г., предсказал, что участие России в будущей войне неизбежно приведет к падению, революционному свержению монархии.[530]

Главной мишенью нападок на Ленина (вплоть до наших дней) было и остается то, что руководитель большевиков в определенной степени связывал победу революции в России с военной победой Германии Вильгельма II.[531] Хотя в конечном итоге Ленин оказался прав, в тот момент выдвижение на повестку дня революционной политики и задачи свержения царизма, еще даже ив 1916 г. казавшееся «фантасмагорией сумасшедшего», было нереальным с точки зрения традиционной реальной политики. Однако Ленин изложил свою позицию именно в противовес этой точке зрения.

Уже в начале войны, на ее первом этапе, он сформулировал те позже многократно цитировавшиеся и искажавшиеся конкретные лозунги, которых затем придерживался вплоть до победы Октябрьской революции («о необходимости социалистической революции», а также о том, что солдаты, рабочие и крестьяне должны «направить оружие не против своих братьев, наемных рабов других стран, а против реакционных и буржуазных правительств и партий всех стран»).[532] Что касается России, то Ленин считал прочной свою организационную базу в большевистской партии, хотя, как он подчеркивал, «порядочные социалисты» были и в Европе, например сербы, которые практически сохранили свою верность антивоенной линии. Конечно, антивоенные группировки были и в других социалистических и социал-демократических партиях, но наиболее влиятельной из таких группировок, несомненно, была большевистская фракция в Думе. Уже в ее первом заявлении говорилось о «грабительской войне» и о том, что эта война окончится революцией. Выбравшись из Польши в Швейцарию в начале сентября 1914 г., Ленин провозгласил возвращение к революционной перспективе в духе своего знаменитого тезиса: «Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг…»[533]

Ленин снова и снова пытался доказать две мысли. Во-первых, противоречия, раздирающие царскую монархию, под влиянием военных поражений должны привести к революционному взрыву; русская революция может стать и станет предпосылкой революции, революционного подъема в Европе. Таков был ход мысли Ленина в неопубликованной в то время статье «Поражение России и революционный кризис» (начало сентября 1915 г.). Сложилось почти такое же положение, писал он, «как летом 1905 года перед булыгинской Думой или как летом 1906 года после разгона I Думы. Однако на деле громадной разницей является то, что война охватила теперь всю Европу, все передовые страны с массовым и могучим социалистическим движением. Империалистическая война связала (выделено В. И. Лениным — Т. К.) революционный кризис в России, кризис на почве буржуазно-демократической революции, с растущим кризисом пролетарской, социалистической революции на Западе… Буржуазно-демократическая революция в России теперь уже не только пролог, а неразрывная составная часть социалистической революции на Западе (выделено мной — Т. К.)».[534]

Во-вторых, важным моментом было то, что противостоявшие друг другу военные блоки вели не «оборонительную войну», поэтому идеология «защиты отечества» была простым оправданием империалистической войны.[535] В статье «О двух линиях революции», опубликованной 20 ноября 1915 г. в газете «Социал-демократ», Ленин, выводя позиции меньшевиков и большевиков из революции 1905 г., указал на окончательное освобождение подавляющего большинства крестьянства от духовного влияния монархии. В то же время он поставил ускоренное революционизирование страны в зависимость от того, сумеют ли социал-демократы нейтрализовать психологическое и политическое воздействие военного шовинизма.[536]

На этой политической основе Ленин в первые недели войны, после голосования за военные кредиты, и в организационном отношении порвал с «социал-шовинистским» и «центристским» направлениями в социал-демократии. В этом вопросе он занял вполне последовательную позицию, теоретически и политически обосновав организационный разрыв с официальной социал-демократией. Он был твердо убежден в том, что не может быть никаких компромиссов с теми, кто поддержал войну. Как мы уже видели, с самого начала войны вся революционная стратегия Ленина строилась на неприятии компромиссов со сторонниками войны и «половинчатыми пацифистскими решениями», поскольку он был уверен в том, что социал-демократическое рабочее движение во всей Европе должно быть полностью реорганизовано на революционной основе. Поскольку «официальная» социал-демократия оказалась совершенно глуха к этому замыслу, Ленин неоднократно адресовал свои мысли непосредственно солдатским массам, которые использовались на войне в качестве пушечного мяса и интересы которых он старался выразить. К этим своим работам, близким по жанру к воззваниям, Ленин относился как к составной части субъективной подготовки революционной ситуации. Организационный разрыв с «центристами» и призыв к созданию нового Интернационала были новыми и важными элементами этой (организационной) политики. В марксистской философской литературе (Андерсон, Херман и др.) эта политическая позиция описывается в том смысле, что на начальном этапе войны Ленин, опираясь на работы Гегеля, развил радикальную концепцию субъективности. Под этим следует понимать то, что после начала войны Ленин сумел разглядеть историческую ситуацию, в которой могло произойти пробуждение самосознания личности и масс, позволяющее «построить» на нем революционную политику. Иначе говоря, Ленин дал теоретическое и практическое выражение своему убеждению, что объективное положение вещей может быть изменено, что против войны может выступить даже лишь десять человек, поскольку в сложившейся ситуации кроется возможность присоединения к ним миллионов людей.

Частью этого поворота было появление в сентябре 1915 г. Циммервальдской левой, а также замысел будущего III Интернационала. Несмотря на то что революционная левая группировка была в меньшинстве по сравнению с «центристами», на циммервальдской конференции она добилась определения кровопролития, требовавшего миллионов человеческих жизней, как империалистической войны, прояснив тем самым ее важнейшие причины и цели. Создание Интернациональной социалистической комиссии свидетельствовало о подготовке общеевропейской альтернативы социал-шовинистам, господствовавшим в Интернационале, а также, собственно говоря, и самому Интернационалу.[537] В то же время нельзя забывать и о том, что в то время за «разрыв» пришлось заплатить высокую цену, ведь он ослабил пацифистские силы действующего Интернационала. В результате этого организационный разрыв казался (а часто и сейчас кажется историкам) результатом «сектантской» позиции. Многие не понимают, почему Ленин встал на эту «непримиримую» позицию.[538] Помимо уже указанных выше соображений, он во многих работах писал о том, что после начала войны уже нет смысла следовать «военной» или пацифистской логике традиционных социал-демократических политических партий или их крупных или мелких фракций, поскольку эта логика не указывает пути к прекращению войны. Этому отсутствию перспективы противостоит только революционная политическая стратегия, основным вопросом которой станет «привлечение», «покорение» вооруженных рабочих, крестьянских и солдатских масс. Старая социал-демократия была неспособна решить эту задачу, и Ленин считал, что настало время для международной подготовки революции. Как мы уже видели, основную предпосылку такой подготовки он видел в создании необходимых для нее новых политических и организационных рамок вплоть до выработки конкретных лозунгов. Другая предпосылка виделась ему в создании центра практической организационной работы, вокруг которого сложится общеевропейское революционное интернационалистическое направление. В своей статье, посвященной оценке циммервальдской конференции,[539] Ленин ясно дал понять, что необходимо организационно оформить то направление в социал-демократии, которое твердо убеждено в том, что «война создает в Европе революционную ситуацию, что вся экономическая и социально-политическая обстановка империалистической эпохи ведет к революции пролетариата». Таким образом, Ленин считал «просвещение» и «прозрение» пролетариата составной частью складывания революционной ситуации. Ссылаясь на революцию 1905 г. и «предвидение» этой революции, он отметил, что «предвидение» революции является частью ее предыстории: «Революционеры до наступления революции предвидят ее, сознают ее неизбежность, учат массы ее необходимости, разъясняют массам пути и способы ее».[540] (На значение проблемы предвидения указал Антонио Грамши в своих написанных в тюрьме Муссолини работах, посвященных наследию Ленина).[541]