И обобщив в ясной и популярной форме социально-философскую и экономическую суть марксизма, практические политические следствия теории прибавочной стоимости, а также «учение о классовой борьбе», Ленин писал: «Только философский материализм Маркса указал пролетариату выход из духовного рабства, в котором прозябали доныне все угнетенные классы. Только экономическая теория Маркса разъяснила действительное положение пролетариата в общем строе капитализма».[515]
Таким образом, Ленин считал марксизм продуктом истории, который, по его оценке, стал настоящей революцией в истории мысли XIX в., обобщив все ее важнейшие достижения: немецкую философию, английскую политическую экономию и французский социализм. В этом смысле он считал марксизм «высшим достижением цивилизации». Ленин одним из первых понял, что марксизм станет одним из главнейших направлений развития научной мысли XX в.
В это же время, в 1913 г., Ленин изучал переписку Маркса и Энгельса. Четырехтомная публикация их писем на немецком языке с научной точки зрения оставляла желать много лучшего, поскольку ее редакторы, прежде всего Эдуард Бернштейн, преследовали актуальные политические цели и не считали научную точность своей главной задачей. 1386 писем, включенные в издание, во многих случаях были сокращены и не снабжены научным аппаратом. Ленин законспектировал около 300 писем. Свои впечатления он обобщил в пространной статье, написанной поздней осенью 1913 г., но опубликованной в «Правде» только в ноябре 1920 г. В качестве главного вывода, извлеченного на основе изучения переписки, Ленин снова обратил внимание на диалектику: «Если попытаться одним словом определить, так сказать, фокус всей переписки, — тот центральный пункт, к которому сходится вся сеть высказываемых и обсуждаемых идей, то это слово будет диалектика. Применение материалистической диалектики к переработке всей политической экономии, с основания ее, — к истории, к естествознанию, к философии, к политике и тактике рабочего класса, — вот что более всего интересует Маркса и Энгельса, вот в чем они вносят наиболее существенное и наиболее новое, вот в чем их гениальный шаг вперед в истории революционной мысли».[516]
Очевидно, что в соответствии с задачами данной статьи в ней, в отличие от «Эмпириокритицизма», Ленин выдвинул на передний план преимущество диалектического материализма по сравнению с механистическим, «эволюционистским» мышлением. Эта работа de facto стала одной из интеллектуальных предпосылок того интереса, с которым Ленин приступил к изучению диалектики Гегеля. В то же время это свидетельствует о том, что при изучении развития ленинской мысли нельзя проводить механических границ.
Вся эта проблематика получит надлежащее историческое освещение лишь в том случае, если в интересе Ленина к диалектике мы будем считать определяющей тенденцией преемственность. Нет резких переломов, но существуют заметные смещения акцентов, наблюдается выдвижение определенных проблем на передний план, и значения этого нельзя недооценивать. Все это очень важно, если мы хотим точно понять теоретическую и политическую деятельность Ленина в годы войны. Уже много лет назад в исторических и теоретических трудах советских авторов было однозначно документировано, что Ленин еще с начала 1890-х гг. сознательно стремился усвоить «диалектический метод». Интересно лишь то, что спустя сто лет, начиная с 1990-х гг., спор снова возобновился. Как мы видели, конкретная историческая дискуссия снова, как и несколько десятилетий раньше, посвящена отношению Ленина к Гегелю. Однако Ленин усвоил и интерпретировал диалектику не только через посредство Маркса. В суровых «русских условиях» он в определенной степени «воспитывался» на работах Чернышевского и в еще большей степени — Плеханова, которые по-своему толковали вопросы диалектики, но никогда не придавали ей такого теоретического и практического значения, как Ленин, который видел в диалектике не просто средство «научного созерцания», но все более сознательно считал ее органической частью деятельности по «изменению мира». Комментируя в «Философских тетрадях» философские идеи Плеханова, в частности своеобразную плехановскую критику кантианства, Ленин отнес ее к «вульгарно-материалистическому» направлению, которое придерживалось скорее фейербаховской, чем марксистской, диалектически-материалистической линии: «1. Плеханов критикует кантианство (и агностицизм вообще) более с вульгарно-материалистической, чем с диалектически-материалистической точки зрения, поскольку он лишь a limine (с порога — Т. К.) отвергает их рассуждения, а не исправляет (как Гегель исправлял Канта) эти рассуждения, углубляя, обобщая, расширяя их, показывая связь и переходы всех и всяких понятий. 2. Марксисты критиковали (в начале XX века) кантианцев и юмистов более по-фейербаховски, чем по-гегелевски».[517]
А между тем отечественная, «русская революционная традиция», правда отягощенная интеллигентской склонностью к сектантству и, мягко говоря, не отличавшаяся утонченной теоретической сознательностью, руководствовалась именно практическими мотивами, нуждами движения. Например, в России рубежа XIX–XX вв. практически нельзя найти крупного марксистского мыслителя, философа, за исключением Плеханова, что, несколько упрощая ситуацию, вытекало из своеобразия данного исторического региона. (Зато здесь можно найти много выдающихся революционных организаторов, историков-идеологов, социологов и даже экономистов, которые «поставляли» революционную идеологию. Достаточно вспомнить Мартова и Маслова, Сталина и Ярославского, Мартынова и Богданова, Покровского и Ольминского, Троцкого и Радека, Преображенского и Бухарина и т. д.). Ранний интерес Ленина к диалектике тоже объясняется в основном теоретическими причинами и одновременно нуждами рабочего движения, поскольку он не нашел в то время «готового» научно приемлемого решения, которое можно было бы противопоставить обремененной ностальгией, морализирующей и социологизирующей «критике режима», характерной для различных направлений народничества. Ленин уже и тогда решительно отвергал господство философских и моральных законов над практикой. Его отношение к философии лучше всего выражало одно из утверждений Маркса, содержащееся в «Тезисах о Фейербахе»: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Диалектика стала «репликой» к вопросу об «изменении мира». Во всех случаях, когда подобные теоретико-методологические проблемы выходили в творчестве Ленина на передний план, происходил какой-либо значительный исторический поворот. Именно в таких ситуациях Ленину приходилось с особой силой сталкиваться, с одной стороны, с абстрактными конечными целями, конечными ценностями, верой в «спасение», а с другой стороны — с «эмпиризмом» и тактической поверхностностью, отрекающейся от конечных целей, активно искать практические шаги, переходные, промежуточные меры и практические альтернативы, ведущие к конечной цели, к «социалистической революции».
Как мы уже видели ранее, Ленин, например, считал политикой, выведенной из абстрактных принципов, теорию перманентной революции Парвуса и Троцкого, а также неограниченную привязанность анархистов к конечным целям. Защищая диалектику, он с переменной интенсивностью, в борьбе с разными противниками неизменно критиковал те теории, которые ограничивали или парализовывали деятельность революционного движения, стимулировали авантюристические выступления, усиливавшие изоляцию рабочего движения. Именно поэтому он отвергал политику терроризма, а также независимую от конкретных ситуаций абстрактную революционность, сторонники которой действовали под отвлеченным девизом «будь всегда и во всех случаях революционнее других».
