Исходя из этого «средневекового» состояния сельских условий, Ленин, в отличие от всех остальных политических направлений, утверждал, что в российской деревне основное противоречие пролегает между большими массами крестьянства и поддерживаемыми царизмом крупными землевладельцами и что это противоречие будет разрешено лишь тогда, когда крестьянство наконец отберет помещичьи земли (конфискация помещичьих земель). Ленина обвиняли в том, что он выступает за раздел земли, на что он отвечал своим критикам: «В моей картине… условия перехода земли к крестьянам совершенно не затронуты… У меня взят только переход земли вообще к мелкому крестьянству, — а в такой тенденции нашей аграрной борьбы сомневаться непозволительно».[329] В другом месте, именно в споре со своими товарищами, выступавшими за раздел земли, Ленин доказывал, что в данный момент раздел земли не стоит на повестке дня исторического развития, выдвижение этого требования было бы ошибочным, поскольку в глазах бедного крестьянства оно может выглядеть как защита интересов богатеев, капиталистов; иначе говоря, еще не сложились политические и классовые отношения, необходимые для столь конкретной постановки этого вопроса.[330] Далее Ленин подробно писал о том, при каких условиях национализация может привести к разделу земли и в какой степени она может «разжечь аппетит» «к социализации всего общественного производства».[331]

Таким образом, Ленин уже тогда писал о том, что в будущем раздел земли неизбежен, хотя и не как «раздел в собственность», а как «раздел в хозяйственное пользование».[332] А это уже предвещало декрет о земле октября

1917 г., содержание которого было, собственно говоря, заимствовано у эсеров и который осуществил раздел земли посредством ее национализации.

Ленин учитывал две возможности буржуазного развития: капиталистическое преобразование помещичьих хозяйств, «постепенно заменяющих крепостнические приемы эксплуатации буржуазными», или более радикальное, действительно революционное преобразование, которое, открывая путь мелким крестьянским хозяйствам, приведет к свободному развитию «по пути капиталистического фермерства» без крепостнических латифундий.[333] В последнем случае «патриархальный крестьянин» перерастает «в капиталистического фермера», что не вытекало из реформы 1861 г., но не было исключено в случае революционной перестройки сельского хозяйства, предусматривавшего «конфискацию и раздробление феодального поместья». С точки зрения освобождения от оков феодализма и развития капитализма Ленин считал «прогрессивными» даже аграрные реформы Столыпина, но, в отличие от Плеханова и меньшевиков, отвергал всякую поддержку этих реформ, всякую возможность сотрудничества с буржуазией, не говоря уже о том, что, по его мнению, которое оказалось правильным, кровавый Столыпин был не противником, а всего лишь «модернизатором» самодержавия, его защитником, стоявшим на позиции «рыночной экономики».

Дискуссию с меньшевиками по этим вопросам политики, тактики и стратегии Ленин вел еще раньше, в период нарастания революции, в работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции», напечатанной летом 1905 г. в Женеве. Большевики подчеркивали рабочий характер буржуазно-демократической по своим целям революции и целесообразность участия социал-демократов во временном правительстве, в то время как меньшевики предназначали рабочему классу роль «крайней оппозиции». Ленин считал, что победоносная революция создаст режим «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства». Это была бы «диктатура», которая при благоприятных внутренних и внешних условиях могла бы перевести революцию на новую, «социалистическую стадию», подавляя силы, желающие реставрации самодержавия.[334] Ленин поставил вопрос так: «Ведь мы же все противополагаем буржуазную революцию и социалистическую, мы все безусловно настаиваем на необходимости строжайшего различения их, а разве можно отрицать, что в истории отдельные, частные элементы того и другого переворота переплетаются?»[335]

Однако русская буржуазия не была заинтересована в радикализации, продолжении революции, а скорее надеялась на ее усмирение. Не случайно, что во время революции 1905 г. и особенно после ее усмирения Ленин бичевал либералов, «предавших» важнейшие цели революции: «После октября 1905 года либералы только и делали, что позорно предавали дело народной свободы… Революция замечательно быстро разоблачила либерализм и показала на деле его контрреволюционную природу…. Упования насчет того, что можно соединить самодержавие с действительным представительством сколько-нибудь широких масс народа, были не только у темных и забитых обитателей разных захолустий. Этим упованиям не чужды были и правящие сферы самодержавия».[336]

Позже, в январе 1917 г., вспоминая о 1905 годе в канун новой революции, Ленин объяснил швейцарской рабочей молодежи политическую незначительность русской буржуазии, ее зависимость от царя и, в значительной степени, от европейской буржуазии. Он считал, что западноевропейское «образованное общество» мыслит, используя неверные параллели. На этот раз он вступил в спор о характере революции с Максом Вебером: «Буржуазия, даже самых свободных, даже республиканских стран Западной Европы, умеет великолепно сочетать свои лицемерные фразы о “русских зверствах” с самыми бесстыдными денежными сделками,[337] особенно с финансовой поддержкой царизма и империалистической эксплуатацией России посредством экспорта капитала и т. п…. Буржуазия любит называть московское восстание чем-то искусственным и насмехаться над ним. Напр., в немецкой так называемой “научной” литературе господин профессор Макс Вебер в своей большой работе о политическом развитии России назвал московское восстание “путчем”. “Ленинская группа, — пишет этот “высокоученый” господин профессор, — и часть эсеров давно уже подготовляла это бессмысленное восстание”… В действительности все развитие русской революции с неизбежностью толкало к вооруженному решающему бою…»[338]

В то же время Ленин полемизировал и с товарищами по партии, многие из которых, имея в виду борьбу против существующей системы, считали бессмысленным само выдвижение буржуазно-демократических требований, поскольку их все равно нельзя реализовать в условиях капитализма. Однако Ленин настаивал на важности выдвижения буржуазно-демократических требований именно в условиях российского капитализма. Не потому, что они могут быть осуществлены на «периферии» капиталистической системы, а именно потому, что они разрушают рамки этой системы. Сам он ясно понимал и подчеркивал, что демократическая республика «по логике» противоречит капитализму, поскольку «официально» ставит на один уровень богатых и бедных, причем равноправие только скрывает существующие в действительности антагонистические экономические противоречия. (Ленин потому и считал важным лозунг создания буржуазной республики в социал-демократической пропаганде, что понятие равенства можно расширить и в социальном направлении.) Это противоречие между экономическим порядком и политической надстройкой в эпоху империализма, когда на смену свободной конкуренции пришло господство монополий, еще более затрудняет реализацию всех демократических свобод. «Как же совмещается капитализм с демократией? Посредством косвенного проведения в жизнь всевластия капитала! Экономических средств для этого два: 1) подкуп прямой; 2) союз правительства с биржей. (В наших тезисах это выражено словами, что финансовый капитал “свободно купит и подкупит любое правительство и чиновников” при буржуазном строе.)».[339]