По свидетельству мемуаристов, самой большой трудностью в жизни ссыльных была монотонность жизни. Стараясь преодолеть ее, Ульянов завел себе собаку.[152] Общеизвестно, что он очень любил и кошек, это запечатлено на фотографии и даже на карикатуре. Это было частью его любви к природе. Монотонность жизни нарушалась и игрой в шахматы, Ульянов с увлечением писал о любимой игре. В декабрьских письмах 1898 г. из Шушенского и Минусинска он и Н. К. Крупская сообщили находившейся в Подольске матери и всей семье о том, что на новогодние праздники в Минусинске собралась большая компания.[153] Ульянов любил петь, главным образом революционные песни, но и оперные арии, хотя у него, в отличие от Кржижановского, не было хорошего слуха. Конечно, в письмах встречаются и известия о грустных событиях, по всей вероятности, больше всего огорчений доставил случай, произошедший с Н. Е. Федосеевым. Владимир Ильич не случайно жил в «Шуше» без товарищей, только с женой и тещей. Он не переносил долгого вынужденного пребывания в компании интеллигентов. У него и в этом случае не было предрассудков, однако он не любил постоянных «разговоров по душам». Понятие «интеллигент» является здесь синонимом излишней сентиментальности, рисовки, зависти по отношению к товарищам, гнусной клеветы на «конкурентов». Судьба Федосеева полностью подтвердила осторожность Ульянова, оберегавшего неприкосновенность своей личной жизни. Как он сообщил семье через Анюту, его старейшего товарища оклеветали (утверждали, что он присвоил деньги ссыльных): «Н.Е.Ф. мне не пишет, не отвечает даже, хотя я послал ему 2 письма… Об «истории” в Верхоленске я слыхал: отвратительный нашелся какой-то скандалист, напавший на Н.Е. Нет, уж лучше не желай мне товарищей в Шушу из интеллигентов! С приездом Н.К. и то целая колония будет».[154] В письме А. И. Ульяновой-Елизаровой от 15 июля 1898 г. Владимир Ильич сообщал о самоубийстве Н. Е. Федосеева: «О Н.Е. получил вчера письмо доктора. Н.Е. покончил с собой выстрелом из револьвера. 23.VI его похоронили. Оставил письмо Глебу и ему же рукописи, а мне, дескать, велел передать, что умирает «с полной беззаветной верой в жизнь, а не от разочарования”».[155] Несколько недель спустя Владимир Ильич снова вернулся к этому потрясшему его случаю, отметив его «объективные» причины: «Хуже всего в ссылке эти «ссыльные истории”, но я никогда не думал, чтобы они могли доходить до таких размеров! Клеветник давно был открыто и решительно осужден всеми товарищами, и я никак не думал, что Н.Е. (обладавший некоторым опытом по части ссыльных историй) берет все это так ужасно близко к сердцу». Позже он особо известил семью о начавшемся среди ссыльных сборе средств на памятник Н.Е. Федосееву.[156] Считая личную жизнь святой и неприкосновенной, Ульянов тем не менее никогда не проявлял симпатии к тем революционерам, которые примкнули к революционному движению, руководствуясь стремлением к неограниченной свободе личности. Свобода личности рассматривалась им в контексте принадлежности к какому-либо «коллективу» (партии, организации, движению). По его мнению, дисциплина («подчинение меньшинства большинству»), чувство солидарности также принадлежат, точнее должны принадлежать, к внутренней сущности личности.
С приближением конца срока ссылки снова возникла печальная возможность разлуки молодоженов, поскольку срок ссылки Надежды Константиновны еще не истек. Молодые супруги жили хорошо, значительную роль в этом сыграла помощь тещи, которая взяла на себя заботы по ведению домашнего хозяйства. Обычно в литературе подчеркивается, что Надежда Константиновна было плохой хозяйкой. Не любила готовить, заниматься домашними делами, вела образ жизни, типичный для интеллигенции. Если Елизавета Васильевна не могла помочь, Владимиру Ильичу приходилось самому пришивать оторвавшиеся пуговицы. Позже, в эмиграции, Надежда Константиновна тоже не проявляла большого желания устраивать «приемы» и вообще вести «светскую» жизнь. Однако все это верно лишь наполовину, поскольку Надежда Константиновна хотя и не любила работы по хозяйству, но уже с молодых лет многое делала сама. Например, в письме М. И. Ульяновой от 11 сентября 1898 г. она писала, что муж уехал на неделю в Красноярск. «За Володино отсутствие я собираюсь: 1) произвести окончательный ремонт его костюмов, 2) выучиться читать по-английски…». По правде говоря, Владимир Ильич и сам не требовал от жены больших талантов в хозяйственных делах, ему нужна была жена, разбирающаяся в идейных и организационных вопросах.[157] По чисто материальным побуждениям они вместе перевели книгу Сиднея и Беатрисы Вебб «Теория и практика английского тред-юнионизма». Владимир Ильич не любил заниматься такой работой, потому что она отвлекала его от публикации экономических и политических статей. До конца жизни Владимир Ильич и Надежда Константиновна относились друг к другу с большим вниманием, которое сохранилось и тогда, когда нежные чувства связывали Ленина с Инессой Арманд, о чем пойдет речь ниже. Кроме любви супругов связывало общее дело, прочность общих интересов, это выковало у них чувство солидарности, которое особенно проявлялось, например, во время болезней. Поначалу Владимир Ильич болел редко, он был невысоким, крепким молодым человеком спортивного телосложения. Надежда была очень красивой девушкой, но в результате расстройства функции щитовидной железы (Базедова болезнь) с молодых лет и до конца жизни страдала тяжелым заболеванием глаз. Она одевалась просто и чисто, избегала вызывающей моды.
Когда в феврале 1900 г. истек срок ссылки, Ульянов безуспешно обратился с прошением, подписанным им как «потомственным дворянином», о разрешении жене отбывать оставшиеся месяцы ссылки вместе с ним в Пскове, а не в Уфимской губернии.[158] По дороге в Псков, назначенный ему в качестве места жительства, он наконец-то встретился с семьей.
Частые провалы российских социал-демократов побудили уже тридцатилетнего революционера попытаться сплотить социал-демократические течений из эмиграции, для начала вокруг какого-либо печатного органа (хотя формально РСДРП существовала уже с 1898 г.). Принципиальное руководство должно было осуществляться Г. В. Плехановым, стоявшим во главе группы «Освобождение труда». Для реализации этого плана Ульянов, Мартов и Потресов выехали за границу. Власти могли только радоваться этому событию, которое освобождало их от забот по наблюдению за уехавшими в России, однако по дороге из Пскова в Петербург Ульянов и Мартов были арестованы на три недели. Основание газеты требовало огромной кропотливой организаторской работы. Ей, в основном, и посвящены письма Ульянова в первые месяцы после окончания ссылки. Однако в то же время он с радостью сообщил матери о скором приезде Нади и о своих первых благоприятных впечатлениях от культурной жизни Мюнхена, а также интересовался культурными событиями в Москве.[159]
Несмотря на свой «интеллигентный» язык, «Искра» стала серьезной газетой, пользовавшейся влиянием среди российских революционеров, и сыграла важную роль на II съезде партии, который вызвал решающий перелом и в жизни Ленина.[160] О том, что период «Искры» привел к крупным переменам в жизни Ульянова, свидетельствует такой личный момент, как перемена имени. Между 22 мая и 1 июня 1901 г. в типографию нелегальной «Искры» поступило местное письмо, содержавшее опубликованные позже материалы. Под письмом стояла никому тогда не известная фамилия — Ленин. Вслед за этим письмом он подписал новым псевдонимом 24 мая 1901 г. письмо Г. Д. Лейтейзену и два письма — 21 октября и 11 ноября 1901 г. — Г. В. Плеханову. Однако настоящую известность псевдоним Ленин получил тогда, когда во № 2–3 журнала «Заря» (который вышел 8 или 9 декабря 1901 г. в Штутгарте) были опубликованы три статьи Владимира Ильича («Гонители земства и Аннибалы либерализма», «Внутреннее обозрение» и «Г. г. критики в аграрном вопросе. Очерк первый»),[161] третья из которых была подписана новым псевдонимом Н. Ленин. До сих пор самые старательные попытки выяснить его происхождение оказались безуспешными.[162] Даже Н. К. Крупская утверждала, что не знает, откуда произошел этот псевдоним. Хотя Ульянов использовал за свою жизнь более 150 псевдонимов, сохранился именно этот. Л. Д. Троцкий также стал известен под именем, заимствованным им у тюремного надзирателя, хотя во времена «Искры» и он пользовался несколькими псевдонимами, самым известным из которых, пожалуй, было вымышленное имя Перо. Псевдонимами были и такие имена, как Каменев, Зиновьев или Сталин.
