Отец Иштувегу Увахшатра, по сути создавший великую империю мидян, которых вавилоняне называли Умманманды, величался царём царей, в том смысле, что был первый, среди равных царских династий, входящих в то, что называлось обобщённым понятием Мидия.

Иштувегу, усевшись на трон, решил этот паритет нарушить. Ему не удавалось стать лидером среди равных по заслугам, поэтому он применил стратегию унижения рядом стоящих. Кстати, такая форма получения неограниченной власти, была абсолютной нормой и Увахшатра — отец империи, был как раз, редким, из этого правила, исключением.

Иштувегу, в первую очередь, окружил себя теми, кто унизился пред ним сам, а затем, нагнул, а кое кого и сломал из тех, кто унижаться не захотел. Главным оружием, он избрал интригу и грубую силу, что моментально восстановило ряд влиятельных мидийских родов против него. Правда, открытой оппозиции не было, она существовала подпольно, так как открытая часть недовольных, была сразу скомпрометирована и жестоко вырезана молодым царём, что, кстати, послужило ему оправданием, для установления единоличного деспотизма.

Поэтому, все главы древних и уважаемых родов, и царьки всех мастей внутренних мидийских земель и городов, входивших в империю, в глаза царю Иштувегу улыбались, но при этом, почти каждый, держал за пазухой камень.

Удерживать в единении множество разнообразных, этнических и культурных народностей, не особо ратующих, за поддержание общего государственного тела, сколь угодно долгое время, невозможно. Никакая сила мечей и копий, никакая репрессивная политика тотального страха, не способна превратить их в однородную, управляемую массу. Рано или поздно, напряжение в любой империи достигнет критического значения и искусственный конгломерат взрывается.

Единственная сила, которая способна сплотить и сделать разнородное общим — это заинтересованность их в этом. Понимал ли это Иштувегу? Судя по его политике, вряд ли. В результате правления царя-деспота, в империи всё больше и больше росло недовольство, готовое, в один прекрасный момент, взорваться.

Мог ли тогда Асаргад знать, что этот капризный и с виду тщедушный толстяк, каким предстал перед ним Артембар, был самым влиятельным человеком в империи, по сути своей, возглавляющий самую опасную оппозицию царю?

Иштувегу, был до маниакальности мнителен и не доверял никому, порою, даже самому себе, а вот Артембару доверял. Почему? Это останется загадкой. Видимо вид и поведение этого толстяка, и его, в сущности, безродность, позволяло царю, вообще, не воспринимать его, как человека. Он был для него говорящей игрушкой, единственной, с которой он мог общаться, без опаски за себя. Иштувегу, по крайней мере, так считал.

Артембар, каким-то образом, не попадал в его маниакальный кругозор. Иштувегу, в любом человеке находил для себя врага, но только не в нём, а именно он, главный евнух его гарема, являлся ключевой фигурой вражеского стана, который вдумчиво и планомерно, готовил не сколько, просто, смерть ненавистному параноику, но и слом всей системы в целом.

Второй по значимости фигурой в списке друзей Артембара, был как раз, тот самый Харпаг, в дом которого и повёл Мазар Асаргада с товарищами. Харпаг, был один из великих полководцев Иштувегу, командовавший большей частью его войск и во многих походах, в которых Иштувегу лично не участвовал, командовал общими войсками, от его имени. Но в отличии от Артембара, который кроме политических претензий к царю, имел ещё и личные, Харпаг личных претензий к Правителю не имел и «дружил» с Артембаром, исключительно, по идейным соображениям.

В крепости, в которую, наконец, привёл гостей Мазар, и которая называлась «дом друга Харпага», встретили их не слишком радушно. Кудак, видимо управляющий, в отсутствии хозяина не был расположен к гостеприимству, тем более нежданных гостей из рода «не пойми кто» и страны «не пойми откуда», но по кривясь и внутренне по борясь с собой, всё же отказать в просьбе Артембара, да ещё переданной с помощью Мазара, не смог и гостей впустил.

Кудак с первого взгляда, вскользь, как выяснилось позже, распознал в расфуфыренных «мидийских» гостях их истинные сути, но изначально промолчал. Он был не стар, прекрасно сложён, с сильными жилистыми руками. В каждой мелочи, угадывался в нём опытный и бывалый воин, только когда он пошёл впереди, сопровождая гостей, Асаргад увидел его сильную хромоту, прямо, как у его отца и понял, почему этот вояка не встрою, а при хозяйстве. Видимо, он когда-то воевал со своим хозяином плечом к плечу, но получив увечье, выпал из боевых рядов, а судя по тому, что Харпаг пристроил его к себе, Кудак был для него, чем-то больше, чем простой воин.

Дом был небольшой, но действительно напоминал хорошо обустроенную крепость. Асаргад оглядев её даже мельком, решил, что он бы такую, штурмовать не стал бы, ни при каких условиях. Тщетно.

Небольшой внутренний дворик, куда их привёл Кудак, напоминал больше тренажёрный пятачок, для отработки боевых навыков, чем обычный двор влиятельного горожанина. Вдоль стен стояли чучела и манекены, хитрые деревянные приспособления, мишени и тому подобное.

При крепости-доме имелась внушительная конюшня, в которой стояло только две лошади, но управляющий, чётко определил стойла гостевым коням, не предоставив им выбора. Затем, провёл в дом и извинившись за временное отсутствие комфорта, открыл перед ними лишь одну комнату на всех, которая больше была похожа на казарму для десятка воинов.

— Это я могу предложить, только от себя лично, — проговорил хмуро Кудак, — сами понимаете, без хозяина, я не вправе распоряжаться его комнатами. Прибудет господин, примет решение. К тому же вы ордынцы, вам не привыкать.

С последними словами, он хитро улыбнулся Асаргаду, мол, знай наших, не таких раскусывали.

— По тебе вижу, ты тоже школу степей прошёл, воин, — парировал с ответной ухмылкой Асаргад.

— Был воин, да весь вышел, — серьёзно проговорил тот, — пойду распоряжусь на кухню. Еду принесут сюда. Отдыхайте.

Кудак вышел, но дверь за собой не прикрыл, оставив проход нараспашку. Асаргад, тоже за ним дверь закрывать не стал и жестом остановил своих телохранителей, решивших это сделать. Он огляделся, кинул походные мешки к ближайшему лежаку и молча стянув сапоги, устало завалился, даже не снимая верхней одежды.

— Кудак, — негромко позвал он управляющего в пустоту коридора, — а где здесь можно помыться с дороги?

Как и ожидал Асаргад, Кудак почти тут же появился в проёме. Он никуда далеко не ушёл и ни на какую кухню не побежал. Он остался в укромном месте, посмотреть на реакцию гостей и послушать, о чём они будут говорить, но поняв, что гости не простые залётные и просчитали его замысел, не раздумывая решил раскрыться, осознавая, что шушукаться они не будут ни при нём, ни без него. Не те люди.

— Пришлю кого-нибудь, — устало, но с улыбкой проговорил он, — проводят.

И с этими словами, он действительно ушёл, даже дверь прикрыл. На этот раз, его шаги были отчётливо слышны в, похоже, пустом и от того гулком для звуков, каменном замке.

Мерно и однообразно потекли дни безделья. Дом-крепость оказался не пустым, как вначале показалось. В узкое окно-бойницу, выходящее на маленький, внутренний дворик, Асаргад видел и тренирующихся воинов мечников, которых за эти дни он насчитал порядка двух десятков и кучу ребятни, разного возраста, женщин и старух прислуги, да и мужчин, кроме воинов, он голов пятнадцать насчитал, как минимум, и всё это только то, что он увидел, а сколько всего народа в крепости, оставалось только гадать.

Асаргад, проявляя стойкость, не любопытствовал и помещение, куда их определил Кудак, без нужды не покидал и своим телохранителям не позволял. Он ждал, просто ждал.

Асаргад даже не думал и не размышлял о будущем, не строил планов своего восхождения к власти, так как был уверен в том, что поворот судьбы у Артембара, всё равно окажется непредсказуемым и только пройдя этот судьбоносный узел, можно будет принимать, хоть какие-то конкретные решения.