Артембар, всё ещё прижимая футляр с пергаментом к груди и бестолково улыбаясь, уставился на гостя в ожидании чего-то. Асаргад только взглянув на прижатый к груди футляр, от удивления даже дар речи потерял. Судя по целостности печати на нём, Артембар, не только не прочитал его по дороге, а за время их пути, это письмо, наверное, наизусть выучить было можно, но даже и не вскрыл его!

Он вопросительно посмотрел на старого евнуха и взглядом указал на футляр, мол, чего ждёшь, почему не читаешь. Толстяк встрепенулся и как будто только что обнаружив ценную вещь, принялся за кожаную трубу. Для начала, он внимательно, расплываясь в довольной улыбке, принялся её вертеть и разглядывать, как это делают дети с долгожданным подарком. Увидев печать, которой коробка была опечатана, его бровки вскинулись вверх в изумлении.

— Царская? — спросил он, не отрывая взгляда с крышки.

— Царская, — подтвердил Асаргад и тут же добавил, немного лукавя, — Шахран не царь, но на столько близок, что может себе позволить пользоваться печатью царей.

Пухлые пальчики Артембара, скованные золотом перстней, суетливо принялись открывать, стараясь, как можно меньше навредить печати, видимо он решил оставить её, как память. Наконец, футляр раскрылся, и он дрожащей рукой, аккуратно вытянул на свет свёрнутый в рулон пергамент и отложив коробку в сторону, предварительно заглянув внутрь, проверяя, как бы там чего не осталось важного, принялся осторожно разворачивать письмо.

Вообще, в Мидии, пергаментное письмо было крайней редкостью, ибо для повседневной переписки, как правило, использовались специальные глиняные таблички, а для особо важных случаев, применялось тонко раскатанное золото. Пергамент, не то что не умели изготавливать, просто он, выпадал из понятия «традиция».

Ещё только раскрыв край, его маленькие, заплывшие глазки, быстро забегали по строкам и тут же наполнились слезами, а ещё мгновение спустя, он вновь свернул пергамент, опустил его на колени и откровенно зарыдал.

Асаргад не смотрел на евнуха и не торопил, а медленно осматривал сад, через множество щёлочек в стенах. Мазар перестал вертеть головой и печально уставился на Артембара. Асаргад моментально оценил его взгляд. Видимо их связывало не только служебное положение и по виду охранника было заметно, что тот, по-настоящему сопереживал с толстяком и был для него чем-то больше, чем охрана.

Асаргад успел осмотреть весь сад вокруг, пока толстый евнух не предпринял повторную попытку развернуть пергамент и начать читать всё заново. Руки его дрожали, слёзы лились по пухлым щекам, при этом он постоянно шмыгал носом и придурковато улыбался.

— Он меня простил, — взвизгнул в приступе счастья Артембар и уставил заплаканные глазки на Асаргада.

Воин ничего не ответил, лишь глубоко кивнул, давая понять, что он всё знает и подтверждает это. Артембар вновь набросился на чтиво и снова зарыдал, тихо проговаривая сквозь слёзы:

— Он просит прощения у меня. Милый, бедный мальчик.

Поревев ещё какое-то время, старый Артембар, который за эти мгновения, буквально на глазах постарел ещё больше, принялся за третью попытку и на этот раз, окончательную.

Сначала, по мере прочтения, его улыбка постепенно сползла на нет. Лицо стало напряжённым и собранным. Он то и дело стал бросать короткие взгляды на Асаргада, от которых тот, сразу почувствовал себя неуютно. В первую очередь, его пристальный, умный взгляд, никак не вязался с тем стереотипом, что сложился у Асаргада за недолгое их знакомство.

Неожиданно, этот человек показал себя с другой, внезапной стороны и тогда Асаргад чётко отметил про себя, что внешность и первое впечатление, бывают обманчивы и даже порой, через чур. А когда, наконец, Артембар дочитал письмо до конца, он уронил руки и откинувшись спиной на хрупкую стену беседки, от чего бедная опасно качнулась всем строением, его умный, буквально сверкающий взгляд, устремился на Мазара.

За время чтения, образ евнуха, преобразился до неузнаваемости. Он сосредоточенно о чём-то призадумался. Наступила немая сцена, и на долго. Артембар не двигая ни единой «жиринкой», смотрел в никуда, а Асаргад с Мазаром, на него и лишь изредка переглядываясь между собой, недоумевая по поводу затянувшегося, так надолго, молчания.

Наконец, старый евнух вышел из оцепенения, встрепенулся, глубоко с видимой отдышкой вздохнул и уже с серьёзным видом, став абсолютно другим человеком, ещё раз перечитал письмо, после чего быстрым, явно привычным движением, свернул его в трубочку и тихо спросил гостя, почему-то при этом, смотря на Мазара:

— Я пока не знаю, чем могу тебе помочь. Мне надо подумать, — он сделал паузу, а потом повернувшись к воину спросил, — тебе есть где остановиться?

— Нет, — сухо ответил Асаргад.

Артембар задумался вновь, ритмично стуча отяжелёнными золотом пальцами по своей коленке. Думал он опять долго, но, наконец, приняв какое-то решение, тяжело и грузно поднялся на ноги, кряхтя и постанывая.

— Хорошо, — сказал он и обращаясь уже к Мазару, попросил, — Мазар, ты сможешь провести гостей в дом моего друга Харпага? Я знаю, что его нет в городе, но Кудак приютит их, по моей просьбе. Он не откажет.

— Смогу, — уверенно ответствовал старший охранник гаремного сада, вновь почтенно кланяясь, — только для этого, их надо переодеть подобающе.

Асаргад поднялся.

— Вы не слишком спешите, владыка, — неожиданно обратился Артембар к нему непонятным титулом, но не раболепно, а с некой насмешкой.

— Как бы я не спешил, уважаемый, — ответил Асаргад спокойно и даже устало, — судьбу не обгонишь.

Артембар чуть заметно улыбнулся и даже попытался поклониться, на этот раз почтительно, выдавая, скорее, уважение уму собеседника, чем будущему царю царей. Мазар тут же отпрянул в сторону от прохода, открывая выход. На лице его мелькнуло замешательство. Он до сих пор, так и не знал, кто этот гость, но в один миг понял, чисто интуитивно, что перс не так прост, как показался вначале и на всякий случай, решил держаться с ним обходительней.

Артембар чуть склонив голову, протянул руку к выходу, предлагая пройти первым Асаргаду. Тот, приняв царскую осанку, слегка кивнул в ответ, поблагодарив и вышел…

Мидийцы были очень близки персам и по языку, и по вере, и по обычаям повседневной жизни, что говорило об их недалёком единстве, в не ком, цельном народе. И те, и другие носили длинные волосы и столь же длинные бороды, которые в зависимости от положения, имели различную степень ухоженности.

Носили одинакового покроя штаны, короткие сапожки и на поясе, обязательно, — меч акинак, бывший в ту пору, отличительным признаком свободного от рабства мужчины. Но не долгое раздельное существование, вносило и ряд различий, позволяющих отличить мидийца от перса, что называется, невооружённым глазом.

Мидийская мода верхней одежды, значительно отличалась от персидской. Если персы, как и в бытность времён, надевали узкие кожаные куртки, то дородные мидийцы, длинные, свободные одеяния, с большими, безразмерными рукавами, больше присущи женщинам, чем мужчинам. Кроме того, мидийцы и персы чётко различались головными уборами. На этом, в принципе, внешние различия заканчивались.

Веры, мидийцы, как и персы были тоже одной. И те, и другие верили в Ахурамазду, в мир добра и зла, в борьбу между этими мирами и обязательную победу света над тьмой. Эту религию сегодня, называют зороастризмом, по имени первого пророка, сформировавшего основные постулаты этого вероучения.

Изначально учение Заратустры было активной прозелитической религией, страстно проповедуемой пророком и его учениками, и последователями. Последователи и адепты «благой веры», весьма чётко противопоставляли себя иноверцам, считая тех «почитателями дэвов». Тем не менее, в силу целого ряда причин, по-настоящему мировой религией, зороастризм так и не стал. Его проповедь оказалась ограничена главным образом ираноязычной ойкуменой.

У мидийцев, более, чем у персов, был развит чистый, теоретически-философский зороастризм, который, именно при Иштувегу, стал подобием государственной религии, исключивший из лона государства все остальные, что породило всеобщую поддержку его магами, дав опереться царю в своём правлении, на самую могучую силу, как в воздействии на умы народа, так и на самую мощную экономическую структуру.