Мари очень сомневалась, однако не стала озвучивать свои сомнения и поинтересовалась, что конкретно хочет услышать уважаемый инспектор Скотланд — Ярда.

— Всё.

— Кажется, вы говорили, что желаете услышать мою историю после того дня, когда Эдмон стал… — Мари запнулась. — … когда Эдмон попал в автокатастрофу.

— Кстати, я хотел бы услышать, как всё произошло на самом деле.

— Разве вы не знаете?

— Дело не вышло за закрытые двери суда, и вам это известно не меньше меня.

— Шондер был пьян как свинья, когда совершил наезд на моего брата. Он нажрался как самый последний грузчик и сел за руль, понимаете? Он вообразил, что ему всё дозволено, и выехал на дорогу, вместо того чтобы мирно храпеть в кресле. Из — за его неоправданного самодовольства и ощущения вседозволенности Эдмон оказался в инвалидной коляске, — Мари сжала руки так, что побелели костяшки пальцев. — Эдмон потерял возможность ходить, понимаете?

Наступила тишина, которую нарушил тихий голос инспектора:

— Вы обращались к врачам?

— Что толку? Все они твердят как заигранная пластинка: ничего нельзя сделать, это навсегда, ваш брат никогда не встанет на ноги. А ещё говорят, что современная медицина творит чудеса! Все светила медицины как один отказываются от Эдмона. Боятся ответственности. Проклятые трусы! — сквозь зубы процедила француженка. — Трусы!..

— Что было потом?

— Когда я поняла, что Шондеру всё сошло с рук, я взбесилась. Я была в ярости и решила сама наказать его. Два года прошли в погоне за ним, но Шондер постоянно ускользал, пока я не узнала, что он будет в замке Видер.

— Сохранившиеся связи?

— Вам покажется это странным, но есть люди, которые на всё пойдут ради меня.

— Почему же покажется странным? Вовсе нет, — улыбнулся Бейкер и посмотрел долгим взглядом. — Я их прекрасно понимаю.

— Оставьте ваши комплименты при себе, инспектор. У меня нет никакого желания выслушивать их. И вот теперь, когда Шондер исчез, я не знаю, что мне делать. Я столько времени потратила, столько сил, чтобы найти его — а он удрал, удрал как последний трус!..

— Знаете, когда тебе тычут пистолетом в лицо…

— Так вы вернёте мне пистолет? — перебила Мари.

— Я сказал нет. И забудьте об этом.

— Проклятый полицейский!.. Я вас ненавижу.

— Спасибо, — невозмутимо сказал Бейкер. — Но мы отвлеклись, вам не кажется?

— А что вы ещё думаете услышать? Это всё. Я выследила его, но вы помешали мне свершить месть. Вместе с этим бароном вы следили за мной… вы же следили за мной, верно?

— Верно, ведь как я уже сказал раньше, сюда я прибыл исключительно из — за вас. Ведь нужно было вас остановить.

— И как я сразу не догадалась, что вы не случайно оказались здесь?..

— Да, в замке я оказался не случайно, и это верно. И я снова повторю, что только вы виноваты в том, что меня выдернули из Лондона.

— Ничего с вашим Лондоном не случится. Без вас реки крови вряд ли будут течь по улицам старого города.

— Будем надеяться, мисс Гибер. И что было дальше?

— Что дальше? — Мари пожала плечами. — А ничего. Я рассказала всё, что нужно. Что вы от меня хотите? Раскаяния? Так я искренне раскаялась и теперь горько сожалею, что приехала сюда. Лучше бы я послушалась Эдмона и осталась во Франции — и не имела бы чести познакомиться с вами, инспектор.

Последние слова Мари произнесла с неимоверным ядом, но Бейкер продолжал улыбаться.

— Ах, Мари, Мари, вы всё никак не угомонитесь. Вы сами знаете, что проиграли. И признаюсь честно, я очень рад, что у вас ничего не вышло.

Мари презрительно взглянула на него и поднялась.

— Я могу быть свободна? Из — за вас я опоздаю к обеду.

— Да, конечно. Вы можете идти, мисс Гибер.

— Мерси, инспектор, — ядовито сказала Мари и вышла, не оглядываясь.

Бейкер остался один. Мирно потрескивал огонь в камине, тикали часы, а инспектор всё стоял у камина и улыбался чему — то своему, когда дверь резко распахнулась.

Бейкер оглянулся.

— Так вы точно не вернёте мне пистолет, инспектор? — с вызовом спросила Мари, держась за ручку двери.

— У меня для вас только два слова: не надейтесь.

— Кажется, я говорила, что я вас ненавижу?

— А я уже говорил вам, что безумно рад нашей встрече?

Мари криво улыбнулась и закрыла дверь.

Пожалуй, лишь одно хорошее качество было у великой певицы: она выглядела великолепно в любой ситуации. Нарядов у Бинди Би было не меньше, чем драгоценностей, и если бы находящиеся в замке призадумались, то поняли бы, что ни разу не видели великую Бинди Би в одном и том же.

И на этот обед Бинди Би надела своё очередное шикарное платье, и Потсдорф, когда она вышла из — за ширмы и повертелась перед ним, требуя порцию восхищения и комплиментов, ухмыльнулся:

— Ты что, на вручение наград собралась?

— Бинди Би должна блистать, пусть даже и в таком поганом месте, — ответила Бинди Би и повертелась перед зеркалом, поправила причёску, оскалила зубы, проверяя, всё ли в порядке, подправила помаду и обернулась на актёра:

— Разве это так плохо: быть красивой?

— Очень даже хорошо. Уж я — то, как обладатель потрясающей внешности, прекрасно это знаю.

Бинди Би хмыкнула:

— Бинди Би не уверена, что ты был бы так популярен, если бы выглядел как Квазимодо.

Потсдорф был оскорблён до глубины души.

— Что?! Какой ещё Квазимодо? А как же мой талант?

— Талант? — Бинди Би гомерически расхохоталась. — Кто тут говорит о таланте? Только у одного из присуствующих в этой комнате есть талант, и это явно не ты. Бинди Би — настоящий талант, а тебе Бинди Би говорит, что ты обычная смазливая мордашка — не более. А с этой повязкой на голове ты просто смешон. Бинди Би интересуется, почему ты не избавишься от бинта?

— Потому что меня довольно — таки сильно шандарахнули, дорогая моя, — сердито ответил Потсдорф. — И это не шутки. Здесь убийство произошло, если ты забыла.

Актёр был недоволен: Бинди Би вздумала обвинять его в отсуствии таланта — она, у которой этого таланта ни на грош!.. Да у него уши вянут, как только по радио начинают передавать её так называемые песни.

— Бинди Би уверена, зря ты так сильно переживаешь за свою голову: кроме пустоты, там всё равно ничего нет, так что не особо она и пострадала, — сказала Бинди Би, продолжая вертеться перед зеркалом.

— Знаешь что, давай не будем ругаться, хорошо? — сказал Потсдорф, стараясь не вскипеть. — И так в последнее время мы что — то слишком часто ругаемся, так что давай пока оставим это.

— Бинди Би не против, — легко согласилась Бинди Би.

— Ну вот и умница. Пошли, а то опоздаем.

— Шеф, вы уже собрались?

Габи постучала в дверь и вошла, не дождавшись приглашения. И сразу увидела, что повелитель моды и не думает никуда идти. Сидя в кресле, он почёсывал Ди — Ди за ушком.

Собачонка, развалившись на его коленях, довольно ворчала.

— Вы ещё не собрались? — недовольно спросила Габи.

— А куда? — рассеянно поинтересовался Руппрехт, не отрываясь от собачки.

— Обед, шеф! Все уже собрались, а мы что, решили тут остаться?

В голосе Габи звучало сильное недовольство, и повелитель моды принялся оправдываться:

— Понимаете, Габи, Ди — Ди так пригрелась на моих коленях, что никуда… Ди — Ди, не кусайся, мне больно!.. никуда не хочет идти. Лежит и лежит себе, и я подумал… Ди — Ди, я кому говорю, не кусайся!.. и я подумал, что попрошу дворецкого принести обед сюда… я же имею право обедать у себя в комнате, верно? Я же заслужил, правда?… Ди — Ди, прекрати кусаться! — внезапно взвыл повелитель моды и затряс укушенной рукой. — Хватит, прекрати! Я тебе что, бревно?

Скрестив руки на груди, Габи снисходительно, как на ребёнка, смотрела на своего шефа.

— Габи, почему она кусается? Я же ничего ей не сделал, — жалобно сказал Руппрехт.

— Животные укусом выражают свою любовь. Это то же самое, что и кошка, которая из — за уважения к тебе к тебе же поворачивается задом. Но всё же советую вам поторопиться: обед не за горами. Покажите, — приказала она, видя, что Руппрехт по — прежнему трясёт рукой. — Ну, покажите, что там у вас. Давайте — давайте.