- Мне кажется, мало кто знал, но он болел последние шесть-семь месяцев – это как минимум! Конечно, это было не слишком опасно для жизни, но я уверена, что это его не испугало. Он не хотел, чтобы об этом кто-то узнал.

- Но ведь ты узнала?

- Моя собственная болезнь… Конечно, мы были очень разными – и болел он иначе, - но, кажется, он подумал, что я могла бы понять. Конечно, странно было слышать от него подобные слова, и он… Он был так уязвим! Я совершенно не привыкла видеть его уязвимым человеком.

- Ты была его другом?

- Не скажу, что да. Никогда не думала, что он мог заботиться о ком-то, кроме себя самого, своего комфорта, ну, может быть, для кучки друзей… Никогда не одобряла его политику. Здесь было так много дворянства, и все они отбирали у народа последнее, а он не сделал ничего, чтобы изменить положение вещей. Чтобы вернуть всё на свои места.

- А тебе хотелось бы, чтобы он изменился? А что именно ты желала поменять?

- Люди умирали, потому что у них не было доступа к самым элементарным лекарствам. Их выгоняли из собственных домов, ведь они не могли позволить себе платить арендную плату, непосильную, между прочим! Что уж говорить о фермерах, голодающих только потому, что они не могли позволить себе то, что сами же и выращивали, сами же и создавали! Пора было заметить это хоть кому-то! Вот мой кузен замечал – только вот не помогал справиться с этим. А потом нападение…

- Я не думала, что ты до такой степени заинтересована в политике…

- О, политикой можно интересоваться равно так же, как и модой, разве нет? Ведь они идут рука об руку – эти выступления, правильные слова, то, что делают такие люди, как ты…

- Увы, но политика – это совсем не то, что тебе кажется. Не то, что хотелось бы… То, чего я боюсь.

- Да, это так – и мне страшно, но если мы хотим помочь…

Я смотрела на наши отражения в зеркале. Мадлен провела расчёской по волосам, и я почувствовала странную дрожь её рук.

- Мне кажется, моя мать чувствовала точно то же… Относительно двора.

Мадлен улыбнулась.

- А какой она была?

- Идеальной, Мадлен… Идеальной. Всегда видела только самое хорошее в людях! Она говорила – люди ждут, что ты позволишь им просто бытьтхорошими. Просто дать им шанс… - да, она учила меня этому – и несколько лет назад я пыталась относиться к людям, как мама.

- Я слышала, при дворе она была просто легендарной! Королевская родственница, сбежавшая с женихом-торговцем… убедившая их в том, что они должны принять его – и это не возымело никаких последствий!

- Она могла уговорить кого-угодно, - и меня уговорила однажды. Сказала, что я ценна. Сказала, что я должна принять свою силу – и тогда другие будут любить меня за это, независимо от того, сомневаюсь ли сама. Для девяти лет это была прекрасная ложь, вот только рядом не оказалось никого, кто мог бы её хоть немного подтвердить… Или разбить.

- Я почти не помню свою маму, - вздохнула Мадлен. – Мне было четыре, когда она умерла – но, помню, от неё всегда пахло скипидаром, потому что она постоянно использовала краски. Не помню её картин – но всё равно её работы есть в нашей усадьбе, и её дух тоже есть – то, как она видела весь этот мир…

- Именно поэтому ты начала рисовать? Из-за матери?

- Ох, не знаю… - она на мгновение бросила на себя взгляд, а после потянулась за тонкой кистью, что лежала на столе. Почти машинально она закусила её кончик, провела по щетинкам пальцем, а после опустила в баночку с алой помадой. – Я не пыталась рисовать до той поры, пока пару лет назад не оказалась в деревне после первого приступа своей болезни. О, это было просто ужасно! Но в этом нашлось что-то успокаивающее. Так или иначе, знаешь, я будто бы что-то в себе раскрыла, почувствовала, что у меня с мамой во время работы появляется некая связь… Да и, к счастью, во мне что-то было, что дало достигнуть некого успеха. Так что, теперь я пахну скипидаром.

- А моя мама пахла лавандой… - покачала головой я и тут же задумалась – а было ли это на самом деле правдой? Я прекрасно знала, что моя мать любила это растение, что пользовалась духами… Но помнила ли я этот тонкий запах, или, может быть, уцепилась за саму идею?

Мадлен провела красным по моим губам, а после отступила на шаг назад.

- Ну вот, теперь я закончила. Ну, что скажешь?

Наверное, она самая настоящая колдунья. Мои волосы теперь выглядели поразительно элегантно и причудливо, но всё равно не делали меня похожей на нечто неопределённое и смутно смахивающее на девушку из другого мира – я была сама собой. Тонкие линии румян подчеркнули остроту скул, мягкие локоны создавали объём, при этом не отягощая моё лицо. Тонкая линия чёрных волос, одна только прядь, завитком падала на лицо, теперь казавшееся не прямолинейным, а целеустремлённым, живым, а не пугливым.

Завершая образ, Мадлен повесила на мою шею рубиновую звезду Валанте. Единственная драгоценность, которую в этот день я позволила себе надеть.

- Я выгляжу просто замечательно! – воскликнула я. – Правда, спасибо тебе огромное!

- Ведь я уже говорила тебе – ты должна выглядеть по-королевски. Но ведь никто не говорил, что ты должна выглядеть, как последняя из наших королев.

Я кивнула. Шпильки не выпадали, как я боялась. Я чувствовала себя уверенной и цельной. Поднялась – и заключила Мадлен в свои объятия. Мадлен покраснела, но на лице её расплылась искренняя улыбка.

- Я рада, что тебе понравилось! Ну, разве ж моя искусность не была полезной? Теперь – иди и покажи всем этим людям, какой королевой ты на самом деле можешь быть!

Двадцать один

Всё утро моросил дождь. На дорогах раскинулись лужи, в воздухе застыл туман. Моя коляска медленно двигалась по улицам. Серые лошади казались царственно-чистыми, когда покидали Форт – но сейчас были все замызганы грязью.

Город будто бы спрятался, скрылся за стенами домов от дождя. Я выглядывала из кареты, отодвигая занавеску, но не увидела ни одного прохожего, только серым полотном простёрлось над нами немое небо.

- А где же все? Неужели они не хотят выйти, чтобы увидеть меня? – прозвучало высокомерно, но ведь это не было так, верно? Я просто не смогла бы убедить людей полюбить меня, если б не посмотрела им в глаза.

- Мы не объявляли им, что вы сегодня появитесь в городе, - сказала Норлинг, - потому что это небезопасно. Вы отправитесь в детский дом, но лучше бы сделать это довольно тихо.

- Мы не имеем права вести себя тихо! – ведь без людей всё это не имело значения. Я не смогу уберечь свою жизнь, свои нервы, если они мне не помогут – я должна показать людям, что я здесь была! – Остановите карету.

- Ваше Величество?

- Остановите карету, я нуждаюсь в прогулке.

- Но, Ваше Величество…

- Меня должны увидеть, - да, отец сумел бы меня удержать, но разве он был здесь? Только Холт и Норлинг – а ещё мой собственный ум, - и оставаться в стороне от народа я сейчас не могла. Действовать подобно старому королю, которого, казалось, ненавидела половина его же народа, когда все хотели избавиться от дворянства… Да что толку?! Мне надо доказать, что я не чванлива, не жадна. Что я – та девушка, которую одобрили сами Забытые.

И для этого я должна была выйти.

Стоило только карете остановиться, и я буквально выпрыгнула на улицу. Наоми и Мадлен выскользнули за мною, замерев за моей спиной. Оказывается, люди всё-таки были – просто их нельзя было увидеть из узкого каретного окошка. Несколько покупателей шагали, сжимая в руках корзины, на углу играли какие-то подростки, куда-то спешили бесконечные купцы, на ходу совершая выгодные сделки.

Холт и Норлинг выбрались из кареты следом за мной. Холт едва заметно улыбался, но вот Норлинг казалась совершенно грустной и разочарованной.

- Ваше право, - промолвила она. – Ваше право. Что ж, пусть стража идёт сюда – мы должны теперь пройтись пешком, раз уж сама королева этого желает.