Арин принёс все вещи Кестрел. Стояла глубокая ночь. Свет от костра мерцал на лице девушки. Он старался не смотреть на неё. Арин нагнулся и начал собирать каркас палатки. Он вогнал колышек в землю. Теперь сухую.

После того, как он вбил первый колышек, Арин остановился. Выпрямился.

— Я подумала... — Голос Кестрел затих в темноте. Она не сказала, о чём подумала. Девушка коснулась его запястья. Легко, как мотылек.

Арин дёрнулся. Он не хотел. Ему очень хотелось бы отменить этот жест, но в памяти один за другим замелькали изображения маскировочной моли, то, как Кестрел подписывала тот злосчастный договор, валорианка, которую он убил на море. Окровавленные тёмные волосы его матери.

Кестрел вернулась. Казалось, он почувствовал её эхо от его же боли.

— У меня получится. — Она взяла камень у него из рук. — Отец научил меня, как разбивать палатку. Я помню.

«Что ещё ты помнишь?» — хотелось спросить ему. Но он остановил себя. Арин понимал, что обилие воспоминаний может навредить ей. Он не думал, что можно ненавидеть генерала еще больше, чем сейчас: ненависть жгла его изнутри.

— Я не пощажу твоего отца, — сказал он.

Между ними пролегла чёрная тень. Он не мог прочесть выражение её лица.

— Я и не хочу обратного, — ответила она.

Глава 21

Они продолжали двигаться на юг. Арин держался от Кестрел на расстоянии. Один или два раза её Джавелин оказывался бок о бок с его конём. Это было ужасно. Он не знал, как прийти в себя. Как принять случившееся.

В первый раз, когда их кони поравнялись, он выпалил:

— Да богов ради, у тебя даже нет доспехов.

— Я знаю, что ты переживаешь, — тихо произнесла она.

— Твой отец хотел призвать тебя на военную службу. Но ты всячески сопротивлялась. Музыка. Ты больше любила музыку. Однажды ты сказала мне, что не желаешь идти на войну, потому что не хочешь убивать.

— Это важно для меня.

— Ты никогда этого не делала.

— Я знаю. Я изменилась.

Он знал правду, просто она не была озвучена. Кестрел не раз говорила, даже настаивала: женщина, которую он любил, исчезла. Он вновь услышал свое обещание, данное ей в палатке. Арин остро почувствовал её отсутствие.

И всё же это было неправильным, чувствовать боль перед лицом её огромной беды, и эта неправильность заставляла его чувствовать себя ребёнком. Он посмотрел на солнце в её волосах, увидел, с какой лёгкостью она держалась в седле. Вокруг неё: кавалерия, вымпелы востока, развевающиеся на ветру синими и зелёными полотнищами. Его душил страх. Ему было трудно расслышать, что она сказала дальше. Обещание быть осторожной, не рисковать. Совершенно невозможное и абсурдное обещание во время войны, на которое просто нечего ответить.

В конце концов, она погрузилась в молчание.

В следующий раз, так же на дороге, Арин заметил, как её Джавелин пробирается через ряды вояк по направлению к нему. Он дернул своего коня влево и нашёл повод быть где-то ещё. Ближе к ночи он дождался, когда она поставит свою палатку, чтобы его ни в коем случае не оказалось рядом.

* * *

Кестрел продолжала мелькать на краю его видения. Когда на рассвете разбили лагерь, Арин краем глаза заметил её светлые волосы и обратил внимание, как она непринужденно разговаривала с геранцем и попыталась выучить несколько слов на дакранском у восточных жителей. Он наблюдал за тем, как настороженность солдат отступила. Они начали улыбаться ей, она нравилась им, несмотря на внешность и принадлежность к иному народу: образ настоящей девушки — валорианской воительницы.

Она придерживалась компании Рошара. Арин видел издалека, как принц дразнил её. Слышал её смех. И всё внутри у него сжималось. К сумеркам эти двое сели играть в карты. Когда Рошар проиграл, то разразился тирадой восточных проклятий.

* * *

Вечером, когда они уже были примерно в десяти лигах от усадьбы Эрилит, Арин зашёл в шатёр к Рошару, который был достаточно большим, чтобы вместить стол, несколько стульев и складную кровать, как у кочевников с восточных равнин, у которых перины были набиты перьями, а не соломой. Стол ломился от жареного мяса, красных ягод и пиал восточного риса, сдобренного оранжевой приправой, которую Арину уже довелось пробовать. Она была острой, сладкой и горьковатой на вкус. На столе также лежал бурдюк вина, а рядом стояли два кубка. И две тарелки.

— И вот, — сказал Рошар, который сидел, развалившись в кресле из тика, обитого зелёной тканью. — Дожди низверглись, и незнакомец перестал быть оным.

Арин посмотрел на него.

— Поэзия, — объяснил Рошар, — хотя на твоем языке она звучит не так хорошо.

— Ты кого-то ждёшь.

— Возможно. Но и ты сгодишься пока. Посиди со мной.

— Кестрел?

— Пардон?

— Ты ждёшь Кестрел. — Вопрос превратился в утверждение.

Рошар закашлялся.

— Не-е-ет, — протяжно сказал он, и Арину не понравилась весёлость его голоса. Но он всё равно присел и смотрел, как Рошар готовит для него тарелку, чего в принципе нельзя было ожидать от восточного принца по отношению к его гостю, но Рошар любил то играть в принца, то нет.

— Кестрел подняла вопрос о валорианских разведчиках. Глупо думать, что наше приближение по главной южной дороге останется незамеченным.

— Но пока на нас никто не напал. — Что было бы естественным, подумал Арин, узнай валорианцы об их приближении.

— Она бьётся об заклад, что генерал заметил сосредоточение наших сил на пляже Лерален. И потом неважно, знает он о той армии или нет, он может воздержаться от нападения на нас, потому что не хочет собирать силы на севере поместья Эрилит, когда его линия снабжения пролегает к югу от нее. Или возможно, он думает, что мы примем решение защищать не то поместье, и тогда он возьмёт свой трофей. Зачем тогда тратить на нас силы и проливать кровь, если мы попусту тратим энергию, когда можно просто взять то, что он хочет? Разумеется, Эрилит может оказаться не тем поместьем.

— Если Кестрел так считает, то небезосновательно.

— Согласен. — Рошар отпил вина.

Арин попытался поесть.

— Ты когда-нибудь выигрывал у неё в карты? А в «Пограничные Земли»? Хоть раз? Она убивает меня, — пожаловался Рошар.

— Ты проводишь с ней слишком много времени.

Бокал Рошара застыл в воздухе.

— Арин.

Укол ревности. Тиски чувства обиды.

— Меня... скажем так... не интересует Кестрел. — Выражение лица принца незначительно изменилось, и во время наступившей паузы, последовавшей за признанием Рошара, до Арина медленно дошло, что есть иное объяснение, почему солдаты ничего не сделали Арину, когда тот повел принца в тёмный лес. — Меня вообще не интересуют женщины, — сказал Рошар.

Похоже, Арин уже давно понял это, но неосознанно. Он заметил выражение лица Рошара, которое, не знавший принца человек, принял бы за робость, но лучше всего его можно было бы описать словом «любопытство». Его тёмные глаза были спокойны. Арин почувствовал, что узор их отношений стал ещё больше витиеват.

— Я знаю, — ответил Арин.

— Да неужели? — Опасная усмешка. — Хочешь убедиться наверняка?

Арин покраснел.

— Рошар... — Он судорожно подбирал слова.

Принц рассмеялся. Он наполнил кубок Арина.

— Пей быстро, геранец. Как ты правильно подметил, ко мне скоро наведается гость, и хотя я всегда рад твоей компании, его компанией я хочу насладиться в одиночку.

* * *

Кестрел поджидала Арина возле своей палатки. Стояла одна из тех одурманивающих ночей, когда было слишком тепло для костра. Лагерь представлял собой поле темноты. Он смог разглядеть лишь очертания фигуры девушки.

— Я принесла тебе кое-что. — Она подняла руку и бросила в него чем-то круглым.

Арин мгновенно понял что это. Он провел пальцами по его твёрдой, слегка шершавой поверхности.

— Апельсин.

— Я нашла дерево недалеко от лагеря и взяла столько, сколько смогла унести. Большую часть я раздала. Но решила, что этот мы разделим с тобой.

Арин перекидывал апельсин из руки в руку, разглядывая его.