Арин был прав тогда, предположив, что она пережила нечто настолько ужасное, что не стоило и вспоминать.

— Этого недостаточно, — сказал он. Ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что он продолжает настаивать на отказе и не отвечает на её мысли, которые звучали так громко, что у неё возникло такое чувство, будто она кричала о них вслух.

— А чего будет достаточно? — спросила она.

Арин покраснел.

— Ты можешь мне сказать.

— Ох, — ответил он. — Хорошо. Меня.

— Я не понимаю.

— Я хочу... чтобы ты хотела меня.

— Я хочу.

Он провел рукой по взъерошенным волосам.

— Я не это имел в виду. — Он взмахнул рукой сначала в её сторону, а потом в свою. — Я... — Он изо всех сил прижал кулаки к глазам и позволил наконец словам сорваться с губ: — Я хочу, чтобы ты была моей, всецело, чтобы ты принадлежала мне и телом, и душой. Я хочу, чтобы ты разделяла мои чувства.

У нее свело желудок. Кестрел поклялась себе не лгать ему.

Он прочел ответ в её глазах. Арин помрачнел и ничего не сказал. Но убрал волосы с её лица, те пряди, что упали на ресницы и прилипли к губам. Подушечка его пальца медленно очертила линию вдоль нижней губы Кестрел. Ощущение отдалось мурашками на спине и бабочками в животе. А потом его рука опустилась, и она почувствовала себя одинокой.

— Завтра я уезжаю с Рошаром, — сказал Арин. — Меня не будет некоторое время.

Уголёк обиды. Старое чувство, оно было того же возраста, что и вся её жизнь. Кестрел всегда бросали. Война постоянно одерживала победу. Она увидела себя маленькой девочкой, сжимающей меч длиною в её рост. Как руки ныли под его тяжестью. Его нельзя ронять. Скоро его возьмет человек на лошади. Он смотрит вниз, а она гадает, может, ему просто интересно, сколько она сможет продержать клинок прямо. Он улыбается, и её сердце наполняется чувствами той девочки. Кестрел одновременно девочка и женщина, прошлое и настоящее. Её переполняют гордость и сожаление, а ещё гнев.

— Возьми меня с собой, — попросила она Арина.

Его лицо омрачила тень.

— Нет. Это невозможно.

— Я могу помочь. Я знаю, как работает система шпионов моего отца, его тактику, шифры, войсковые соединения...

— Нет.

— У тебя нет права решать за меня.

— Этого не будет. — Арин понял, что разозлился не меньше Кестрел, поэтому добавил мягче: — Это слишком опасно.

— Я могу о себе позаботиться.

— Я не могу потерять тебя. — Горе окрасило его голос. — Ещё и тебя.

Она увидела в глазах Арина отражение истории, что он рассказал ей о вторжении. Его взгляд помрачнел.

Это отец Кестрел сделал это с ним. Она вспомнила отца, почувствовала, как память сдавила тело — до скрипа, хруста костей — и, казалось, она почувствовала, что Арин догадался, куда устремился её разум. Она ощутила, что сделало с ним направление её мыслей.

Кестрел умоляла отца взять её с собой на войну. Он пообещал, что однажды обязательно так и поступит, но потом она выросла и больше не разделяла его желаний; она хотела, чтобы он остался вместе с ней, но он не уступил.

Их с Арином истории переплелись в единый узор, который она пока не могла разгадать. А их молчание всё длилось и длилось.

— Я останусь, — наконец тихо произнес Арин.

Её взгляд взметнулся к нему. Это было так неожиданно, что у Кестрел все мысли вылетели из головы.

— Если ты хочешь. Я могу остаться. Мы будем вместе.

— Если ты останешься здесь, в то время как дакранцы идут на юг, чтобы сражаться, альянс разрушится.

Арин уставился на свои руки.

— Если только ты не сделаешь это ради королевы.

Он укоризненно посмотрел на Кестрел.

— А значит, ты не можешь остаться.

— Ты хочешь, чтобы я остался?

Кестрел задумалась, может, каждый вопрос — это просто попытка сдаться на милость другому.

— Это слишком дорого тебе обойдётся.

— Подумай об этом. Ты подумаешь? Мы уходим на рассвете. Встретимся у ручья, рядом с вьючной тропинкой, и ты скажешь мне, что решила.

Её ответ должен быть «нет», но Кестрел не смогла заставить себя сказать это.

— Приходи, что бы не решила, — сказал он, — чтобы попрощаться. Пожелаешь мне удачи?

Кестрел представила вырванную с землей траву на поле боя, окропленную кровью. Его: израненного и окровавленного. С опаленной кожей. Взгляд его тёмных глаз, сосредоточенный на чём-то, что она не видит. Свет в них померк.

Останься, почти произнесла она. А потом невидимая рука закрыла ей ладонью рот, ещё раз напомнив тем самым о неминуемых политических последствиях подобного решения. Как бы то ни было, Кестрел видела его гибель. Смерть в бою или медленная гибель альянса и победа императора.

На глаза навернулись слёзы. Она отвернулась, чтобы он не увидел их.

— Разве ты не пожелаешь мне удачи? — спросил Арин.

— Пожелаю. Я желаю тебе удачи.

Но он, казалось, был не уверен в этом.

— Если я не увижу тебя на рассвете, то это будет означать — ты хочешь, чтобы я уехал.

— Я буду там, — ответила она. — Обещаю.

Глава 18

Кестрел не спалось. Она бродила по спящему дому, смотрела на медные тазы, поблескивающие в темноте кухни, словно вереница подвешенных лун. Её поступь была не громче постукивания мышиных лапок о ступеньки. Она нашла библиотеку, вспомнила, как касалась корешков книг, когда жила здесь в прошлой жизни. Кестрел вновь дотронулась до них. Она вспоминала и трогала книги, трогала и вспоминала. Её пианино представляло собой самую большую тень в комнате. Арин перевёз его сюда из отеческого дома. Это было до тюрьмы, до императорского дворца. Он просил её остаться и разделить с ним жизнь. Она ушла от него, ушла в гавань, к украденной рыбацкой лодке. В бушующее море. К императору. Сделав выбор.

Столица: чопорное кружево, сахар, снег. Густая кровь, ободранные пальцы. Белые костяшки суставов.

Выбирай, велел император, когда она оказалась впервые перед ним и увидела, как он холоден и хитер. Она выбрала брак с его сыном. Её отец безмерно гордился дочерью.

Воспоминания мурашками рассыпались по её коже.

Через посеребренное окно Кестрел увидела гавань. Залив был залит светом. Ей не было холодно, но она всё равно потерла ладонями обнаженные плечи, привычка, оставшаяся с того времени, когда она все время мёрзла. Но поняв, что она делает, Кестрел остановилась. И вновь задумалась: почему у тела и разума так различаются воспоминания, которые порой вступают друг с другом в противоречия.

Ей не было холодно, и всё же она ощущала холод. В её сердце притаилась глыба  льда.

Кестрел не знала, что ответит Арину на рассвете. Предложенный им выбор стал таким большим, что она не могла ясно понять — остаться или ехать. Она видела сам выбор и только.

Выбор её страшил. Она и так за него уже слишком дорого заплатила.

Кестрел посмотрела на гавань и вспомнила, как стояла там прошлой зимой, как её дыхание превращалось в облачка пара... и Арина тоже. Её рука на зазубренном осколке керамики, остром, как нож. Рыбацкая лодка, покачивающаяся на волнах у пристани. Он позволил ей сбежать, выбрал для неё свободу и вероятную гибель для себя просто потому, что ему была невыносима мысль, что он удерживал её насильно.

Не Арин был льдом в её сердце. Не он причина страха, удерживающего её от воспоминаний о себе прежней и того, что она сделала и чем это для неё обернулось.

Кем была Кестрел? Она мысленно перечислила всё, что знала, изучила каждый осколок прежней себя. Благородная, по словам Арина. Храбрая, думала она прежде. Она представила эту Кестрел — создание, сотканное из этих рассказов, и захотела, чтобы именно такой она и была.

Девушка не стояла на месте. Ноги несли её в покои Сарсин. Она крадучись прошла по половицам, открыв двери, затем шкаф, чтобы переодеться. А потом и обуться.

На рассвете солдаты отправятся на юг. У неё есть несколько часов в запасе. Луна светила ярко. Этого света было достаточно.

Кестрел покинула дом, выйдя через дверь для прислуги. Она спешно прошла через сад к конюшням.