Должно быть, очень далеко.

Если они вообще остались в живых.

— Джавелин! — позвал он. Лошади были хорошими, но только одна из них достаточно умна, чтобы прийти, когда её зовут... если Джавелин вообще был способен на это. Арин не знал. Он никогда не слышал, чтобы лошади так делали, вернее, если они куда-то далеко убежали, а потом сами бы вернулись без приманивающего их угощения.

Арин посчитал, что они находятся довольно далеко от трудового лагеря и большая часть стражников, благодаря его стараниям, там была без сознания... а может, и мертва. Он не придавал значение тому, насколько глубоко в кожу уходило жало кольца. Однако за ним и Кестрел все равно могла быть послана погоня. И кричать было глупо. Их могли услышать.

Арин вновь посмотрел на девушку. Она боролась со сном.

Он вновь позвал:

— Джавелин!

Арин довел себя до хрипоты. Он ушел достаточно далеко от Кестрел, чтобы осмелиться позвать коня. Наконец, он вернулся к ней, и, усевшись прямо в грязь, сказал:

— Позови его. Он придёт, если ты позовешь.

— Кто придет?

Арин понял, что ещё не прозвучало никаких объяснений того, кто такой Джавелин, чтобы это смог понять человек, который уже ничего не помнил. Он понял —  он надеялся, что в тюрьме она не то имела в виду, когда спросила Арина кто он и посмотрела на него, как на опасного чужака. Часть его верила, что она всего лишь притворяется, что не узнает его, чтобы ранить, потому что он это заслужил, и было понятно, насколько сильно она, должно быть, ненавидела его сейчас.

— Кестрел, — мягко сказал он, и по выражению её лица он понял, что она приняла имя, но все равно до конца не поверила, что оно её. — Джавелин — твой конь. Ты любишь его. Он любит тебя. Если ты позовешь его, то он придёт. Он нам нужен. Пожалуйста, попробуй.

Она попробовала. Ничего не произошло, и Кестрел посмотрела на него так, словно он играл с ней, издевался над ней, заставляя звать нечто, не существующее в природе... У Арина сжалось горло.

— Пожалуйста, — произнес он. — Еще раз.

Она помедлила несколько мгновений, но потом сделала так, как он просил, при этом, однако, не сводя с него глаз, будто он был какой-то хищной тварью.

Когда Арин услышал топот копыт о влажную землю, его тело обмякло от облегчения.

Джавелин привел ещё двоих. Один из коней хромал.

Арин потом обязательно принесет жертву богу потерь. Он поклялся себе. Затем вновь перевел взгляд на Кестрел, которая поднялась на дрожащих ногах, и он понял, что нужно будет принести жертвы всем богам.

Кестрел подошла к своему коню. Арин не мог видеть её лица, потому что она уткнулась им в шею животного. Он не увидел мгновение узнавания. Но он увидел, как вздымалась её грудь. Джавелин прикоснулся губами к её волосам. Девушка прильнула к коню, не так, как было с Арином, — всецело, нежно, доверительно.

Глава 9

Он её нервировал.

Кестрел была благодарна ему и не спорила, когда он сказал, что они должны вместе ехать на Джавелине и повести за собой двух лошадей. Она заметила его обеспокоенный взгляд. Как Арин оценивающе смотрит на нее. Она так же, как и он, знала, что может заснуть в седле. Джавелин был достаточно крепким, чтобы выдержать их обоих, по крайней мере, какое-то время. В предложении Арина был резон. Но внутренне девушка негодовала.

Ей не хотелось чувствовать себя прижатой к незнакомой груди, быть укачанной чужой рукой. Но её тело, казалось, знало его.

Голова Кестрел была полна противоречий. Девушка решила позволить себе отдохнуть.

Было неправильно, что тело точно знало этого человека, а разум нет. Смутно она осознавала, что он мог бы сказать ей любую ложь, которую захотел.

Её память была вырвана с корнями. Кестрел продолжала искать их, прощупывать дыры, но всякий раз возвращалась в исходную точку беспамятства. Это ранило.

Да, любую ложь.

Он спас её, но она понятия не имела, что ему нужно от неё... или что, якобы, ему будет нужно.

Сердце стучало где-то у позвоночника и это убаюкивало девушку. Она заснула, хотя и понимала, что не следовало бы.

* * *

С наступлением утра у Кестрел появилась возможность рассмотреть его получше. Её разум немного прояснился, на это потребовалось некоторое время. Молодой человек разжёг костерок. Однако стоило ему заметить, как внимательно она рассматривает его, он сначала замедлился, а потом и вовсе застыл.

Он был весь перепачкан грязью. У девушки мелькнула мысль, что прежде она уже  видела его и грязным, и чистым. Она скользнула взглядом по длинному шраму, который теперь, когда сера стерлась, был хорошо виден. На краткий миг ей показалось, что она почти узнала его. И всё же шрам не дал подсказку, почему она должна его помнить.

Он перевел на неё взгляд своих серых глаз.

Она должна его помнить. Кестрел вновь пробежала взглядом по его лицу. Её одолевало сомнение. Казалось невозможным, увидеть хоть раз этого парня и не запомнить.

Что-то было не так в его странном объяснении, которое он дал после их побега, — что они были друзьями. Её насторожило не то, как неуверенно он сказал это, а то, что по её ощущениям это была не вся правда. И то, как он просто позволял ей разглядывать его и теперь ждал, затаив дыхание, вынесения вердикта, пытаясь скрыть, насколько при этом нервничал. Если они и правда были друзьями, то он не должен был нервничать. И потому Кестрел чувствовала, что ожесточается.

И вот теперь он выглядел огорченным, и очевидно, хотел это скрыть от неё, словно угадал мысли девушки.

И то, что он вот так легко читал её, Кестрел тоже не нравилось.

* * *

Дальше они поехали на разных лошадях. Кестрел верхом на Джавелине. Он же взял кобылу. Когда они сделали очередной привал, чтобы дать лошадям отдохнуть, Кестрел ближе подошла к огню, даже при том, что это означало оказаться ближе к нему. Она очень продрогла.

Он предложил ей хлеб и вяленое мясо, а потом за это же и извинился.

— Знаю, ты привыкла к лучшему.

Это было глупо, учитывая, что он только что спас её из тюрьмы.

— Прости, — сказал он. — Я сморозил глупость.

Когда она взяла флягу, то вновь не удержалась и понюхала воду, как сделала это и  утром.

— В ней нет наркотика, — сказал он.

— Знаю, — парировала Кестрел, и подумала о том, как изменилось его лицо, потому что он увидел её разочарование.

* * *

Он продолжал извиняться. И он продолжал пытаться что-то сказать ей, но девушка не давала ему закончить. Всякий раз, когда она прерывала его, он не был похож на человека, что провел её через весь тюремный двор и напал на всех тех, кто встал у них на пути, воспользовавшись странным массивным кольцом на пальце. Не был похож на человека, который потом разоружил павшего стража. Не был похож на того, кто владеет украденным кинжалом, как собственным, которым и вспорол живот следующему нападавшему.

— Пожалуйста, дай мне объяснить, — сказал он, когда они ехали верхом.

Страх наполнил её легкие. Казалось, разум кровоточил. И хотя отсутствие такого количества воспоминаний сводило с ума, подсознательно Кестрел чувствовала — помнить было бы гораздо хуже.

— Оставь меня в покое.

— Разве ты не хочешь знать, что случилось? Почему ты оказалась здесь?

Она увидела, как он страдал. И она подозревала, что любое объяснение, которое он мог предложить, скорее будет сделано ради него самого, нежели ради неё.

Она хотела сбросить его с коня. Заставить его почувствовать, что такое падение. Потому что она падала, погружалась во тьму небытия, состоящую из «почему» и «как», и она была в ужасе от того, что забыла свою жизнь. Она винила его в том, что он не видел её страха, даже несмотря на то, как тщательно она его скрывала.

— Хорошо, — сказала она. — Давай, расскажи мне.

После всех ранних отказов, теперь он, казалось, не знал с чего начать.

— Ты была шпионкой. Тебя схватили.

— Ты шпион?

— Не совсем.

— Но кто-то вроде него. Поэтому ты пришёл за мной. Вот почему ты хочешь, чтобы я вспомнила. Вот, что тебе нужно от меня: информация.