— Прошу, пойми меня правильно. Когда я смотрю на тебя как на сумасшедшую, это не означает, будто я осуждаю тебя за это безумие.

— Её доспехи моего размера. Я с неё ростом. Я валорианка.

— Ты не похожа на неё. То, что ты валорианка, не означает, что офицер на перевалочном пункте не заметит подмены.

— Это будет ночью. И я буду держаться от него на расстоянии.

— Я ложусь спать. Разбуди меня, когда к тебе вернётся рассудок.

— Какого цвета у неё волосы? — нетерпеливо спросила Кестрел.

— Другого.

— Насколько другого?

— Более тёмного. Ну, ладно-ладно, может в темноте их и не отличить от твоего, но...

— Я заплету косы, как она, и переоденусь в её одежду. Ты обыскал её? У неё должен был обнаружиться какой-то опознавательный знак. Иногда генерал присылает смену на перевалочную базу. И тогда шпион показывает новому офицеру (ведь шпионов много, как и баз) свой знак, дабы подтвердить личность. Может, и нам так повезет. Может быть, её поджидает сменщик, который никогда её в глаза не видел и знает только по имени. Рошар, никто не ждёт, что в твоей армии может найтись человек, который сможет выдать себя за валорианского шпиона. При любых других обстоятельствах, это просто-напросто было бы невозможно. Восточный народ разительно отличается от валорианцев. Как и геранский.

— А что, если валорианцы узнают, что ты за нас? Что, если связной офицер тебя узнает?

— Если мой отец что-то узнает, то постарается скрыть это от как можно большего количества людей.

— Почему?

У неё в горле застрял ком.

— Он меня стыдится. Ему будет стыдно, если другие узнают.

Рошар сел в кровати, сложив руки на груди.

— И что мы выиграем от твоего притворства?

— Мы предоставим им дезинформацию. Предположим, что генерал в курсе о нашем присутствии. А если нет, то скоро будет. Вопрос не в том, нападёт он или нет. Вопрос в том — как я могу повлиять на это. Я сообщу им, что армия твоя малочисленна, что подтвердят все валорианские шпионы (если они нас обнаружили). Но я также сообщу, что сумела подслушать твои планы и узнала о твоем желании закрепиться в поместье Эрилит.

Рошар уже поднялся с кровати и листал карты, заполонившие стол, стоявший прямо посреди палатки.

— Следовательно, генерал воспользуется главной дорогой, — продолжила говорить Кестрел. — Он не будет ждать, что встретит сопротивление на своём пути... или самое большее, что он будет предполагать — это нападение небольшой кучки солдат. Ударят и разбегутся, подальше от него, как от горящих телег. Ничего серьезного. Ничего такого, с чем бы он не справился. Ничто не помешает ему взять такое доступное (и это самый очевидный вариант) поместье Эрилит.

— Вдоль главной дороги холмы. Можно расставить по ним солдат по обе стороны.

— Воспользуйся огнестрельным орудием. У них при себе, скорее всего, только арбалеты. Если твои стрелки будут выставлены довольно далеко от дороги, то валорианские стрелы не причинят им вреда.

— Извини, что назвал тебя чокнутой, привиденьице.

Кестрел вспомнилось, как она проигрывала отцу в «Клык и Жало» и в «Пограничные Земли» всё, что он выбирал в качестве ставок. Как была уязвлена её гордость. Как терпела крах её уверенность в попытках доказать ему, что она чего-то стоит. Как всякий раз было посрамлено её желание проявить себя.

Она вспомнила и как цеплялась за его мундир, как умоляла его.

Война — не игра, но ей ужасно хотелось заставить отца узнать, что такое чувство потери.

— Скажи, что тебе нужно, — сказал Рошар.

— Конь. Джавелина могут узнать. Хотя, может быть, и нет, вряд ли кто-то видел меня верхом на лошади, но лучше не рисковать, и я хочу добраться к ним до темноты. Шпионы путешествуют пешком, поэтому мне придется оставить его где-то на расстоянии от пункта связи. Что касается самого этого перевалочного пункта...

— Тебе нужно знать его местонахождение.

— И шпионское снаряжение.

Рошар лязгнул зубами: выразив тем самым нечто, похожее на проявление недовольства.

— Со снаряжением трудностей не возникнет. А вот если тебе нужно расположение их места связи, то нам придётся вернуться к вчерашнему разговору о допустимых и не очень средствах получения информации.

— Не делай этого.

— Мне и самому это не нравится. Но вряд ли девушка соизволит осчастливить нас только потому, что мы любезно попросим.

— Ты не можешь...

Он нетерпеливо втянул ноздрями воздух. Кестрел знала, что он скажет, знала аргументы, баланс издержек и выгоды. Она знала, что Рошар, как никто, знал, каково это —  быть объектом боли. Она хотела сказать всё это с самого начала, найти убедительную причину, доказывающую, что он ошибался. Но у неё никак не получалось подобрать такие причины, которые бы он безоговорочно принял. Она никак не могла придумать другой вариант, вместо пытки.

И всё же она придумала.

— Не пытай её. Лучше обмани.

Рошар прищурился.

— Объясни.

— Валорианцы вербуются отчасти благодаря дружеским отношениям. У них в лагере зачастую есть возлюбленные. Но даже если никого нет, они испытывают чувство принадлежности общему делу. Они готовы умереть за свой народ и пойти на что угодно, лишь бы защитить его. У неё наверняка есть о ком позаботиться. Забери её опознавательный жетон. Потри его плесенью, воском, подплавь и отлей из металла точно такой же. Один знак верни ей, а другой покажи. Скажи, что нашёл ещё одного лазутчика, утверждающего, что он её друг. Пообещай, что будешь его пытать, если она не выдаст местоположение пункта связи.

— А может, её скорее будет заботить безопасность офицера, нежели любимого.

— Ты всё же попробуй.

Рошар пожал плечами, но потом всё-таки кивнул.

— Надеюсь, что в твоём кисете с хитроумностями, найдется ещё одна, которая поможет договориться с Арином.

— Нет.

— Милейшее привиденьице, он нас обоих свяжет по рукам и ногам и засунет в самую глубокую яму ещё до того, как ты заикнешься о своём плане.

— Больше никаких испрашиваний разрешений, — ответила Кестрел, — и никакой лжи.

Глава 24

Арина разбудил крик.

Он вышел из палатки в ночь. Но в самом лагере, казалось, царила тишь да гладь... разве что солдаты, рассевшиеся возле своих костров, умолкли на полуслове и не сводили глаз с той палатки, откуда раздался крик, а затем сдавленные рыдания.

Арин поинтересовался местонахождением принца и был отправлен к ближайшему дереву, возле которого Рошар склонился над связанной валорианской шпионкой и шипел той на ухо угрозы, которые Арин не мог расслышать. Валорианка — обычная девушка, моложе Кестрел — зажмурилась. Она стояла спиной к дереву, утопая голыми пятками в грязи и мхе. Она была одета в тунику и шаровары восточного народа. Веревки на руках уже пропитались кровью. А потом она открыла стеклянные от страха глаза и уставилась на Арина, застывшего от неожиданности. Её глаза были такими же широко распахнутыми и тёмными, как у той женщины, что он убил на корабле.

Ещё один крик пронзил ночь. Он вновь раздался из палатки.

Арин подошёл к принцу.

— Рошар, на два слова.

— А я всё гадал, когда ты присоединишься к веселью, — ответил принц на валорианском, а потом улыбнулся девушке: — Я скоро.

Когда они оказались вне пределов слышимости и видимости шпионки, Рошар перестал улыбаться.

— Для ясности, это была идея Кестрел.

— Что ты, чёрт тебя побери, делаешь?

— Изображаю пытки.

Арин вроде бы понял, что происходит, и чуть успокоился.

— И как? Есть эффект?

— Возможно, если ты больше не будешь меня прерывать.

— Дай мне знать, если что-то узнаешь.

— Ну, разумеется.

— А где Кестрел?

— Сейчас ей хочется побыть в одиночестве, — ответил Рошар, после короткой паузы. — Лучше её не беспокоить.

Но тон Рошара заставил молодого человека вспомнить, как принц ему улыбнулся, когда они были ещё у Арина дома, и принц привел под уздцы двух лошадей. Это же заставило подумать и об отказе Кестрел давать какие-либо обещания. С заходом солнца нервы Арина были в постоянном напряжении, даже несмотря на то, что он неустанно мысленно уговаривал себя отпустить ситуацию и вести себя как обычно, чтобы не перегнуть палку и не наговорить лишнего. «Отпусти её», — говорил он себе, прямо как сейчас Рошар. Но в отдалении раздался очередной крик, и хотя Арин знал, что это обман, этот обман принадлежал Кестрел. Её ложь напоминала гнездо — каждой соломинке, каждой веточке уготовано своё место, скрывающее опасное существо, которое Арину удавалось разглядеть только тогда, когда становилось слишком поздно.