— Но как именно он победил?

— Полномасштабной лобовой атаки было достаточно, после того, как он нейтрализовал наши орудия. Я всё видела, видела, как это случилось.

Вина запульсировала в висках Арина с удвоенной силой.

— Потому что ты везла меня.

У неё на глаза навернулись слёзы.

— Прости, — сказал он. — Давай сменим тему. О чём бы ты хотела поговорить.

Кестрел открыла рот. Закрыла рот. Но потом все же негромко спросила:

— Ты помнишь мозаику?

— Да.

— Кусочки мозаики так хорошо подходили друг к другу. Словно они хотели быть рядом друг с другом.

— Да. — Но он был озадачен, какую именно мозаику она имела в виду и почему вспомнила об этом именно сейчас. Кестрел говорила об этом, словно пытаясь объяснить, что лево — это на самом деле право, или что обе стороны левые или правые... что заставило его понять, ему известно, что лево и право важны, но он никак не мог уловить их смысл, и в чём была разница. Арин закрыл глаза.

— Арин, не спи.

— Всего на секундочку.

— Нет, — она сжала его руку.

— Тише.

— Легенды, — выпалила она. — Мозаика рассказывает легенды, да?

— Да, старинные.

— Я расскажу их тебе.

Арин с трудом разомкнул веки. Он не помнил, как закрыл их.

— Ты знаешь те легенды?

— Да.

Она не знала, и это сразу стало ясно, как только девушка начала рассказывать. Она слышала какие-то обрывки, которые латала друг к другу, как лоскутное одеяло, и её повествование вызвало бы улыбку, если бы ему не было так больно улыбаться.

— Ты, — выдохнул он, — такая обманщица.

— Не перебивай.

Её истории были чистой выдумкой. Кестрел запомнила сцены мозаики, а он был очень доволен, что ей запомнилось столько подробностей мозаичного пола разрушенного храма. Где и как были расположены боги, и чей змеиный язык разделялся на три части. Но истории, которые она рассказывала, имели мало общего с его религией. А порой в них и вовсе отсутствовал смысл.

— Расскажи мне как-нибудь потом свои истории снова, — попросил он, — когда у меня появятся силы смеяться.

— Так плохо?

— Ммм... Может быть, и нет. Для валорианки.

Но, в конце концов, мир вокруг замедлился и его разум уже не в силах был цепляться за нить разговора. Будто полотнище хлопка ниточку за ниточкой растащили, превратив в ничто. Может быть, Кестрел говорила несколько часов кряду. Он не знал. Когда она вновь успела припасть щекой к его сердцу? Его грудь вздымалась и опускалась.

— Арин.

— Я знаю. Нельзя спать. Но я так устал.

Она угрожала ему. Он не слышал.

— Ложись со мной, — пробормотал он. Ему не давала покоя мысль, что она стоит коленями на земле.

— Обещай, что не уснёшь.

— Обещаю.

Но он не это имел в виду. Он знал, что произойдет. Она прилегла к нему. Всё стало слишком мягким, слишком тёмным, слишком бархатным. Он засыпал, поэтому просто вздохнул и отпустил ситуацию.

Глава 34

Когда Кестрел проснулась, Арина рядом не было.

Сердце девушки ухнуло вниз, ударившись о рёбра, и ни за что не хотело возвращаться куда следует, даже когда она выскочила из палатки и обнаружила Арина, заваривающим чай под синим, почти ясным, небом. Он поддерживал небольшой костерок.

— Что это ты удумал? — потребовала объяснений Кестрел.

— Я нашёл в палатке коробку с чаем. — Арин увидел её выражение лица. — Рошар не станет возражать.

— Я возражаю.

Он перевел взгляд с девушки на котелок с бурлящей водой.

— А что не так?

— Тебе нельзя было спать.

— Мне стало лучше.

Возможно. Но ей больно было смотреть на его лицо: иссиня-чёрный синяк расплылся по лбу, сполз на глаз и скулу, на поврежденную кожу, где его ударили в висок. Арин был одет в грязную тунику, скорее всего он просто не захотел счищать грязь; засохшая кровь облепила обнаженные руки. У Кестрел в груди надулся ужасный пузырь.

— Мне нельзя было засыпать.

— И тебе необходим был сон. Битва. Поездка верхом. Это было нелегко.

— Да, это было непросто.

Арин покрутил в руках закрытую коробку с чаем. Чаинки внутри коробки зашептались.

— Спасибо, что спасла меня.

— Я подумала, ты умер. Что ты умрёшь.

Он уставился на коробку.

— Я знаю, каково это смотреть, как кто-то умирает.

— Не «кто-то», Арин, а ты.

Он кивнул, поморщился и отставил коробку. Казалось, он по-настоящему не услышал её.

Кестрел присела к огню, её согнутая рука покоилась на колене и тянулась к груди. Девушка прижала ладонь к губам, подперев ею подбородок.

— Тебе всё ещё больно.

— Не настолько. Вот почему ты можешь поговорить со мной.

— Арин, я говорю.

— О войне.

Она посмотрела на него.

Он сказал:

— Нельзя отступать к городу.

— Мы не можем сойтись с ним в открытом бою. Он обрушится на нас всей валорианской мощью. Лерален уже доказал это.

— Пригласить их устроить осаду города — это не ответ. Я уже попытался как-то выстоять против генерала. Он в пух и прах разнёс всю оборону. Он просто разрушил стену.

— Её восстановили. И на этот раз у тебя есть союзник.

— Если бы ты отбросила попытки меня защитить этим ложным оптимизмом, то что бы ты сказала?

Небо светлело. Она услышала, как лагерь потихоньку начал просыпаться.

— Кестрел, будь честна.

— О войне? — ровным голосом произнесла она.

Выражение лица Арина слегка дрогнуло. Он приставил большой палец к подбородку, а веер остальных грязных пальцев уложил на щеку, изрезанную шрамами.

— Есть что-то еще?

Его усталость. Его синяки. Боль, которую он пытался скрыть. То, какой спектр чувств разрывал её сердце. Что оно полыхало, как раскаленные угли.

Он сказал:

— Мы оба знаем, что случится, если отступить к городу.

На что Кестрел ответила:

— Восток может счесть это своей потерей, которая в дальнейшем может привести, по их мнению, к поражению и уйти... даже если Рошар захочет остаться.

— И тогда всё будет кончено. — Серые глаза Арина говорили яснее слов. — Я не могу проиграть. Если я проиграю, то у меня ничего не останется.

— Это неправда.

Но он поднялся. Лагерь уже проснулся. Костерок догорел. А забытый чай совершенно остыл.

Кестрел так и не подняла головы.

— Нужно отступить вглубь, пока я не придумаю что-нибудь получше.

Арин шагнул к ней, его шаги заглушал бледный песчаник, перемежавшийся с клочками травы. Он коснулся её волос на затылке, проведя кончика пальцев до первого шейного позвонка. Осторожно подцепил ворот её рубашки.

Её кожа пела так громко, что она не могла вспомнить ни слова, не говоря уже о правильных словах, и к тому времени, когда девушка поняла, что сейчас именно то самое мгновение, когда не страшно будет открыться и рассказать, что она может дарить свою любовь, не боясь, что её сердце может быть разбито, Арин уже ушёл.

* * *

Рошар принёс Арину небольшой паланкин. Арин взглянул на сам паланкин и мужчин, что его несли, и коротко сказал:

— Нет.

— Идиот, — усмехнулся принц. — Ты потерял сознание. Выглядишь, как чёрт знает что. Забирайся в паланкин.

— Я поеду в повозке, — сказал Арин, подразумевая телеги, в которых везли раненых. — Мне не нужно особого обращения.

— О да, еще как нужно.

Кестрел ещё ни разу не видела, чтобы Рошар так злился.

— Зачем? — Арин искоса посмотрел на принца. — Ты предлагаешь это, потому что и правда беспокоишься или таким образом хочешь послать сообщение армии?

Кестрел пришли на ум два сообщения: чтобы продемонстрировать дакранцам, что геранский лидер, предполагаемо-поцелованный богом, — был слаб, или показать, что восточный принц ценит Арина. А может быть, и то и другое.

Губы Рошара дрогнули в безрадостной улыбке.

— Значит, я поеду верхом, — сказал Арин.

* * *

Когда день сменил вечер и армия разбила лагерь на невысоком холме, пестревшем кустами с большими мясистыми листьями, Рошар стоял возле своей палатки, пока офицер её устанавливал. Принц барабанил пальцами по мускулам перекрещенных рук.