Иначе как же ему в марте 1940 г. удалось бы выехать в Китай? Только-только отгремела война с японцами на Халхин-Голе, приграничная Маньчжурия уже почти десять лет как оккупирована солдатами императорской армии, а Карский из готовящегося воевать и на западе, и на востоке СССР ухитряется проникнуть на родину! Очень возможно, что он получил от бывших хозяев из НКВД спецзадание и был заброшен в Китай для освещения самого «великого кормчего». Бывший сибирский особист с марта 1940 г. в Яньяни работал спецсекретарём Мао Цзэдуна по радиосвязи с Москвой. Впоследствии же одновременно подвизался и в органах безопасности ЦК КПК — своеобразной «внутренней партии». Эти годы его жизни пока покрыты мраком. Но в своих мемуарах Карский описал один красноречивый эпизод.

В 1943 г., когда товарищ Ши Чжэ работал начальником первого отдела ведомства общественной безопасности Пограничного района Шенси — Ганьсу — Нинся, его вызвал «китайский Берия» Кан Шэн. Этот начальник маоистской охранки по наущению председателя Мао и его банды изо всех сил искал врагов партии, уклонистов и шпионов в рамках печально знаменитой кампании «упорядочения стиля». Под этим названием скрывалась длившаяся несколько лет глобальная чистка компартии Китая от любых оппонентов Мао Цзэдуна, коснувшаяся сотен тысяч (!) коммунистов, которых массами подвергали изуверским пыткам и расстреливали. Около 20 тысяч человек тогда предпочли избежать застенков Кан Шэна, покончив жизнь самоубийством.

Разговаривая с Ши Чже, Кан Шэн держал в руках список фамилий, в котором ставил точки и кружочки, приговаривая: «спецагент», «шпион», «предатель», «японский шпион». Затем он приказал Ши Чжэ арестовать всех, против чьих фамилий были проставлены кружочки. На вопрос последнего, есть ли на них материалы, Кан Шэн возразил: если бы были материалы, то зачем тогда бы вам их допрашивать? Его подчинённый более не возражал, и только за одну ночь было схвачено более 260 человек… Надо полагать, Ши Чжэ показал себя в этой партийной чистке непримиримым к врагам и продолжил карьеру в карательных органах.

А в декабре 1952 г. Комитет партконтроля при ЦК КПСС спохватился: кандидатская-то карточка выехавшего товарища Карского уже двенадцать лет как не погашена! В Пекин пошла бумага. Из братского Китая вскоре прислали ответ на запрос из Москвы относительно биографии бывшего кандидата в члены ВКП (б). Оказывается, товарищ Ши Чжэ (в документах КПК его фамилия выглядела как Ше-Си-Де) не терял времени даром и достиг немалых высот, став личным секретарём Мао Цзэдуна и одновременно начальником Бюро русских переводов ЦК КПК. Продолжал ли он быть глазами и ушами НКВД-МГБ при «великом кормчем», или являлся совершенно лояльным китайским коммунистом, передававшим свой опыт родной политической полиции, неизвестно. Скорее всего, второе. Других значимых сведений о Ши Чжэ в отечественных источниках нет.

Логично было бы предположить, что вряд ли ему удалось благополучно пережить четверть века кадровых чисток, включая культурную революцию, особенно бывшую беспощадной к тем партийцам, кто был когда-то связан с «советскими ревизионистами». Действительно, Карский в середине 60-х годов подвергся репрессиям. Однако кровожадный «кормчий» пощадил верного слугу и переводчика с русского в те смутные годы, когда всё советское вызывало у престарелого Мао судорожную ненависть к «ревизионистам».

И благодарный «Карский» опубликовал в Хэбэе в 1991 г. свои воспоминания с характерным заглавием «Рядом с историческим исполином», а затем и ещё несколько мемуарных книг. А в 1998-м умер, прожив 93 года[396]. Снились ли ему на склоне лет загубленные в Сибири как соотечественники, так и люди других национальностей? Судя по тому, чем он занимался в Китае, вряд ли.

Среди бойцов невидимого фронта было много очень интересных личностей, занимавших важные должности, участвовавших в доселе секретных операциях. О большинстве этих людей до сих пор практически ничего неизвестно. Ниже предлагаются три очерка о советских разведчиках, только-только намечающих канву их запутанных биографий.

Это очень тёмная история шестидесятилетней давности. И личность, которая в ней участвовала, тоже тёмная. Немногочисленные документы о предательстве сотрудника советской резидентуры НКГБ в США Миронова, опубликованные и обнаруженные в архивах, содержат больше вопросов, чем ответов.

Итак, что нам известно о главном герое этой совершенно детективной истории? Пока сведения о Миронове далеки от полноты. Родился Василий Дмитриевич Миронов (настоящая его фамилия — Марков) в 1907 г., русский, имел высшее образование, в компартии состоял с 1928 г. С 1941-го по 1944 г. работал вторым секретарем посольства СССР в США, а в НКГБ, по месту основной службы, являлся старшим уполномоченным. Согласно справке 1-го Управления (внешней разведки) НКГБ СССР, используя служебное положение, «сфабриковал ложное провокационное дело по обвинению двух работников органов НКГБ СССР, работавших в США, в измене родине». Кроме того, занимался разглашением известных ему государственных тайн среди лиц, не внушавших доверия. В 1944-м был отозван в Советский Союз и осуждён 5 августа 1944 г. Особым совещанием при НКВД СССР на пять лет лагерей. Вину, как сообщили Комиссии партийного контроля работники госбезопасности, признал. Исходя из этих данных, КПК при ЦК ВКП(б) 28 сентября 1944 г. исключила Миронова из партии как осуждённого[397]^.

Василий Дмитриевич работал в Иностранном отделе ГУГБ НКВД ещё до войны. Пока известно только об одной операции с его участием, но зато какой! Осенью 1939 г. его командировали в Старобельский лагерь польских военнопленных вести специальную работу среди обречённых на скорый расстрел поляков. В лагере содержалось 3.895 человек. Миронов выполнял там такие же специфические функции, что и майор госбезопасности В. М. Зарубин в Козельском лагере (куда тот был отправлен 31 октября 1939 г. с чрезвычайными полномочиями во главе спецгруппы), выявляя лиц, полезных для советской разведки, и отвечая за вербовку соответствующей агентуры.

По спискам, которые подготовили Миронов с Зарубиным, несколько десятков поляков были отделены от остальной массы военнопленных и переправлены в Юхновский, а затем Грязовецкий лагеря, где сосредотачивались лица, необходимые для Иностранного и Контрразведывательного отделов НКВД, а также те, кто разыскивался германским посольством. Ещё 91 военнопленному сохранили жизнь по указанию самого заместителя Берии Всеволода Меркулова: это были те, кто представлял интерес в качестве источника информации, заявлял о своих коммунистических убеждениях, оказывал услуги администрации лагеря. В разряд «прочих» зачислили 167 человек — тех, кто не были офицерами, а также несколько десятков осведомителей, которые поставляли особым отделениям лагерей компромат на солагерников. Всего уцелело 395 военнопленных — три процента от общего количества.

Отдельно Миронов и Зарубин отобрали 47 человек, которые представляли для разведки интерес как источники ценной информации, могли быть использованы для оперативной работы за рубежом или выражали желание в случае начала войны с Германией сражаться на стороне СССР. В. С. Меркулов поручил нашим героям составить справки и характеристики на отобранных «доверенных лиц», а также следить, чтобы агентов случайно не отправили на расстрел вместе с основной массой обречённых.

А когда пришло время решать польский вопрос по-сталински радикально, Василий Миронов по мере сил участвовал в расстрелах польских военнопленных, которых столь пристально изучал и тем самым по возможности спасал от пули. Чистые руки разведчикам сохранить не удалось. Волевым решением работников внешней разведки обязали принять участие в казнях — Берия, сомневавшийся в лояльности оперативников ИНО, распорядился окрестить их кровью.