Общая численность персонала Барнаульского и Омского оперсекторов на середину 1934 г. превышала 70 чел. в каждом, а Нарымский, образованный летом 1931 г. на базе Колпашевского РО ОГПУ, был намного меньше. В Барнаульском оперсекторе насчитывалось 73 коммуниста, причём в СПО их работало 16, в особом отделении — 12, по линии ЭКО — 7, в общей части (секретариат, оперативные учёты, комендатура) — 11, в фельдсвязи — 19, по 4 партийца числились в совхозе ОГПУ и системе «Динамо». Текучесть кадров была высокой: с марта по август 1934 г. из Барнаула выбыло 22 работника, вновь прибыло — 16. При оперсекторах были прокуроры, контролировавшие следствие; «свой» прокурор имелся и при полпредстве ОГПУ.

В Улале (Ойротия) и Абакане (Хакасия) существовали небольшие по численности областные управления. Все четыре имевшихся горотдела концентрировались в Кузбассе — Кемеровский, Прокопьевский, Анжеро-Судженский и Сталинский, в них насчитывалось 15–25 оперработников. В наиболее крупных райотделах, вроде Барабинского, могло быть до десятка оперативников. Значительное количество оперработников имелось в погранотрядах (Ойротском, Минусинском), лагерных пунктах и спецкомендатурах Сиблага. Всего агентурой и следствием занималось до 1.500 чекистов, державших под неусыпным контролем более 8 млн жителей края. Важной вспомогательной структурой был Отдел фельдсвязи (более 1.000 работников), являвшийся по сути филиалом Отдела кадров — примерно десятая часть фельдъегерей ежегодно переводилась на оперативную работу, многие из них участвовали в арестах, а порой и в расстрелах осуждённых. Чекистские задания зачастую приходилось выполнять и милиции[37]^.

В кадры ОГПУ, где всё время была огромная текучесть, легко принимали сомнительных лиц с партбилетом, скомпрометировавших себя в служебном и моральном отношении. Омский нарсудья А. И. Вишнер в июле 1932 г. был снят с должности крайкомом ВКП (б) после заметки в «Гудке» о неправильном выселении жильцов дома и занятии их квартир судебными работниками. В том же году его взяли в 3-ю часть (позднее именовалась оперативно-чекистским отделом) Мариинского отделения Сиблага ОГПУ, а затем назначили начальником Новосибирского домзака, где Вишнер исправно участвовал в расстрелах осуждённых. Получив должную закалку, Вишнер оказался в штатах Отдела кадров УНКВД по ЗСК. Хозяйственник П. П. Огольцов в конце 1932 г. получил строгий партвыговор от Кемеровского горкома партии за допущенные убытки в тресте общепита, а в 1933 г. был направлен в ОГПУ[38].

Все враждебные строю лица должны были состоять под наблюдением, и материалы о их настроениях концентрировались в делах оперативного учёта, поднимаясь от райотделов в вышестоящие чекистские структуры. Алексеев получил большое и перспективное хозяйство — к его приезду только в сельской местности чекисты вели агентурную разработку 63 «контрреволюционных группировок», насчитывавших 573 участника. От районных аппаратов полпредство требовало активного учёта враждебных элементов и разоблачения групповой «контрреволюционной активности».

Из цифр, представленных в ноябре 1933 г. работниками Тяжинского РО Томского оперсектора ОГПУ, следовало, что контрольные цифры «насаждения сети на мирное и военное время» — 462 чел. (42 резидента, 33 спецосведомителя, 387 осведомителей) были непомерно велики, поэтому чекисты утверждали, что могут добиться «насаждения» в районе лишь 351 агента — 38 резидентов, 22 спецосведомителей и 291 осведомителя (84). Задание оперсектора означало не менее 100 осведомителей и 10 резидентов на каждого оперативника, из-за чего негласная работа становилась во многом формальной, а основные функции руководства осведомительной сетью ложились на плечи резидентов. Найти же в рядовом районе порядка 75 квалифицированных негласных работников для исполнения обязанностей резидентов и спецосведомителей, как указывалось в заданиях для Тяжинского РО ОГПУ, было практически невозможно. В связи с этим говорить о реальности принимаемых обязательств в районных отделах ОГПУ не стоит. Но если чекисты смогли «насадить», как запланировали, 38 резидентов и 22 спецосведомителя, это значит, что они, вероятно, завербовали основную часть районного начальства и специалистов[39].

Помимо арестов, в начале 30-х годов чекистами в отношении «социально близких» применялась и так называемая профилактика, ставшая основным методом работы с инакомыслием в КГБ 1960–1980 гг. Лиц, критиковавших советские порядки, вызывали в «органы» и там предупреждали о необходимости вести себя потише. Так, в информации ОГПУ для Барнаульского горкома ВКП (б) от 23 марта 1932 г. говорилось, что жена рабочего Чулкова «ходит по квартирам рабочих и ведёт следующий разговор, что меня уже два раза таскали в ГПУ за то, что я говорю, что эта власть заморила рабочих… а я говорила и буду говорить, чтобы эта власть скорее провалилась»[40].

Чекистский аппарат, доставшийся Алексееву от предшественника, был готов к любым зверствам. Привычно били и издевались над арестантами и во всех отделах краевого управления, и в местных горрайотделениях, и в лагерных пунктах. В октябре 1932 г. прокурор Запсибкрая в циркуляре, адресованом городским и районным прокурорам, отмечал, что органы ОГПУ повсеместно грубо нарушают законность: арестовывают «социально близких», затягивают сроки пребывания под стражей, а также избивают допрашиваемых и создают «невыносимые условия содержания».

Что касается полпреда, то его боялись сами сотрудники. Годы подполья и службы в ОГПУ не лучшим образом повлияли на характер Алексеева: этот внешне привлекательный высокий блондин отличался крайней грубостью, работая с подчинёнными методом накачек и разносов.

Запомнив, как Алексеев гонял новосибирских чекистов, его личный парикмахер Иван Вертинский, арестованный в 1937-м, рассказал следователю, что полпред гораздо лучше относился к нему, нежели к своим подчинённым: «Алексеев грубо обращается с сотрудниками, материт их и выгоняет из кабинета. Я хвастался, что… Алексеев и его секретарь Соснин ко мне относятся лучше, чем к оперативным сотрудникам, что я превратился в «дворцового брадобрея», что мне доверяют и дают брить важных арестованных генералов… [в том числе], кажется, Болдырева…»

Алексеев действовал очень активно и инициативно, поэтому вряд ли его имел в виду Г. Г. Ягода, когда 23 сентября 1933 г. объявил приказ «О дисциплине в органах и войсках ОГПУ», в котором недовольно констатировал: «Ряд ПП шлют длинные телеграммы, в которых не всегда понятно, кто и за что арестован, за многословием которых не видно содержания. Часто эти длинные телеграммы прикрывают оперативную бездеятельность аппарата»[41]. Аппарат Алексеева совершенно невозможно было упрекнуть в бездеятельности.

О террористической деятельности Алексеева наглядно свидетельствуют следующие ставшие известными цифры. Так, за 1932 г. только в тюрьмах и колониях края (без Сиблага ОГПУ) от голода и болезней погибли 2.519 чел. Во второй половине 1932 г. чекистами было арестовано более 2.200 «вредителей» и «расхитителей социалистической собственности». Всего же в течение 1932 г. по ст. 58 УК было арестовано 10.980 чел. Подавляющее большинство политзаключенных осуждалось во внесудебном порядке тройкой при полпредстве ОГПУ, которую возглавлял сам Алексеев или его ближайшие помощники.

Доля судебных учреждений в решении судьбы привлекавшихся по политическим статьям была многократно меньше — за 1932 г. народные суды края осудили 90.548 чел., в том числе 248 — по ст. 58. В 1933 г. нарсуды осудили 90.536 чел., из них 138 «контрреволюционеров» (в тот год тройкой только расстреляно было примерно в 10 раз больше). С декабря 1932 г. по июнь 1933 г. в крае оказалось арестовано около 15 тыс. деревенских «вредителей», из которых порядка 12 тыс. за тот же период было осуждено, а 1.500 — освобождено как необоснованно привлечённые. В том же году на о. Назино и в его окрестностях в Нарыме по вине лагерной администрации голодной смертью погибли несколько тысяч городских жителей, выселенных из Москвы, Ленинграда и других крупных городов как «социально-вредный элемент». Смертность заключенных Сиблага ОГПУ в 1933 г. составила 15,9 % от среднесписочного состава, что означало гибель от голода и эпидемии тифа 7,7 тыс. человек [42].